- Представляете, этот Крокодил опять звонил!?

Светлана медленно вплывала в нашу «двести пятнадцатую».

- Ведь каждый год звонит! Надо же, помнит мой день рождения!?

Светлана то ли удивленно, то ли возмущенно, но не без, хоть и

малюсенького, удовлетворения поглядывала на нас, ожидая, какую

реакцию вызовут ее слова. Направлялась она в дальний угол комнаты,

где за вытяжными шкафами мы пили по утрам чай. Подойдя к столу, она

наклонилась и облокотилась на него, оперлась подбородком на ладошку

и оглядела аудиторию. Убедившись, что ее слышат и слушают, она

«оторвала» себя от стола и, не торопясь, пошла дальше.

-Ну-ка, дайте хоть пакетик, что ли! А что к чаю? Опять с «дуем» пьете?

Наш утренний чай, ровно в девять тридцать, так вошел в

привычку, что без него немыслим был начинающийся трудовой день.

Кто-нибудь из комнатной команды наливал в эмалированный

желтый чайник дистиллированной воды и ставил его на плитку,

спрятанную в шкафу под тягой, так как вообще-то в химической

лаборатории никаких чайников быть не должно и в случае его

обнаружения могло и попасть. Начальство, конечно, знало, что чай

пьется, как и то, что в обед из сумок извлекаются банки и баночки с

металлическими или пластиковыми крышками, с супами, салатами,

макаронами, сосисками, а иногда и их половинками. На письменных

столах расстилается фильтровальная бумага, вся нехитрая домашняя

снедь расставляется на давно уже обозначенных местах и съедается за

пятнадцать-двадцать минут иногда за разговорами, иногда в молчании:

все друг о друге все давно уже знают, потому что работают вместе без

малого двадцать лет.

Чайник закипел. Кружки, чашки, бокалы, собранные в кружок,

«ожидали», когда в них нальют кипяток. После этого в них высыпали из

пакетиков кофе, заварку, накладывали варенье.

Позже, на смену чайнику, пришел кипятильник, более

прогрессивный, быстрый, но часто перегорающий и уж тем более

запрещенный.

- Такой страшный, вы не представляете! - продолжала Светлана, -

«крокодил», одним словом! Что ему надо?

- А он женатый? - прозвучал деловито вопрос.

Вопрос был по теме, Светлана была не замужем и уже довольно

давно. Воспитывала одна двоих детей, вернее говоря, тянула, т.к. от

мужа-алкоголика избавилась, выгнав из дома и отвоевав у него

квартиру.

- Вы бы его видели! Нет, конечно. Да и кто за него пойдет! –

продолжала свою речь Светлана.

- У-у-ужас – тянула она нараспев.

Все пили чай: кто с печеньем, кто с конфетой, а кто и с «дуем».

Все, что приносили, делили на четыре-пять человек, и утреннее

чаепитие шло своим ходом. Каждая из нас прокручивала в голове

сказанное Светланой. После некоторого молчания посыпались реплики:

- С лица не воду пить.

- Зато может быть он добрый?!

- На себя посмотри, чего копаться-то!

И только одна из нас спросила:

-А может он тебя любит?

Все замолчали от неожиданности. Такой вариант мы не

рассматривали. Светлану все знали много лет и не могли себе

представить, что эту маленькую, хрупкую, и в то же время, упрямую

женщину может кто-то любить. Нет, она могла нравиться мужчинам, и

нравилась, но все ее «любовные истории», в курсе которых мы были, она

преподносила с таким юмором, что сама мысль о ее воздыхателях

вызывала улыбку.

Впрочем, как и ее жизнь. Все у нее получалось «не так, как у

людей». После школы она пыталась поступить в местный институт, но ее

знания физики и математики не были оценены по достоинству Приемной

комиссией. Отец договорился, было, чтобы ее приняли в областной

институт, и всего-то надо было, чтобы она отвезла туда документы, но,

приехав в областной город, и придя в Приемную комиссию, она

обнаружила, что забыла паспорт. Отец, узнав об этом, только развел

руками, и на этом «университетам» Светланы пришел конец.

Ее устроили на работу, на комбинат, единственное приличное

предприятие города, в хороший отдел, куда мечтали попасть многие.

Вскоре она вышла замуж. Началась взрослая жизнь.

Артем, ее муж, или Артемка, так называла его Светлана, был

старше ее на два или три года. В свое время неплохо учился и даже

слыл способным математиком. После школы поступил в вечерний

институт. В эту пору они со Светланой и познакомились.

