Трезв, серьезен и преисполненный решимости «оправдать…» и «не ударить…» я предстал перед Виктором в назначенное время.

Тот был на площадке с самого утра, и поэтому мне не пришлось возиться с реквизитом: расчехлять, собирать, расставлять. Все уже было принесено, расчехлено и собрано: тумба, барабан, самокаты, барьеры и прочие аксессуары, которыми усложняют жизнь дрессированным животным в момент представления. Я был проведен за кулисы, где в «кармане»* на цепях сидели медведи. Пространство было отгорожено здоровенными, выше моего роста, щитами с какими-то противопожарными наставлениями. Бенда, хоть и примитивно, но все-таки как-то обособил медвежье пространство. Он пружинистым шагом обошел каждого, по хозяйски потрепал на ходу кого за ухо, кого за холку, а кого и в нос чмокнул. Я умилился. Виктор представил нас официально:

- Это Сережа, - сказал он хищникам.

- Это Рома, Это Ева, Это Машка, - сказал он мне.

Хищники стрельнули по мне глазами, и продолжили заниматься своими делами. Дела, были не хитрые. Роман пытался снять намордник. Ева и Маша пробовали разобрать деревянный пол при помощи своих коготков. Коготки, кстати сказать, внушали уважение. Видимо проследив за моим взглядом, Бенда предупредил:

- Ты пока близко не походи. Сегодня просто смотри вокруг, знакомься. Будешь стоять за кулисами, и представление посмотришь, ну, и за медведями приглядишь. Сегодня два представления. В перерыве, может быть, погоняем их.

- В смысле?

- В смысле репетиции. Всю зиму стояли.

- Слушай, Вить, я все спросить хотел, а они разве на зиму спать не ложатся?

Дрессировщик вздохнул. Вздох был красноречивей любого монолога. Я вдруг понял, что для него похож на дикаря первобытного племени, которого ему поручили ознакомить с жизнью и бытом современного человека. Ему придется рассказывать ВСЕ без исключения, и самого начала.

«Терпения тебе, дорогой Виктор Иванович» - подумал он про себя. И это читалось на его лице.

«Терпения тебе, дорогой Виктор Иванович» - подумал я про него.

«Терпения вам, ребята» - подумали медведи. Впрочем, про медведей я не уверен. Они вообще, как потом я понял, большие пофигисты, и по их мордам понять чего-либо трудно.

- Кто же им даст в спячку залезть? – Виктор улыбнулся. – Был у меня случай. Ехал с медведями в товарном вагоне пять суток. Я им кашу варил. Они так объелись за дорогу, что засыпать стали. Вот, я перепугался тогда! Чего я только не делал, чтобы их растормошить…- Виктор заулыбался. – Молодой был, неопытный еще. Ладно. Я пошел переодеваться. Стой, смотри, вникай. – И он удалился в боковую кулису.

Не успел, я оглядеться, как он вернулся с молодой, высокой, стройной женщиной.

- Вот, - сказал он ей, представляя меня, - Сергей.

– Света. Моя жена и партнерша, - представил он мне ее.

Мы покивали друг другу, и они удалились, теперь уже надолго, а я остался один на один с «закулисьем».

