Под северным сиянием

Сухову Сергею - охотоведу и однокашнику посвящаю

 

О том, что ему нужно вернуться в Анюйск, Сухов сказал мне за два дня. Вечером, балуясь чайком на талой воде, он произнес:

– Мне надо выехать в поселок, а затем на побережье. Летом рыбачили там, в леднике осталась рыба. Смотаемся с напарником на вездеходе, вывезем улов. Думаю,дней за десять

обернусь. Решай – едешь со мной или остаешься один? Наверное, хочется в поселок, в баньке попарится?

– Мысль соблазнительная, но останусь, – сказал я другу. Не вижу смысла гнать за триста километров второй снегоход, хоть топливо сэкономим. Здесь есть все,только

привезем нарту сырых дров, да немного льда впрок наколем. Палатка теплая, бензопила в порядке, ляжка мяса лежит, с голоду не помру, карабин в порядке, патронов достаточно – чего еще

нужно для полного счастья. Да и ближайший сосед всего в пятнадцати километрах.

Видимо, он надеялся, что я поеду с ним. Но с другой стороны он понимал, что здесь нужно остаться – работу на путиках прекращать нельзя,несмотря на

то, что выходы на них превращались в поход по соболиной биологической пустыне. Всех живущих на путиках соболей, уже знал в лицо, то есть по следам. Их было мало, они изредка подходили

к капканам, где в шалашиках их ждали мясо, лосиные внутренности. Возле шалашиков рассыпана накроха из легких, рыба и многие вкусности. Они всю еду игнорировали. На путиках не было ни

куропаток, ни глухарей, ни рябчиков. Лишь изредка, приближаясь к месту установки капкана, замечали долгожданную побойку*.

На следующий день Сергей проверил один из путиков, принес пару собольков. Это добавило ему настроения перед поездкой. Привезли сырых лиственничных кряжей, накололи пару мешков

льда. Я проверил, есть ли в канистре бензин для бензопилы, запасные цепи и инструмент. Со всем этим можно прожить в тундре дней двадцать. Сергею надо было торопиться, он не успевал

дойти до поселка за один день, но по-светлу доберется до первой палатки, поэтому, быстро погрузили оставшееся мясо,увязали нарту и пошли попить чайку на дорогу. Присели за стол в слегка

выстывшей палатке, на разгоревшуюся печку поставили вчерашний суп, и чайник с чаем.

– Ну, старина, счастливой дороги. Как-никак придется отмотать сто пятьдесят нелегких километров. За меня не беспокойся, – подбадривал я друга.

– Знаю, что не пропадешь, а расставаться не хочется, – сказал он.

Наскоро перекусив, присели на дорожку.

– Ну, с Богом, друг, – пожелал счастливой дороги напарнику.

– Да и тебе удачи, – сказал он. – Вернусь, как можно быстрее.

– Мне тоже хочется побывать на берегу Ледовитого океана, но в другой раз, – сказал я.

Вышли на улицу. Друг завел двигатель снегохода и показал два пальца, как знак победы.

Я махнул рукой в ответ, снегоход тронулся, спустился с бугорка на лед озера и начал удаляться к противоположному берегу. Поднялся на него, и скрылся в перелеске. Звук двигателя слышался

до тех пор, пока Сергей не перевалил небольшой хребтик и не спустился на склон.

Меня окутала тишина. Было ясно, безветренно, белый дым из палатки столбом поднимался в небо. Немного потеплело – градусник показывал минус двадцать пять градусов. Неожиданно, пришло

состояние спокойствия и умиротворения. Я не до конца понимал его природу, но оно мне нравилось и не хотелось с ним расставаться.

«Впереди одиночное плавание в тундровом безбрежье», – пришла в голову странная аллегория. На путики идти было поздно, и я занялся починкой одежды, чисткой оружия, распиловкой дров на

чурки. День начал сдавать свои права наступающей ночи. Пока занимался делами, дров в печку не подбрасывал – сработал полевой рефлекс. Дрова надо экономить. Поужинал при свете

керосинки, поставил возле печи ведро со льдом, подбросил полешки в печь. Перед сном достал карабин из под матраса на нарах Сергея, и повесил его на гвоздь

над своими. Патрон в патроннике, оружие на предохранителе. Когда остаешься один – пусть ствол будет под рукой. Ведь за тонкими стенами палатки огромная и непредсказуемая в своей

доброте и коварстве, Анюйская тундра.

