«Заслуживает ли право быть прощенным,

тот, кто однажды был жесток?»

 

- Тик, так, тик, так… - Мой взгляд двигался в такт с секундной стрелкой будильника, стоящего на соседней тумбочке. Все дети крепко спали, но лишь мне одной, ни на минуту, не удавалось сомкнуть своих щемящих от горьких слез глаз.

Это невыносимое безгласие тихого часа казалось не закончиться никогда, и мне, до бесконечности, придется мучиться в своих догадках, почему же мама так и не зашла ко мне после беседы с Игорем Эдуардовичем. Я мысленно умоляла, чтобы дверь в палату распахнулась, и чей-то голос, разорвав тишину, позвал меня к ней.

Но я так и лежала в безмолвном одиночестве, находясь где-то глубоко в себе, а перед моими глазами всплывали восхитительные и, одновременно, пугающие образы моей матери, словно, фотографии в фотоальбоме, заснятые каким-то неизвестным фотографом.

На мгновение я перенеслась туда, где под звёздным небом до утра звучала музыка, и на танцплощадке, излучая счастье и купаясь в восхищенных взглядах мужчин, кружилась Софья Сергеевна. Там, тогда она проводила все свои вечера, каждый раз надеясь встретить свою любовь. Поэтому с ней я встречала и полночь, и багряный рассвет.

Приказав мне сидеть на скамейке за забором танцплощадки, - так как из-за моего возраста меня не пропускали с ней, - она, словно мотылек, летящий к свету, и, забывая обо всём на свете, в том числе и обо мне, неистово устремлялась туда, где играла музыка.

Моим воспоминаниям вдруг открылся песчаный берег, где я увидела ее целующуюся с очередным мужчиной - красивым, рослым, плечистым, - других себе она не выбирала.

Но всё хорошее, быстро пачкалось дурным, неконтролируемым гневом.

Я увидела и свой образ со стороны, стоящий этим утром у больничного окна и тарабанящий ладонями по стеклу желая обратить на себя внимание равнодушной матери, которая удаляясь от больницы, постепенно исчезала в облаке выхлопного газа милицейского автомобиля.

 

- Мама, мама! – Кричала я, боясь, что больше никогда её не увижу.

 

За время моего пребывания в больнице, мне довелось увидеть то, о чём я даже и вообразить себе не могла - насколько сильной может быть любовь матери к своему ребенку. С каким трепетом они опекают своих заболевших чад, проводя с ними в душной палате сутки напролет, волнуясь об их здоровье; когда же те не спят, без устали рассказывают им сказки.

Мне, казалось, будто я на другой планете, где царит любовь, забота и нежность.

Все это меня приводило в неописуемый восторг, и одновременно, пронзало мое сердце невыносимой болью - ведь ничего подобного в своей жизни я не испытывала. Моё сознание заполнял лишь один и тот же вопрос: «Как же так, что эти мальчики и девочки не мешают своим мамам быть счастливыми, а я - главная помеха счастью в её жизни?

Устав от своих грустных дум, я тихо сползла с кровати, и незаметно вышмыгнула из палаты. Мне хотелось отыскать Игоря Эдуардовича и расспросить его о маме.

Оказавшись возле его кабинета, я неуверенно взялась за ручку и осторожно потянула её на себя, но взволнованный голос доктора за дверью остановил меня.

 

– Вызвал я вас по очень не простому делу. Касается оно десятилетней девочки по имени Лиза… - слышалось за дверью.

 

Услышав свое имя и набравшись смелости, я всё-таки тихонечко приоткрыла дверь с желанием хоть краешком глаза рассмотреть, с кем же идет беседа.

 

- Неужели мама вернулась? – Промелькнуло в моей голове, и сердце застучало с еще большей силою.

 

Мне показалось, что Игорь Эдуардович был очень обеспокоен чем-то. Его натянутый словно струна голос свидетельствовал об этом. Еще сильнее я прислонилась к образовавшейся дверной щели в надежде рассмотреть посетителей, но, к моему разочарованию, взору лишь открылся краешек его стола.

 

- Её судьба,- говорил Игорь Эдуардович, - на мой взгляд, отличается от судеб многих детишек, находящихся здесь. Её жизнь тревожить меня. Я не могу быть равнодушным к ней, ведь я тоже отец двоих детей. Поэтому как главврач детского лечебного заведения, прошу вас помочь мне.

 

Он встал из-за стола взял папку с бумагами и прошел вглубь кабинета к посетителям.

