Агнивцев Николай Яковлевич (1888-1932) - русский поэт, драматург. Родился 20 (8) апреля 1888 года в Москве в дворянской семье. Его отец, председатель судебной палаты, время от времени менял место жительства в связи с новыми назначениями, поэтому гимназические годы Агнивцева прошли в нескольких городах - Москве, Владивостоке, Умани, Благовещенске. В 1906 году приехал в Санкт-Петербург, где поступил на юридический факультет университета. Три года спустя перевелся на историко-филологический факультет, однако так его и не окончил, оставив университет в 1911 году. Публиковаться начал с 1908 года, печатался в «Сатириконе», «Столице и усадьбе», «Солнце России», «Новом Сатириконе» и других периодических изданиях. В 1913 году вышла первая книга его стихов «Студенческие песни. Сатира и юмор». В дальнейшем приобрел широкую известность как автор текстов песен для эстрады, звучавших в литературных и артистических кафе и театрах-кабаре. Среди исполнителей песен на стихи Агнивцева был Александр Вертинский. До революции также увидели свет его книги: «Оживленная баллада. Эпизод в одном действии из войны Алой и Белой розы» (1914) и «Под звон мечей» (1915).

В 1917 году вместе с режиссером Константином Марджановым и актером Федором Курихиным, Агнивцев создал театр-кабаре «Би-ба-бо», позднее переименованный в «Кривой Джимми», с которым гастролировал по югу России и в Грузии. Работая в театре, писал короткие одноактные пьески, скетчи и песни, составлявшие основу его репертуара. В 1921 году в Тифлисе был издан сборник поэта «Санкт-Петербург», в который вошли стихи, посвященные его любимому городу. В том же году Агнивцев эмигрировал в Германию. В Берлине Николай Агнивцев выпустил книгу шуточных стихов «Мои песенки» (1921) и сборник «Пьесы» (1923), сотрудничал с эмигрантским «Русским театром Ванька-Встанька», писал для кабаре. Там же он переиздал, дополнив новыми стихами сборник своих петербургских стихов, получивший название «Блистательный Санкт-Петербург» (1923). Эту книгу он посвятил актрисе Александре Перегонец, игравшей в театре «Кривой Джимми». В эмиграции в творчестве Агнивцева появились новые интонации - наряду со ставшей привычной легкой куртуазной лирикой, в сборнике присутствовали и более зрелые стихотворения, обращенные к Петербургу, многие из которых были наполнены тоской по оставленной родине.

В 1923 году поэт вернулся в Россию. Пытаясь приспособиться к новой жизни, Николай Агнивцев писал сатирические стихи, сотрудничал с журналом «Крокодил», сочинял для эстрады и цирка и до своей смерти в 1932 году успел издать свыше двух десятков книжек для детей, в том числе: «Как примус захотел Фордом сделаться» (1924), «Октябренок-постреленок» (1925), «Кит и снеток» (1927), «Рикша из Шанхая» (1927). В двадцатые годы несколько его стихотворений были положены на музыку композитором Исааком Дунаевским. Последний сборник Агнивцева «От пудры до грузовика», в который вошли стихотворения 1916-1926 гг. был издан самим автором в 1926 году.

Умер Николай Агнивцев 29 октября 1932.

 

Н. АГНИВЦЕВ

 

. . .

 

В Константинополе у турка

Валялся, порван и загажен,

План города Санкт Петербурга, —

В квадратном дюйме триста сажен.

 

И хлынули воспоминанья,

Прерывист шаг и взор мой влажен.

В моей тоске, как и на плане,

В квадратном дюйме триста сажен.

 

. . .

Как вздрогнул мозг, как сердце сжалось,

Весь день без слов, вся ночь без сна:

Сегодня в руки мне попалась

Коробка спичек Лапшина.

 

О сердце, раб былых привычек,

И перед ним виденьем вдруг

Из маленькой коробки спичек

Встал весь гигантский Петербург:

 

Исакий, Петр, Нева, Крестовский,

Стоэвонно-плещущий Пассаж,

И плавный Каменноостровский,

И баснословный Эрмитаж.

 

Последним отзвуком привета

От Петербурга лишь одна

Осталась мне вот только эта

Коробка спичек Лапшина

 

МОЛИТВА РЕБЕНКА

Господи, Боже Ты мой,

С доброй, седой бородой,

Боже, склонись с неба к маленькой,

Господи, Боже Ты мой.

 

Очень мне плохо и жутко,

Очень мне холодно здесь...

Можно к Тебе на минутку

В небо по лесенке влезть?

Там - говорят - очень много

Хлеба в Твоей вышине...

Знаешь, все время, ей Богу,

Есть очень хочется мне.

 

С белого, белого неба

Кинь для России, Господь,

Чуточку черного хлеба,

Самую чуточку хоть.

Боже, для нас в переулке

Сделай, пожалуйста, так,

Чтоб пятачковая булка

Стоила снова пятак.