Ночь прошла спокойно, поутру захватила обычная текучка полевой жизни, поход к путику, возвращение домой без добычи, отсутствие свежих следов копытных, уже знакомые соболиные следы,

и лишь в дальнем конце путика, его пересекла волчья стая. Шли они след в след, и я протропил их до места, где они рассыпались веером. Волков было пять, они направились на

реку, в надежде найти добычу. Прошли они не более часа назад. Я снял карабин с плеча, проверил патрон в патроннике и двинулся назад к палатке. Там все повторилось почти с зеркальной

точностью. Пребывание в одиночестве располагает ко многим полезным размышлениям. Вечером, перед сном, выйдя из палатки, я не увидел звезд .Ощутимо потеплело. Стало ясно, что жди

пурги. Она не заставила себя долго ждать – часов в пять утра, я проснулся от порывов ветра.

«Ну вот, почувствуем на себе, как выглядит настоящая чукотская пурга. Совсем не хочется, чтобы она была долгой и страшной, как описываются в книгах», - подумал я, забивая печурку сырыми

дровами

Прилег на нары, забрался в спальник и продремал еще часа три. В пургу спится особенно сладко, но ветер быстро выдувает тепло из палатки, за пару часов в ней стало свежо. Выполз из теплого

кукуля, в котором можно пережить любой мороз, поежился, засунул ноги в холодные тапочки. За тонкими стенками палатки разговаривала пурга, хулигански посвистывая в вершинах ближайших

деревцев, терзала полотнище палатки, стремясь проникнуть внутрь. Подкинул дрова в печку, расстегнул полог и робко выглянул наружу. Увиденное не порадовало, но и не испугало. Шел снег,

вершины сопок исчезли, видимость была не более пятидесяти метров.

«Без крайней необходимости сегодня в лес можно не соваться. Объявляю актированный день. Переделаю все дела в палатке, но дровишки-то придется экономить», – подумал про себя, и

принялся за работу.

Пурга усиливалась, видимость сократилась метров до десяти, но и в такую погоду можно поколоть распиленные дрова, проверить и заштопать одежду, промыть и прочистить карбюратор

бензопилы, порастаять и порубить мясо, еще наколоть и принести льда для воды. Пурга завывала на разные голоса, бросая снежные заряды на палатку. В такую погоду время замедляет свое

течение, приходит расслабляющая сонливость. Поесть у меня было сварено, перекусил, попил чайку. Занес кусок мяса для оттайки. Сам прилег и, забравшись в кукуль, дремал часа три. Когда

остаешься один, пургуется с легкой грустью и небольшим налетом тоски. Так бывает, если у человека нет полевого опыта. Мне удавалось извлекать из этой ситуации максимум пользы – я давал

организму передышку. Работу в зимнем лесу сложно назвать легкой, и натруженное тело наслаждалось забытым покоем. Ведь до этого, оно получало его только ночью. К вечеру пурга

усилилась, ветер подвывал непрерывно. Я воспользовался моментом, давая телу отдых, и спать, лег рано, оставив гореть керосиновую лампу малым светом.

Утром ветер стал еще сильнее, и даже не выползая из кукуля, стало ясно сегодня в лес не пойдешь. День был предсказуемым, как и следующий. Я коротал время за

бытовыми делами, приготовлением пищи, и экономно поддерживал тепло в палатке. На третий день отдых начал надоедать, мысли переместились на путики. Очень хотелось вновь пройтись по

ним, проверить капканы и ощутить, радующую душу, шелковистость соболиного меха или потрудиться над разделкой лося. Организм отдохнул, и опять был готов без устали

отсчитывать нелегкие километры. Пурга стихла наутро, как по заказу. Проснувшись раньше срока, я не услышал надоевший гул ветра. Настроение приподнялось, ведь однообразие уже надоело.

Как бы ни были пусты путики, надежда на удачу не умирает, и еще затемно я направился на левый, проходящий по вершинке хребтика. Свернул с дороги, встал на лыжи и скрылся в лесу,

похожем на Берендеево царство. Каждая веточка оделась в белоснежный наряд, который спадет при первом ветре, но сейчас я любовался картинками неповторимых по красоте и изяществу

зимних пейзажей.

