Дверь в комнату Марийки была почти все время закрыта. Не сказать, чтобы она занималась чем-то предосудительным, нет. Ей просто нравилось быть одной, в тишине. Старая настольная лампа с абажуром в мелкий красный цветочек на бежевом фоне настраивала на мистический лад. Старый массивный стол удобно расположился в углу. Полированная поверхность стола кое-где была повреждена, но сколы заботливо закрашены в коричневый цвет и почти не заметны. Сидя за этим столом, Марийка любила рисовать. Приглушенный свет настольной лампы освещал кудрявую голову, склоненную над карандашным рисунком.

Сквозь матовое стекло двери видны были силуэты проходящих мимо комнаты людей. Сегодня в доме гости – взрослые. Веселый смех и громкие разговоры доносились из гостиной. Родители были заняты гостями и сегодня Марийке можно было сидеть допоздна. Ей только исполнилось шестнадцать. Все ее сверстники и сверстницы только и думали о том, с кем пойти на свидание. Марийка же была совсем другая, как с луны упавшая. Она будто не поспевала за сверстниками, опаздывала, задержавшись в детских мечтах. Мысли ее были чисты и наивны и, зачастую, непонятны даже ее друзьям. Одноклассники часто смеялись за ее спиной, когда она, улыбаясь чему-то своему, шла со школы домой.

Карандаш ровной линией ложился на бумагу, кое-где прочеркивая четкую жирную линию. С листа смотрело лицо молодой девушки с правильными чертами лица. Мягкие локоны обрамляли лицо, подчеркивая его нежный контур. На губах застыла улыбка, в глазах горели задорные огоньки. Работа была почти завершена, осталось всего несколько штрихов, которые Марийка планировала закончить сейчас. Ей нравился рисунок и она, не торопясь наносила тени на рисунок, равномерно затирая карандаш для матовости.

Гости уже разошлись и родители пили чай, обсуждая прошедший день. Их голоса звучали приглушенно и мирно, и Марийка, боясь спугнуть наступивший мир, не выходила из комнаты. Складывая карандаши и блокнот и сметая темно-серые крошки ластика со стола, Марийка насторожилась. Все чаще через закрытую дверь прорывались резкие фразы, брошенные матерью, и отрывистые реплики отца. Задержав дыхание, Марийка прислушалась. Услышав знакомые интонации, Марийка расстроилась. Все начиналось заново. Хрупкий мир был нарушен неосторожно брошенной фразой. Костер семейного скандала разгорался все сильнее. Марийка уже давно перестала понимать, кто виноват, а кто прав в почти постоянном конфликте родителей. Но самой большой обидой для нее были обвинения, что в свои шестнадцать она до сих пор не может встать на чью-либо сторону: не защищает одного и не порицает другого.

Обида от таких слов была горькой и вызывала острые спазмы в груди. Слезы сами начинали катиться из глаз, а от сдерживаемых рыданий перехватывало горло. Марийка боялась этих слов, боялась выбора, который ей возможно придется сделать. Она жалела их обоих, сравнивая свою любовь к ним и их чувства к друг другу. А любила она их одинаково сильно. Ведь когда так любишь - можно все простить, думала Марийка и все им прощала, забывая все обиды и слезы сразу, как только в доме восстанавливался мир.

Глаза защипало. Рисунок на столе расплылся из-за навернувшихся на глаза жгучих слез. Рука сама потянулась за карандашом: попался самый любимый, мягкий. Таким стоит только чиркнуть по листу и остается жирная и отчетливая линия.

За дверью стояла настоящая буря: голоса срывались на крики, звенела посуда. Рука работала вслепую. Слезы на глазах не просыхали. Мягкие черты лица девушки на рисунке быстро меняли облик, приобретая хищный оскал и звериные черты. Каждый штрих карандаша превращал мягкие кудри в жесткую шерсть. Чем громче звучали крики за дверями, тем более уверенно рука Марийки перерабатывала рисунок в страшное создание. Как-будто ненависть двух когда-то любивших друг друга людей и бессилие подростка, насслаиваясь, ложились жирными карандашными штрихами на бумагу, превращая рисунок лица девушки в злобную маску тролля...

Через много лет, перебирая свои старые наброски, уже повзрослевшая Марийка найдет рисунок тролля. Будет видно, что рисунок был в работе не один раз. Карандашный штрих тщательно обведен чернильной ручкой, превратив тролля в чудовищную летучую мышь с фестончатыми крыльями. Повертев рисунок и поразившись тщательно выведенному узору, Марийка положит листок на самый низ коробки: «Чтобы дети не нашли..» В голове не возникнет прежних эмоций: ни страха, ни злости. Для нее это будет простым черно-белым рисунком, одним из многих, сделанных ею когда-то давно. Повзрослев и сама став мамой, Марийка поймет, что любовь к родителям – это особенное чувство, которое даруется человеку природой. Чувство, способное пережить обиды и разочарования, ссоры и расставания, оставаясь неизменно сильным навсегда.