Цирковое закулисье… Именно там настоящий цирк. Весь его механизм. Все тайные пружины и секреты успеха. Это все равно, как заглянуть за циферблат часов, и вдруг осознать, как гениален, как тонок механизм, позволяющий им в любой нужный момент показать нам точное время. Цирковое закулисье - это и восторг, и шок, и открытие, и сопричастность, и много еще каких ощущений. И они наваливаются сразу, не давая все разместить по полочкам. Энергетика и обаяние, работающих в манеже или на сцене артистов направлено не на тебя, а мимо тебя - в зал, к зрителю. Но все трюки у тебя как на ладони. Ты видишь не столько красоту трюка, сколько его сложность. Ты напрягаешь мышцы вместе с акробатами, и гримасничаешь с клоунами, следишь за секундами вместе с униформистами, боясь пропустить момент подачи реквизита, ты…здесь! Ты варишься внутри! Даже если ты попал сюда случайно, и только на одно представление. Пусть ты сравниваешь себя с инородным телом в бурлящей кастрюле с супом, и твое появление не предусмотрено рецептом, ты все равно впитываешь в себя ароматы и навар бульона. Я нашел себе оптимальную точку существования. Я не мешая никому, превосходно видел, что происходит на сцене, и в то же время смотрел за медведями. Не очень понимаю, зачем я должен был наблюдать за ними (вряд ли, случись какая нестандартная ситуация, от меня была бы польза), но я честно наблюдал. С медведями ничего неординарного не происходило. Ромка и Ева разлеглись на полу, а Машка, гремя цепью, беспокойно переминалась с ноги на ногу. В смысле: с лапы на лапу. Но делала это без азарта и, видимо, механически. «Разминается» - решил я по наивности… Вообще мои первые ощущения и представления о причинах того или иного поведения медведей, повергли бы в истерический хохот любого «медвежатника», соберись я ими поделиться. Хотя кое о чем и догадаться было можно, не торопясь со своими оценками. Вот кстати о Машке… Какая, я извиняюсь, к лешему, разминка?! Какому медведю нужно разминаться, и, главное – зачем? При его ловкости и силе, при его гибкости, врожденных реакции и скорости передвижения, медведь не нуждается ни в каких разминках. Он из спокойного сидячего положения может совершить такой резкий бросок, что кошки обзавидуются. Просто Машка была непоседой, и отличалась детским любопытством к жизни. Она все время двигалась, игралась, разбирала на части все, до чего могла дотянуться, и что самое ужасное, грызла и пробовала съесть все подряд. Ужасно это было для нас потому, что все подряд переварить ее желудок, конечно, не мог, не смотря на всеядность медведей, как вида. И бывало такое, что перед самым выходом на площадку ее организм начинал избавляться от инородных предметов съеденных ранее. Приходилось помогать ее организму, и физически тащить из-под хвоста обрывки мешковины, тряпки или какой-нибудь шнур. В общем вот…«Разминается» - решил я по наивности, и стал все реже смотреть в сторону хищников, сосредоточив внимание на представлении.

От восторженных аплодисментов каждому возвращающемуся за кулисы артисту меня удерживало только опасение показаться «белой вороной». Вокруг никто не приседал от восторга, никто не аплодировал и не выражал никаких эмоций в сторону коллег. Люди работали. Все участники процесса деловито сновали туда-сюда, не обращая ни на кого, ни малейшего внимания. Это, на первый взгляд, хаотичное, броуновское перемещение тел, на самом деле ничего общего с хаосом не имело. Стоило присмотреться внимательней, как становилось понятно, что ни одного лишнего движения не делал никто. Работали профессионалы. А профессионал от любителя как раз и отличается отсутствием лишних телодвижений. Это я знал еще до своего появления в цирке. Слава Богу, были учителя…

Время летело быстро. Представление шло к финалу. Ниоткуда, из пыльной кулисы материализовался Бенда. Нарумяненный и с яркими губами, и облаченный в концертный костюм: черный бархатный пиджак с блестками, белые брюки и туфли, шейный платок и пр. Он небрежно помахивал палочкой, как тростью.

- Бери палку, велел он мне, указывая на пластмассовую метровую скалку, - и становись в кулису. Если схиляет медведь, лови. С той стороны униформа подстрахует. В противоположной кулисе появилась, тоже готовая к выходу Светлана, а за ее спиной невысокий дядька в униформе и тоже с пластиковой палкой в руке. Мне очень хотелось получить разъяснения по поводу «лови», но я сдержался, надеясь, что до этого не дойдет. Да и по сосредоточенному виду Виктора, было видно, что ему не до разъяснений. Некогда ему. Похоже, что он был весь в процессе какой-то медитации. Я решил, что он по древней традиции шепчет некие секретные заклинания, которые известны только цирковым, и обязательные к произнесению перед выходом. Ага…Мантры цирковые! Я потом спросил его, о чем он так сосредоточенно думал. Он, оказывается, вспоминал тогда, выключил кипятильник из розетки или нет, и материл шепотом Светку.

Началось самое главное. Наш номер! Заиграла бодрящая музыка. В динамиках серьезный голос сказал: «Убедительная просьба во время следующего номера с мест не вставать, и по зрительному залу не ходить»… И, все, что может случиться неприятного, как уверял Мерфи, случится обязательно. Сбежала Машка. «Схиляла», выражаясь цирковым сленгом. Но, слава тебе Господи, не в мою сторону. То есть она посмотрела и в мою сторону, но пошла прямо в зал. К зрителям, которые «с мест не вставать». Виктор спорхнул бабочкой со сцены - за ней. Догнал. Ловко вышел из положения. Поднял ее на «оф*» (от немецкого auf- вверх... на задние лапы, то есть), что-то осуждающим тоном ей попенял, и вернул на сцену. Добрый зритель подумал, что это такой трюк, и радостно зааплодировал. Дальше все пошло гладко. Медведи делали стойки, носили предметы, прыгали через барьеры, катались на самокатах. Отработали все что положено, на медвежий аттракцион по ставке одиннадцать рублей шестьдесят копеек за представление. Дрессировщику, конечно, проложено, а не медведям. Им - «взятку*» (кусочек сахара, печенья, а то и хлеба) в работе, и хлеб с овощами после. Про мясо глупых вопросов попрошу впредь не задавать. На 65 копеек в день, отпускаемых на содержание медведя Госкомцирком, мясо становится словом трудновыговариваемым. Для меня эти минуты длились дольше, чем остальное представление. Переживал очень. Не скажу, по какому поводу. Но все имеет свои пределы. Финальный поклон, и Виктор увел со сцены в «карман», и посадил на цепь последнего медведя. Он скользнул по мне взглядом, и, ничего не сказав, растворился в кулисах.