В тот год сразу несколько парней ухаживали за ней. Внешне она

была привлекательна: миниатюрная, неплохо сложенная, с густой

шапкой волос и черными глазами, смотревшими прямо в глаза

собеседнику. Были в этом взгляде и вопрос, и недоверие, и тревога, и

надежда на что-то. Видимо, это заставляло молодых людей

оборачиваться ей вслед. Ребят она не стеснялась, говорила с ними, все

время, подшучивая, словно, вызывая на соревнование по красноречию.

Некоторые из них терялись и смущались при этом, другие наоборот

пытались ответить грубо. А Артем молчал. И еще она знала, что он

наделен математическими способностями. Это красивое словосочетание

делало образ Артема в глазах Светланы романтическим.

Пить он начал сразу, как они поженились, вернее и не

останавливался. Да и как было остановиться, если по-другому он просто

не умел жить: так жил его отец, тоже очень способный, в свое время,

инженер. Светлану такая ситуация не то чтобы не пугала, но и не

удивляла особо, так как ее отец тоже крепко выпивал и гонял жену.

Светлана же, если и терпела первое, второго, по отношению к себе, не

допускала.

Мать Светланы, иначе дочь ее и не называла, была женщиной

совершенно безобидной. Мужу никогда не перечила. Тот, не получая

отпора, измывался над ней. В результате, к семидесяти годам мать

тяжело заболела. Болезнь же проявилась не в физическом недуге, а в

психическом: она совершенно потеряла память и вела себя, как

ребенок. Отец, то ли чувствуя угрызения совести, то ли жалея ее,

ухаживал за ней, как умел, кормил, выводил гулять.

- А откуда он взялся-то, "крокодил" этот? - прозвучал чей-то

вопрос.

- Учились в одной школе, в параллельных классах, - охотно

поделилась Светлана.

- Никаких знаков внимания не оказывал. Просто кивали друг другу

и все. Посматривал, правда, мне в след. Так не он один!

Итак, Артем работал и учился. Светлана работала. Родилась дочка.

После рождения дочери выяснилось, что вместо института Артемка

наведывался совершенно в другие места. Приходил с работы, ужинал,

брал учебники и отправлялся, как думала Светлана, в институт. Позже

она узнала, что посещал он некую Любу, где его всегда ждали с

бутылкой портвейна или водки и не требовали от него знания Метода

Гаусса.

Математический ореол вокруг Артемки как-то поблек. Дальнейшая

жизнь постепенно превратилась в рутину. Тем не менее, через четыре

года Светлана родила второго ребенка, сына. Родственники ее осудили:

«Как можно с таким мужем заводить еще детей?» Но она не жалела об

это, видимо понимала уже заранее, что воспитывать детей будет одна.

Хотелось, чтобы рядом были родственные души.

Жизнь не клеилась: Артемка пил. С институтом было покончено

навсегда. Дети его не особо интересовали, как и он сам своего отца в

детстве, а, скорее всего, он и не знал, что с ними надо делать. Светлана

с ее врожденным красноречием регулярно напоминала мужу о его

несовершенстве и непригодности в качестве отца и супруга. Правда, в

отношении последнего, как выяснилось позже, она была не права или

поторопилась, так как все последующие претенденты на ее сердце

проигрывали в сравнении с бывшим мужем.

Чтобы сдвинуть с места своего благоверного Светлана решила его

припугнуть: подала на развод. Несмотря на то, что жизнь совместная не

получалась, Артемка был потрясен этим фактом и на суде, не

оправившись от этого самого потрясения, и, не найдя слов в свою

защиту и оправдание, на вопрос о согласии на развод, молча кивнул

головой. Светлана, не ожидавшая такой легкой и быстрой развязки, и

при этом уязвленная тем, что Артем даже не попытался хоть как-то

воспрепятствовать происходящему, была разочарована.

На самом же деле жизнь их после развода изменилась мало: они

продолжали жить в своей крохотной квартирке. Артем продолжал пить.

Светлана обдумывать планы на будущее.

Неизвестно, как долго все это продолжалось бы, но, то ли от

безысходности, то ли стало сказываться постоянное пьянство, Артем в

один прекрасный день уволился с работы, потеряв очередь на квартиру,

и этим поступком поставил на своей судьбе в понимании Светланы

жирную точку.