Вон старый корч похож на деда Мороза, рядом застыла Снегурочка, из-под ноги которой выглядывает робкий зайчишка, а там, в отдалении, стоит белоснежный лось, стремящийся укрыться в

кустиках карликового березняка. А поодаль, на деревьях, словно стайка куропаток расселась. Вот такие картинки видишь в зимнем лесу, не забывая следить за следами, поправлять

полузасыпанные капканы, заменяя приманку. Только в одном капкане, удача улыбнулась мне – я подержал припорошенную снегом небольшую соболюшку, следы который встречал недели две.

Трофей в этом году редкий, и потому желанный. Настроение поднялось, но это был последний трофей за сегодняшний день.Проверка других путиков не дала результата, но заняла еще пару

дней. Все шло своим чередом. Устоявшийся уклад жизни в таежной палатке позволял жить комфортно: в тепле, сытости и спокойствии. Одиночество не тяготило, по ночам читал привезенные с

собой номера журналов “Охота и охотничье хозяйство”. Угнетала пустота на соболиных путиках, уже было ясно, что соболей поймаю лишь штучно, о чем-то более успешном мечтать не

приходится. Прошло дней шесть после отъезда друга, и в один из дней, я решил поменять маршрут и прогуляться по путику Сергея в надежде поискать лося, след

которого пересек мой путик и потянулся в сторону реки. Я приблизился к реке километров на пять, распутывая лосиные следы, и услышал звук работающего снегоходного двигателя.

«Сосед к себе с дальних палаток возвращается», - подумал я, найдя место, где лось начал уходить бегом в сторону речки.

Метров через двести, стало понятно поведение лося – его преследовала пятерка волков. Не было смысла идти за ним, и я повернул к своей палатке. Мне повезло. Тундра была ровной, и я легко

вышел на наш снегоходный след. За вечерним чайком, часов в десять вечера, в голову пришла нелепая мысль:

«А чего в гости не сходить? Здесь же рядом, километров пятнадцать до соседа. Время подходящее – стемнело. Дождусь полной луны и прекрасно прогуляюсь на лыжах. Если соседа не застану,

он домик на замок не закрывает. Переночую, а дальше видно будет. Сухов приедет не раньше, чем через неделю, бесполезные прогулки по путикам уже надоели. Глядишь, с Мишей на рыбалку

смотаемся, или на его снегоходе по Анюю покатаемся, ишаков* поищем».

После еще одной кружечки чая я начал собираться в дорогу. В рюкзак уложил: топор, две пачки патронов, термос с чаем, пару кусков вареной лосятины и килограмма два мороженой, немного

хлеба, пару коробков спичек в полиэтиленовом пакетике сунул в карман брюк. В палатке проверил крепления лыж, поменял патрон в патроннике. Особое внимание уделил работе затвора.

Иногда смазку внутри него прихватывает морозом, и он не работает. В нужный момент оружие просто не выстрелит.

Было жаль выливать воду из ведер и чайника, но, увы – это азбука. Оставишь – все порвет льдом при заморозке. Вынес на улицу лыжи, осмотрелся. Все небо было чистым, изменения погоды в

ближайшие три часа не предвиделось, тем более что похолодало с 20 до 30 градусов, так что все благоприятствовало ночной прогулке. Последнее, что я сделал, перед тем, как погасить лампу и

выйти, написал записку Сергею:

«Не теряй. Ушел к соседу в гости». Поставил дату, подпись, загасил лампу и вышел на улицу. Глянул на часы. Я выбрал лучшее время для начала пути – два часа ночи.

Вышел наружу, застегнул полог на все шпеньки* сверху донизу, надел рюкзак, закинул за плечо карабин, взял лыжи и до выхода на тундру из нашего перелеска, прошел пешком. Это особые

триста метров – находясь в лесу, ты ограничен в видимости. Вокруг тебя темнота и лишь сверху видно ясное безоблачное небо. После выхода на открытое место, попадаешь в иной мир. К этому

времени, луна освещает тусклым светом грешную землю наиболее сильно, и моему взору предстала картинка ночной тундры во всей прелести и великолепии. Я остановился на короткое время,