Я подошел к медведям. Ну, не так что бы подошел, но шага полтора в их сторону сделал. И, подражая Бенде, укоризненно попенял Машке за ее самоуправство. Почувствовав позади себя, за перегородками копошение, шорох и скрип, я обернулся. Над противопожарным щитом появилось голова со смешным лицом. Смешным лицо делали тоненькие и ухоженные усики а ля Пуаро под убедительным армянским носом. Человек неопределенного возраста (от 45 до 70), видимо забрался на какие-нибудь ящики с другой стороны щита. Он помолчал с полминуты, и произнес с уморительным (представьте себе армянина, который пародирует армянина) акцентом:

- Машка схилял?

- Ну, да, – подтвердил я.

- У билять такой! – Обращаясь к медведице, поругало хищника лицо, и исчезло.

- Ну, да, такой билять – раздался голос Виктора за моей спиной. Я обернулся. В шаге от меня стоял Бенда и чего-то дожевывал. Он уже успел переодеться в рабочий комбинезон.

- Кто это был? – Поинтересовался я.

- Падре.

- В каком смысле? Прозвище такое?

- Почетное звание, - рассмеялся Витя. - Потом познакомишься. Тот еще хохмач!

Как впоследствии выяснилось, Падре, он же Георгий Джанибекян, он же Жора и Георг, хохмач, действительно, был еще тот. Описывать его жизнь, я не взялся бы даже если меня поманить Нобелевкой в области литературы. Выйдет пресно по сравнению с реальным Жорой. Удивительный человек. Я пришел в цирк, когда он, уже, будучи ветераном труда, находясь на пенсии, дорабатывал в свое удовольствие. Его сложная взрослая жизнь началась и переменилась на одной из улиц Москвы в далеких пятидесятых. Он, молодой армянский юноша, приехавший в столицу поступать в консерваторию, был полон сил и надежд, когда вся жизнь полетела кувырком. Рядом с ним взрывается автоцистерна с токсичным грузом – с кислотой. Он не успел спрятать лицо.. Повреждены глаза. Полунищенское существование, без всяких надежд, на пороге самоубийства. Но Господь отвел от непоправимого шага. Зрение, пусть спустя много времени и не полностью, но все же, восстановилось. Музыкантом он стал. Не знаменитостью, но все-таки музыкантом. Он играет на кларнете. Его «Большим театром» стала ресторанная эстрада. Он лабух, и на жизнь теперь хватает. Он ведет разгульный образ жизни, который обрывает в один момент, познакомившись со своей будущей женой Тамарой. Оригинальное сватовство с погоней за ней с ножом в руках (я не шучу, все так и было) – и счастливая любовь на всю жизнь. Он работает в цирковом оркестре, пока цирки еще могут позволить себе живую музыку. Потом, когда работать под фонограмму стало делом привычным, и оркестры исчезли из цирка, он уходит в униформисты. Жора колесит по стране, удивляя коллег жизнелюбием и остроумием. Другого такого хохмача, я не встречал ни до, ни после. Жить с ним в одном номере было невозможно. Он в серьез мог комментировать вслух процесс распаковки продуктов: « Мы ведем наш репортаж с гостиничного номера 283… Колбас мы отправляем стол, а ты что смотришь на меня, селедка, глазастый (сельдь пряного посола) … Я просил Тамару не класть тебя в попутчики... Здраствуй Пахта! Ты мой кисломолочный брат!» Армянин, пародирующий армянский акцент – это не просто смешно. Это невыносимо смешно. Я выскакивал в коридор, заткнув уши, только для того что бы отхохотаться и перевести дух. Он любил смешить, и для этого ему не нужно было напрягаться. Нужно было быть всего лишь самим собой. Его прозвали Падре, потому, что в разговоре, он обожал обращение:" Сын мой...". Неутомимый оптимист, и любимец всех коллективов дирекции, он специально залез на какие-то ящики посмотреть на меня (а вовсе не на Машку) и, как потом оказалось, поставить мне диагноз на профпригодность. Я всего этого еще не знал. Я ждал дальнейших распоряжений от Виктора Ивановича.