Но деваться было некуда: к родителям Артем уйти не мог, потому

что они и так разменяли свою квартиру и отделили Артему и Светлане

жилплощадь. К себе домой Светлана возвращаться даже и не

помышляла, т.к. не собиралась терять квартиру, да и с отцом долго

находиться вместе она не могла. К счастью подвернулось МЖК -

молодежное жилищное строительство, и надежда на лучшую жизнь

ожила.

Спустя три года они все-таки получили квартиру. Светлана,

растолкав народ, претендовавший на членство в МЖК, отвоевала себе

возможность построить жилье. Артем помогал, посещал все субботники

и вообще вел себя, как примерный семьянин. В общем, внес свою лепту

в строительство квартиры, отношения вроде бы наладились, и он

«заработал» право остаться в семье.

Жизнь продолжалась. Дети подрастали. Артем постоянного места

работы не имел, перебивался случайными заработками. Денег не

хватало. Жизнь уже не просто не складывалась, ее не было, да и быть

не могло: слишком много накопилось взаимных обид и упреков,

взаимного недовольства, чтобы пойти друг другу навстречу,

договориться, смириться, перетерпеть. Светлана начала просто

выживать Артема, аргументируя это тем, что он не работает и не

платит ей алименты, и она может подать на него в суд. Так она и

сделала. Судебный пристав, посчитав, сколько Артем задолжал

Светлане, предложил ей припугнуть его судом за неуплату алиментов.

Артем попробовал воспротивиться, но преодолеть красноречие и

внутреннюю ярость Светланы не смог или не захотел. Аргументов у него

в свою пользу не было: уж больно он в последнее время насолил всем.

Пил – к этому все уже привыкли, но он умудрился уволиться с очередной

работы, и однажды, в состоянии невменяемости, набросился на

Светлану с ножом. Светлана увернулась, но с Артемом было покончено

раз и навсегда. Она пригрозила, что подаст на него в суд за нападение,

если он не подпишет отказ от доли в собственности на квартиру. Артем,

испугавшись, согласился и подписал. Вскоре он ушел жить к матери, и со

Светланой они долгое время не виделись.

Много позже, когда дети их уже учились в старших классах, и

Светлана пыталась хоть как-то свести концы с концами, она

повстречала своего Артемку, уже и не своего, на улице. Было холодно.

Одет он был во что-то кем-то уже долго ношенное и выброшенное, а им

подобранное. Он узнал ее. Она его с трудом. Спросила:

- Как живешь?

Он ответил:

- Живу.

Светлана слышала, что Люба, к которой Артем убегал вместо

институтских занятий и с которой жил теперь, совершенно спившаяся,

потерянная женщина. Была у нее когда-то семья и дети. Муж не

выдержал и ушел. Дети выросли и тоже не смогли с ней жить. Артемка

был ее семьей и последней радостью. Она приютила его и заботилась о

нем, кормила его. Двухкомнатную квартиру продала, купив взамен

однокомнатную. В ней они и жили. Светлана не удержалась и спросила

Артема:

-Кто лучше: Люба или я?

Думала, не поймет Артем вопроса. Но он вполне осмысленно посмотрел

на нее и ответил:

- Люба лучше.

Помедлив, добавил:

- Она добрая.

Позже, когда ей задавали вопрос: «Почему она за него вышла

замуж?», - Светлана не могла на него ответить.

Чай был выпит, чашки вымыты.

Светлана, глядя в зеркало и приглаживая волосы, в который раз

уже восхитилась:

- Какая, все–таки, я хорошенькая! Сама удивляюсь. И поплыла из

комнаты, махнув нам на прощание рукой и наказав:

- Смотрите, девки, не балуйте!

А мы и не баловали, так как после чая все разошлись по своим

рабочим местам и постепенно забыли о Светлане и ее «Крокодиле».

Кстати, так и не понятно было, почему она так называла его. То ли

он был, действительно, внешне нехорош собой, то ли она придумала

это прозвище для смеха? А смеялась она над своими воздыхателями

часто, отбривала их своим безжалостным язычком так, что удивляться

можно было только, как они решались подойти к ней в следующий раз.

Казалось, что в сердце ее не было места для кавалеров, и не

расположена она к ним, и не находилось у нее для них ласкового слова.

Была все же в ее жизни встреча, которая оставила след в ее

колючей душе, и вспоминала она о ней, как-то иначе, нежели о других

эпизодах своей жизни. Видимо, не могла понять, как отнестись к тем

событиям, какими словами выразить ощущения тех лет.