любуясь открывшейся картиной. На ясном безоблачном небе, в самом его центре (да простят мне астрономы такую формулировку) был подвешен огромный светильник, освещающий земную

твердь матовым сине-белым светом, будто лампа дневного света горит вполнакала. Казалось, что у всех небесных звезд сегодня общий праздник. Чистые словно после бани, обновленные и

яркие, радовались на небосклоне. От них на землю исходили синеватый, красноватый и бело-желтые цвета. Появилось ощущение, что ты попал в другой мир, где даже знакомые предметы в

ночном свете выглядят иначе. Сколько видел глаз, тускло поблескивали в неоновом свете кристаллики снега, лежащие на поверхности. Они переливались, как картинка в калейдоскопе, потому

что при движении менялся угол зрения. Я стоял, завороженный зрелищем. Простоял минут десять, и от созерцания прелестей зимней тундры за полярным кругом, меня отвлек его величество

мороз. Ненавязчиво он напомнил, что сейчас почти минус тридцать пять градусов и гораздо лучше его переносить в движении.

Я мог вернуться в еще не остывшую палатку, но твердо двинулся вперед. Встал на лыжи, проверил крепления и двинулся по снегоходному следу. Согрелся быстро, хоть и прошел недолго.

Вскоре стало ясно, что могу идти без лыж – это легче для ног и, остановившись, я стянул лыжи веревочкой, привязал их к поясному ремню и двинулся дальше. Что может быть лучше для

молодого здорового мужика – испытать себя в подобном переходе, понаблюдать искрящийся в лунном свете снег, причудливые очертания заснеженных кустов, коряг, кажущихся доисторическим

чудовищем или чертом. Некоторые походили на медведей – вот к этому нужно относиться с осторожностью. Встреча с медведем-шатуном не входила в мои планы, но если, не дай Бог, ее не

миновать, карабин должен быть наготове. В такие моменты, я снимал его с плеча, и осторожно двигался вперед, внимательно наблюдая за подозрительным предметом. За весь путь было два

таких момента, и в обоих случаях мне повезло – нежеланная встреча не состоялась. Под ногами поскрипывал снег, сзади раздавалось шипение трущихся о снег лыж, которые мне пришлось

тянуть за собой. Появлялось чувство первопроходца – ведь я впервые двигался пешком по этому маршруту.

Неожиданно на небосклоне появились сполохи северного сияния. Я первый раз видел чудо, которое суждено наблюдать только избранным. Бело-красно-зеленоватые волны сияния

перекатывались по небесному морю, с краев волн на землю спускались нити, похожие на серебристые елочные украшения. Завороженный, я посмотрел на землю и поразился произошедшим

изменениям. Ежели раньше калейдоскопический блеск снежных кристаллов был матово-синеватым, то сейчас добавились краски, принесенные на землю с неба. Кристаллики снега светились

оттенками зеленоватого, красноватого и других цветов. Тундровый калейдоскоп вращался, меняя цвета картинок. Я остановился, пораженный величием, необычностью и прелестью зрелища,

впервые увиденного мной. Волны перекатывались по небесному морю, пытаясь догнать и обмыть Млечный Путь. Опасности, которые были рядом отошли на второй план. Сейчас самым важным в

жизни было – это спрятать в самый потаенный уголок памяти картину, чтобы в минуты раздумий доставать, наслаждаясь величием сияния. Живущие здесь, могут, относится к Сиянию, как к

обыденности. Я, оказавшийся здесь временно, не могу позволить себе такой роскоши.

- Такие тундровые свидания с северным сиянием дорогого стоят. Классная зарубочка на память, - с радостью подумалось мне.

Небесная феерия продолжалась минут пятнадцать. Постепенно высота небесных волн начала снижаться, они померкли и постепенно исчезли в бездне Вселенной. Сожалея о том, что все хорошее

быстро заканчивается, вернулся к реальности. По расчетам, уже преодолел около половины пути наиболее опасного участка до припойменного леса, а он тянулся еще километра четыре. Опасен

тем, что в протоке, по которой выходишь на Большой Анюй, может пойти наледь*, и тогда придется обходить ее по берегу в ночном лесу, где можно встретиться с волчьей стаей, и общение с ней

в условиях ограниченной видимости тоже не прельщало. Поэтому, приближаясь к пойме, я надеялся на лучшее и был предельно внимательным. Тишину тундровой ночи нарушали скрип снега под