- Ну чего, стоишь, скучаешь, - сказал мне Бенда, - иди, отцепляй Ромку.

И я пошел отцеплять…

Если бы сейчас, когда я весь из себя крутой медвежатник, я увидел такое, то посоветовал бы человеку забыть на всегда слово: «медведь». Все что можно сделать неправильно, я неправильно и сделал. Я наклонился вперед, отклячил зад, вытянул вперед обе руки, зажмурил глаза и медленно двинулся к медведям. Лучшего способа привести в замешательство, и напугать медведя просто не бывает. Разве что закричать еще, как делают при встрече с медведем селянки, собирающие лесную малину. Представляю себе, что вообразили косолапые артисты. Они такое видели в первый раз в своей жизни. В их представлении, так, наверное, должен выглядеть «медвежий кошмар»: Из пыльного сумрака кулис на них медленно и неумолимо двигалось, здоровенное (я про свою комплекцию рассказывал) нечто, с вытянутыми к ним «граблями». Они тут же шарахнулись от меня в рассыпную, на столько, на сколько позволила длина цепей. Медведи большие пофигисты. Им, например, в отличие от тех же собак, совершенно безразличен запах алкоголя. Но есть одна тонкость. Они не будут беспокоиться, если подходить, отцеплять и вообще делать чего-либо рядом с ними будут движениями, к которым они привыкли. Например, что бы отцепить медведя, нужно достаточно быстро (но не рывком) подойти к нему, зафиксировать (прижать) его шею к своей ноге, с тем, чтобы ограничить ему маневр, и спокойно отцеплять карабин. Занимает по времени секунды полторы. Но то, что делал я, было не понятно никому. Ни медведям, ни дрессировщику, ни мне самому. Это потом, вспомнив свое мироощущение, я понял, что хоть я и старался не показать своего испуга, и заставил себя выполнить распоряжение Виктора, все равно страх пролез изо всех щелей и сметаморфозил меня. Я, практически вслепую (перед глазами какая-то пелена) нашарил Ромку, которому дальше цепи было все равно не убежать, и принялся возиться с карабином на ошейнике. Роман терпеливо ждал. Остальные медведи, наверное, радуясь, что я отыскал жертву, и жертвой стали в этот раз они, с любопытством наблюдали за моими действиями. Наконец собачка карабина выплюнула из своего плена кольцо от цепи, и Ромка резко рванул от меня. «От меня», правда, не получилось. Получилось «вместе со мной». Потому, что я мертвой хваткой вцепился в ошейник. Дотащив меня до дальней стенки, Роман остановился, поняв, что дальше отступать некуда. Он не мог подняться на задние лапы, что бы вступить в единоборство и гордо встретить смерть от монстра-мучителя (меня), поэтому просто сел на свою пятую точку, в предвкушении дальнейшего развития событий. А я распрямился рядом с ним, ожидая следующих указаний.

- Понятно, - протянул Бенда. – Цепляй назад. Сойдет для первого раза. Пойдем, пообедаем.

Прицеплял медведя я уже веселей. Да и Ромка, поняв, что по большому счету, все самое страшное позади, не упирался, и не мешал мне.

- Я что-то не так сделал? - спросил я Виктора.

- Ты ВСЕ не так сделал, - улыбнулся дрессировщик. – Но это все фигня. Научишься еще. Главное, что ты не отпустил медведя. Это в сто раз важнее. Запомни. Через неделю у нас поездка намечается. В Калининград едем. Это тот, который Кенигсберг.

- Понял, - отозвался я.

Над щитом опять появилась голова Падре. Бенда кивнул на меня головой и спросил его:

- Ну как?

- Кынг Конг, - именно через «ы», окинув меня с ног до головы добрым взглядом, ответил Георг.

- Это точно,- хмыкнул Витя.

Я пропустил мимо ушей эту короткую «шпильку» в мой адрес. А меж тем в тот момент меня «приняли» в «цирковые». И это прозвище - «Кинг Конг» навеки пребудет со мной, и навсегда останется в истории Московской дирекции коллективов «Цирк на Сцене». Про меня тоже будут рассказывать всякие небылицы, перемежая их с правдивыми историями, так, что я сам запутаюсь где «было», а где «не было». Это про меня сочинят шутку, что на самом деле три серии в истории про Кинг Конга: «Кинг Конг», «Кинг Конг – жив!», и пьяная серия - «Кинг-Конг чуть жив!». И много чего со мной еще будет. Грустного и веселого, хорошего и не очень. Всякого!

 

(Продолжение следует)