Теперь не вспомнить, как она познакомилась с этим юношей. Это был

сын военного, его семья недавно переехала в наш город, жили они в

местечке, где селили семьи военных. Он был хорошо одет, так, как

одеты дети из интеллигентной обеспеченной семьи. Костюм, рубашка,

начищенные ботинки, - таким он являлся на свидания к Светлане, – все

говорило о любви и заботе, которые достались этому, хоть и взрослому,

но все же ребенку.

Оба они учились в девятом классе. Светлана, привыкшая к совсем

другим отношениям в семье, и с ним держалась грубовато. Юноша же

был влюблен в нее. Он приходил на свидания с цветами, иногда с

конфетами. Смотрел восхищенным взглядом, слушал ее, не перебивая,

как будто затаив дыхание, и во всем его отношении к ней чувствовалось

обожание. О чем они говорили, как проводили время? Он рассказывал

ей о городах, где жил, кочуя вместе с отцом из города в город, из края в

край и даже из страны в страну, его отец какое-то время служил в ГДР,

и они всей семьей жили там. Он вспоминал своих друзей, их игры,

увлечения, особенности той жизни, которую ему приходилось

проживать на каждом новом месте. С увлечением пересказывал книги,

которых читал много. И Светлана, тоже любившая читать, удивлялась

тому, сколько он знает. Когда же слушал он ее, то манера ее

насмешничать над любым собеседником противоположного пола ничуть

его не обижала. Он смеялся над ее словечками, отшучивался или просто

улыбался в ответ на ее рассуждения.

Однажды он пригласил ее к себе домой. Был выходной день. Семья

готовилась обедать. В центре комнаты, куда вошла Светлана, стоял

большой круглый стол, накрытый скатертью. На столе стояла ваза с

полевыми цветами, а чуть в стороне – блюдо с яблоками. Светлана была

представлена маме, отцу, сестре. Мама, - высокая статная женщина с

темными волосами, собранными на затылке в тугой узел, одетая в

домашнее, но нарядное платье, с ниткой янтарных бус на шее, достала

посуду из серванта. Ей помогала девочка-подросток, очень похожая на

своего брата. Отец, выше мамы на пол - головы, с выправкой военного,

сидел в глубоком кресле и читал газету. Как позже Светлана

рассказывала, она словно попала в другой мир: домашний, очень

уютный. Ее поразила обстановка в доме: не то чтобы она была богатой,

но все было так подобрано, что наводило на мысль о любви и заботе,

присутствующих в этом доме. Все дышало покоем, уютом и гармонией.

Мама, а, по-видимому, именно она была главной в семье, пригласила

Светлану присесть рядом с собой.

- Сын много рассказывал о вас. Мы рады вашей дружбе.

И дальше она расспросила ее о родителях, школе, о ее интересах. Отец

почти не участвовал в разговоре, но на протяжении всего вечера

чувствовался его доброжелательный интерес.

Они дружили еще какое-то время. А потом Светлана его обидела.

Сказала что-то очень грубое и прогнала. Она не думала, что он не

вернется, ведь в ее окружении люди очень часто говорили подобные

вещи подобным образом, и никто не принимал это близко к сердцу.

А он перестал звонить. Светлана, дождавшись однажды его по

пути из школы, спросила, в чем дело. Он ответил, что все кончено

между ними. Вскоре он с семьей уехал из города: отец был переведен

на новое место службы.

Как считала Светлана, лучшего в ее жизни ничего больше не

случалось.

Пришла еще одна весна, а с ней и очередное восьмое марта, по

совместительству с Международным женским днем еще и День

рождения Светланы. И опять после праздников, выйдя на работу,

Светлана сообщила:

- Звонил, - не объясняя нам, кто именно звонил, предполагая, что

мы и так знаем, кто.

- Как поздравил? О чем говорил? – раздавались вопросы.

- Да как всегда, что любит меня.

- Ну и чего ждешь? Прояви инициативу…

- Ну, нет! Вы что! Вы бы видели, какой же он некрасивый,

«крокодил»!

- А тебе обязательно «красивого» подавай!

- Ты вот с «некрасивым» попробуй!! С «красивым» - то все могут!

Как–то, будучи в отпуске, Светлана поехала по путевке на юг.

Была ранняя осень, стояла теплая погода, настроение у нее было

приподнятое и казалось, жизнь налаживается. Имея веселый характер

и, обладая, несомненно, чувством юмора и оптимизмом, Светлана

собрала вокруг себя массу новых друзей. Время текло быстро, весело.