 

Чтоб русский с русским не дрались,

И чтоб еще по ночам

Не приходили, ругаясь,

Люди с винтовками к нам.

 

Боже, в любви неизменной,

Скоро ль придешь с высоты?

Только уже непременно

Сам опустись нынче Ты.

Если ж для дела такого

Сына - Христа - своего

Снова пришлешь Ты, то снова

Люди убьют здесь Его.

 

И вот еще, милый Боже,

Очень прошу Тебя я

Мне объяснить, отчего же

"Русской" ругают меня.

Русской была я и буду,

Если родилась такой!

Разве быть русской так худо?

Господи, Боже Ты мой.

 

С белого, белого неба

Кинь для России, Господь,

Чуточку черного хлеба,

Самую чуточку хоть...

 

Берлин 1921 г

 

Блистательный Санкт-Петербург

В моем изгнаньи бесконечном

Я видел все, чем мир дивит:

От башни Эйфеля – до вечных

Легендо-звонных пирамид!..

 

И вот "на ты" я с целый миром!

И, оглядевши все вокруг,

Пишу расплавленным Ампиром

На диске солнца: "Петербург".

 

1923

 

Павел I-ый

Смерть с Безумьем устроили складчину!

И, сменив на порфиру камзол,

В Петербург прискакавши из Гатчины,

Павел I-ый взошел на престол.

 

И, Судьбою в порфиру укутанный,

Быстрым маршем в века зашагал,

Подгоняя Россию шпицрутеном,

Коронованный Богом капрал.

 

Смерть шепнула безумно-встревоженно:

"Посмотри, видишь гроб золотой?

В нем Россия Монархом положена,

Со святыми Ее упокой!.."

 

Отчего так бледны щеки девичьи

Рано вставших Великих Княжен?

Отчего тонкий рот Цесаревича

Дрожью страшною так искривлен?

 

Отчего тяжко так опечалена

Государыня в утренний час

И с лица побледневшего Палена

Не отводит испуганных глаз?!

 

Во дворце не все свечи потушены!

Три свечи светят в гроб золотой:

В нем лежит Император задушенный!

Со святыми его упокой!..

 

1923

 

Триолеты в бензине

Сказал мне примус по секрету,

Что в зажигалку он влюблен.

И, рассказавши новости эту,

Впервые выданную свету,

Вздохнул и был весьма смущен.

 

Но зажигалке и милее

И симпатичнее был форд.

И без любовного трофея

Из этой повести в три шеи

Был примус выброшен за борт!

 

Тогда, нажав на регулятор,

Взорвался примус от любви.

Так, не дождавшись результатов,

Хоть стильно, но и глуповато

Свел с фордом счеты он свои!

 

Но, к счастью, для его хозяйки

Был не опасен этот взрыв!

Взревев, как негр из Танганайки,

Он растерял лишь только гайки,

Свою горелку сохранив.

 

Пусть пахнет песенка бензином.

Довольно нам любовных роз!

И примус с очень грустной миной

По всем посудным магазинам

В починку сам себя понес!

 

1928

 

Странный город

Санкт-Петербург – гранитный город,

Взнесенный оловом над Невой,

Где небосвод давно распорот

Адмиралтейскою иглой!

 

Как явь, вплелись в твои туманы

Виденья двухсотлетних снов,

О, самый призрачный и странный

Из всех российских городов!

 

Недаром Пушкин и Растрелли,

Сверкнувши молнией в веках,

Так титанически воспели

Тебя в граните и в стихах.

 

И майской ночью в белом дыме,

И в завываньи зимних пург

Ты всех прекрасней, несравнимый

Блистательный Санкт-Петербург!

 

1923

 

Петр I

Москва и Киев задрожали,

Когда Петр, в треске финских скал,

Ногой из золота и стали

Болото невское попрал!..

 

И взвыли плети!.. И в два счета –

Движеньем Царской длани – вдруг –

Из грязи Невского болота –

Взлетел Ампирный Петербург:

 

И до сих пор, напружив спины,

На спинах держат град старинный

Сто тысяч мертвых костяков

Безвестных русских мужиков!..

 

И вот теперь, через столетья,

Из-под земли, припомнив плети,

Ты слышишь, Петр, как в эти дни

Тебе аукают они?!..

 

1923

 

Экзотические триолеты

Жил-был зеленый крокодил,

Аршина эдак на четыре…

Он был в расцвете юных сил

И по характеру он был,

Пожалуй, самым лучшим в мире –

Зелёный этот крокодил,

Аршина эдак на четыре…

 

Вблизи же как бутон цвела

Слониха, так пудов на двести…

И грациозна, и мила,

Она девицею была…

И безо всякой лишней лести,

Как роза майская цвела,

Слониха та, пудов на двести.

 

Слониха та и крокодил

Дошли в любви вплоть до чахотки.

Слонихин папа строгий был

И брака их не разрешил.

Слова финальные коротки:

Слониха та и крокодил

Скончались оба от чахотки.

 

1921