ногами и шуршание волочащихся сзади лыж. Я спокойно шел по следу, наслаждаясь ночной тишиной, не ощущая мороза, хотя он слабее не стал. В матовом свете ночной луны стали

вырисовываться контуры припойменного лиственичника – это означало, что я почти у цели. Осталось пройти километра два по пойме и около километра по льду реки. Перед входом в лес, снял с

плеча карабин, взял его в руку и осторожно двинулся вперед, вслушиваясь в ночную тишину. Береженого Бог бережет и Слава ему, из темноты ночного леса я вышел на Большой Анюй,

освещенный матовым лунным светом. До жилья оставалось не более километра.

«Интересно, Миша на месте?» – лишь сейчас мелькнула мысль. – «Лучше, если он окажется в зимовье».

Под скрип снега и шуршание лыж, я направился в сторону охотничьего домика, стоящего на высоком берегу реки. Я был здесь один раз, когда мы с другом приезжали сюда с полмесяца назад.

Вскоре донесся собачий лай и на берегу тревожно замелькал лучик фонарика – это разбуженный хозяин выскочил на улицу. С высокого берега он видел меня, передвигающегося по льду речки.

«Значит, Миша дома», – подумал я. – «Сейчас горячего чайку с дорожки хлебнем».

Вскоре, поднявшись по деревянному трапику на высокий берег, я стоял возле домика. Рядом крутилась знакомая лаечка. Миша понял, кого принесло в гости в пять часов утра.

– Ты откуда взялся? Чего не спится, да и собачку мою испугал, – удивился он. – Заходи в домик, обогреешься, и чаевничать будем.

Чувствовалось, он рад моему приходу и направился в домик, поставить чай и приготовить нехитрую снедь. Вроде бы и виделись недавно, но одиночество в лесу – это нелегкое испытание.

Установив лыжи возле тамбура, повесил в нем на гвоздь карабин и вошел в домик. Волна тепла накрыла меня с головы до пят, щеки защипало. Я понял, что незаметно их обморозил. Развесив

верхнюю одежду возле печи на просушку, начал ладонью растирать щеки.

– Намажешь гусиным жиром. Я специально бутылек прихватил с собой, – сказал Михаил, доставая пластиковую банку.

На столе, освещенном керосиновой лампой, стояли кружки с чаем, лепешки, куски холодной отварной лосятины. Ласковое тепло расслабило, и лишь сейчас, я почувствовал сильную усталость, в

ногах, в пояснице появилась неприятная боль. Приятно было сидеть за столом после непростого и опасного перехода, попивая чай, настоянный на листе смородинки, щеки перестало покалывать.

Кусочки лосятины были из подарка Михаилу, сделанного после нашей удачной охоты. После нее мы разделили успех с ним, ведь он рассказал нам о паре лосей, живших на границе наших

охотничьих участков.

– Серега, чего тебя понесло ночью в такой мороз? Дождался бы утра, и спокойно добрался. Видел, волчьи тропы встречаются по пойме реки? Обнаглели, второй раз мою собаку загоняют в

тамбур. Про первый раз, я рассказывал вам, когда встречались. Ночью-то добираться не страшно? – спросил Миша, пользуясь возможностью поговорить с новым человеком.

– Не поверишь, но хотел развеяться. Да и чаек у тебя смородиновый великолепен, – сказал я соседу. – Не жалею, что ночью пошел. Ведь то, что довелось увидеть остается на всю жизнь и

является уделом избранных. Ну, а волки? На все воля Божья, если бы встретились, сыграл бы с ними в рулетку. Десять стальных фишек за один раз у меня были.

Обмороженные щеки, смазанные гусиным жиром, перестали покалывать, по телу растеклась приятная волна тепла. Соскучившийся по общению Миша, рассказал обо всех делах на участке,

посетовал, что так и не может добыть одного очень хитрого ишака*

– Миша, если ты не планируешь ехать на путики, давай поищем твоего негодяя? – предложил я.

– Послушай, это идея. Вдвоем всегда батьку бить легче, – пошутил он.

На том и порешили, укладываясь подремать часа на два-три.

Завтра посмотрим, насколько хитер этот ишак…

 

Ишак*-местное название лося.