Компания объездила все ближайшие достопримечательности и в один

из последних уже вечеров оказалась в ресторанчике на побережье,

километрах в двадцати от гостиницы Светланы. Было весело, никто не

думал о времени, а когда вспомнили, то обнаружили, что уже второй

час ночи.

Поймали такси, в него набилось человек восемь, но через полчаса почти

все вышли, и Светлана осталась вдвоем с малознакомым мужчиной.

Мужчина, интересный, лет тридцати - тридцати пяти, казалось, не

обращал на Светлану особого внимания. Он был светловолосым, глаза

серые и очень хорошо сложен. Его фигура напоминала фигуру пловца:

мощные плечи, узкие бедра и стройные сильные ноги - все говорило о

том, что ему приходится много двигаться. Она вспомнила, что в

ресторане он сидел на другом конце стола и весь вечер практически ни

с кем не общался. Ехали, молча, попутчик отрешенно смотрел в окно;

было неуютно и Светлана, забившись в угол машины, погрузилась в свои

мысли, стараясь не думать о нем. Однако вскоре водитель такси

закапризничал и отказался везти Светлану до ее гостиницы.

Незнакомцу повезло больше: водитель был из его же городка, и через

некоторое время такси подкатило к дверям пятиэтажного здания,

общежития, где жил незнакомец. Игорь, так звали соседа Светланы по

такси, к тому моменту они все же познакомились и разговорились,

пригласил Светлану к себе, пообещав, что уйдет ночевать к соседу.

Выхода у нее особо не было: глубокая ночь на дворе, незнакомое место,

единственный человек, который проявил хоть какое-то сочувствие к ней

– ее новый знакомый. Делать нечего, она согласилась.

Все, что произошло с ней потом, без юмора описывать невозможно.

Они пришли в комнату к Игорю. Комната была на двоих. У

противоположных стен стояли металлические кровати, у окна стол,

накрытый клеенкой, а вместо штор висели куски парашютной ткани.

Соседа действительно не было, но Игорь как-то не торопился куда-либо

уйти ночевать; сначала он предложил Светлане поесть, но так как та

отказалась, он, не спеша, отрезал кусок черного хлеба, достал из

тумбочки плавленый сырок, развернул его и начал есть, откусывая его

поочередно с хлебом. То время, что они были в его комнате, он ни разу

не посмотрел на Светлану, не произнес ни одного лишнего слова и по

сосредоточенному выражению лица можно было предположить, что

мозг его усиленно работает, и он что-то решает. Дожевав последний

кусок, он начал неторопливо раздеваться. Светлана насторожилась. И

пока он снимал плащ, она молчала. Но когда дело дошло до рубашки,

она встревожено поинтересовалась, что это он затеял, и когда он

уйдет к соседу. Игорь же, казалось, ее не слышал и продолжал

раздеваться. Когда рубашка оказалась, снята, и дело дошло до брюк,

Светлана метнулась к двери, но та оказалась заперта, и пока она

пыталась повернуть ключ в замке, крепкая рука вцепилась в ее плечо, и

едва не вывихнув его, развернула Светлану и швырнула в комнату.

Дальше можно только представить себе, как она боролась с этим

сильным молодым мужчиной. Конечно, ею руководил страх. Она кусала

его, царапала, повисала на его руках, извивалась и выскальзывала из

его рук. Как позже она рассказывала, ей казалось, прошла вечность, на

самом деле что-то около десяти минут. Вся борьба продолжалась молча.

Почему молчал он - это понятно, но почему не взывала к помощи она,

Светлана так и не смогла ответить.

– «Из солидарности», - как потом объяснила нам она.

Когда ей удавалось добраться до какого-нибудь участка его тела и

укусить, он отрывал ее от себя и с силой швырял на кровать. А потом тут

же падал на нее и пытался придавить собой. В один из таких моментов

Светлана ухитрилась так хватануть его зубами, что он взвыл и с силой

отшвырнул ее в угол комнаты. При этом она, пролетая над столом, смела

с него и чайник, и стакан, и еще массу каких-то предметов, каких

именно, она не могла вспомнить. Приземлилась Светлана прямо на

соседнюю кровать и, когда пришла в себя, вдруг поняла, что стало

очень тихо. Подняв голову, она вдруг обнаружила, что Игорь лежит на

своей кровати, отвернувшись к стене, и если бы не знать, что творилось

в комнате минуту назад, можно было подумать, что он спит. Просидев,

сжавшись в комочек, минут пять или десять, она осторожно встала,

прислушалась: Игорь не шевелился, дышал ровно.

Светлана подошла тихо к окну, посмотрела вниз. Комната

находилась на втором этаже. Прямо под окном, вдоль всей стены,

тянулся парапет. Сдерживая дыхание, прикусив губу и постоянно

оглядываясь на своего поработителя, она попыталась открыть оконную

раму. Рама скрипнула, но поддалась и отворилась. Светлана осторожно

взобралась на подоконник и соскользнула с него на парапет. Уже не

оглядываясь, вжимаясь в стену растопыренными ладошками, животом,

щекой и коленями, она осторожно двинулась прочь. В двух метрах

находилось окно соседней комнаты. Створка его была приоткрыта.

Когда Светлана мелкими шажками дотянула до него и заглянула в

комнату, сидевшие там девушки от удивления только, молча, уставились

на гостью. Светлана проскользнула в комнату, буркнула «извините» и

пулей выскочила прочь в коридор, а потом на улицу.

Как добралась до своей гостиницы, она не помнила. Но,

подсчитывая позже потери, она обнаружила, что сломала зуб, кусая

своего мучителя.

Когда Светлана рассказывала нам о своих приключениях, она

многое, по-видимому, приукрашивала. Пережидая взрывы хохота, она

возмущенно поглядывала на подруг, икавших от смеха. То, что мы

слышали, было для нас событием, каким бывает хороший фильм или

театральное представление.

- Да-а-а, ну ты в своем репертуаре!

- И досталось же тебе!

- Любишь кататься, люби и саночки возить, - раздавались со всех

сторон неоднозначные в своей оценке реплики.

- И представляете, приезжаю, и, думаете, кто первый позвонил? –

Светлана выжидающе смотрела на нас.

- Крокодил! – дружно ответили мы.

Прошло несколько лет. Жизнь менялась. Вклинилась «перестройка»

с ее разрушительным началом. Но нам особенно нечего было терять,

как и приобретать.

Притерпелись мы к новым обстоятельствам, научились выживать и в них.

Не изменились только сами: осталось желание нравиться, любить и быть

любимыми. Правда, реже теперь собирались на чай, реже Светлана

«радовала» нас своими рассказами. Новые заботы забирали силы,

желание повеселиться, побалагурить постепенно исчезало.

Дети Светланы выросли, появились новые заботы, связанные с

поступлением в институт дочери. Девочка оказалась очень способной,

хоть и училась неровно. Светлана прилагала все силы, чтобы настроить

ее на учебу, «боролась» по-своему с компанией, в которой оказалась

дочь. В конце концов, дочь поступила в институт, сына, еще более

способного ребенка, Светлана пристроила в школу для одаренных

детей, и наступила у нее свободная жизнь, настолько свободная, что

она порой не знала, чем себя занять. Казалось бы, живи для себя, но

ведь надо было к этому иметь привычку, а ее не было.

Как-то поздней осенью, когда дома лучше, чем на улице, и люди, как и

птицы, пытаются сбиться в «стаю» и согреться общением, совместной

работой, Светлана подошла ко мне и тихо, в несвойственной ей манере,

сказала:

- Ты представляешь, он умер…

- Кто он?

- Ну, этот, Крокодил, одним словом…

Я в замешательстве смотрела на нее, и до меня с трудом доходило,

о ком идет речь.

- Из-за чего?! Он же молодой еще, сколько ему – сорок?

- Да. Точно не знаю. По-моему, сердце. Знаю только, что жил с

матерью, был единственным сыном у нее. Кстати, Сергеем его звали.

Мы помолчали. Можно сказать, это было для нас ударом. Вот и не

стало Крокодила. Как же теперь без него? Кто позвонит Светлане,

признается ей в давней и все не угасающей любви? Как же она – то

теперь будет: без вопросов о детях, о житье – бытье, о здоровье,

наконец? Кто будет поздравлять ее с днем рождения, по

совместительству, Женским праздником, Днем 8 марта?

- Пойдем в церковь, поставим свечку, - предложила я.

- Пойдем, - неожиданно легко согласилась она.

Мы поставили свечи, каждый думал о «своем» под потрескивание

плавящегося воска. Уходя, Светлана купила охранный поясок, так, на

всякий случай. Пусть будет. И на память о нем, о Крокодиле.