 

- Бедняжка попала в отделение больницы в ужасающем состоянии,- продолжал он свою речь,- мы на протяжении долгих месяцев боролись не только с ее многочисленными недугами, но и с душевной надломленностью, которую, мне кажется, сумеет вылечить лишь только время. Когда я её увидел, то мне сразу стало ясно, что девочка всю свою жизнь была лишена самого главного – материнской любви.

 

Какое-то время в кабинете было тихо, по всей видимости, посетители читали документы предоставленные доктором.

 

- Надеюсь, вы ничего не пропустили, читая эту историю, - разорвал тишину голос Игоря Эдуардовича,- обратили внимание, какой длинный список её страданий? – заинтересованно спросил их доктор, садясь за свой стол.- Да, да, именно страданий, я не оговорился, так как за всеми этими диагнозами кроется её нелегкая жизнь полная лишений и боли. Судите сами. На теле девочки были выявлены многочисленные побои и ссадины, диагностировано предъязвенное состояние желудка. Думаю, вам не надо объяснять, что это за болезнь, и чем она вызвана. Продолжаю список. Острая бронхиальная пневмония, обморожение конечностей - её доставили к нам в тридцатиградусный мороз в полураздетом состоянии,- ларингит, отит. И я уже не говорю об её ужасном истощении,- ведь она для своего возраста очень сильно недобирает в весе. Так вот, подведу итог сказанному. Как говориться, на лицо факт плохой родительской опеки над ребёнком. Исходя из вышесказанного, и, имея на руках неопровержимые доказательства, я, с полной гражданской ответственностью, как детский врач, и как просто человек, ходатайствую о запрете опекунства Лизы родной матерью.

 

- Ну как же, она ведь её родная мать?! – раздался женский голос посетителя.

 

- Последняя наша с ней встреча, убеждает меня в том, что она не станет препятствовать этому, - разъяснил доктор.- Как бы там ни было, я настаиваю, чтобы вы передали это дело в суд и лишили Софью Трошину родительских прав, а девочку, если не найдутся какие-нибудь родственники, определили в детский дом. Думаю, даже там, ей будет намного лучше.

 

Не договорив до конца свою речь, Игорь Эдуардович, устремил свой взор на приоткрытую дверь, вероятно, услышав моё возрастающее всхлипывание. Он встал из-за стола, и направился к двери. Я стояла как вкопанная. Мои ноги были словно свинцовые колоды, а в ушах звучала последняя сказанная им фраза о детском доме. Выйдя в коридор, он увидел меня.

 

- Лиза?! – с удивлением обратился он ко мне,- ты почему здесь? Что случилось, и почему ты плачешь? Тебя кто-то обидел?

 

- Нет,- ответила я.

 

- Тогда скажи мне, где ты должна сейчас находиться, когда по расписанию тихий час? А?

 

- Игорь Эдуардович, простите меня за то, что я здесь, но мне просто очень нужно с вами поговорить, - тихо, шмыгая носом, прошептала я.

 

Доктор, извинившись перед своими гостями, закрыл дверь и вышел ко мне в коридор.

 

- Игорь Эдуардович, я не хочу в детский дом. – Пытаясь сдерживать слезы, дрожащим голосом, промолвила я.

 

- Ах, так ты, проказница, всё слышала? Не хорошо подслушивать взрослых,- возмутился он,- разве тебе не говорила ма…? Ах, да! – одернул он себя на полуслове, словно понимал, что продолжив, он нанесёт мне душевную боль. - Видишь ли, моё золотце, я ведь уже тебе говорил, о том, что твоя мама вынуждена была уехать по делам, а пока она не вернется, ты поживешь у родственников или в детском доме. У тебя есть бабушки, дедушки?

 

- Может и есть, но я их никогда не видела,- огорченно ответила я.

 

- Ну, ничего, мы их разыщем, а пока беги к себе в палату, вытри слёзки и попытайся уснуть.

 

С этими словами он погладил меня по голове, и вернулся к своим посетителям в кабинет.

 

Я, опустив голову, медленно побрела по длинному коридору, пытаясь осознать подслушанный мною разговор.

 

До наступления весны оставалось всего несколько понедельников, а до моей выписки из больницы и того меньше. Февральское солнце светило с ещё большей силой, согревая своим теплом не только мои щечки, но и ещё истосковавшуюся за долгие месяцы лютой зимы продрогшую землю. Ведь сегодня мне впервые разрешили выйти на улицу, чему я, конечно, очень обрадовалась, так как знала, что у меня теперь есть теплая одежда, пусть хоть не новая, но ещё пригодная к носке, - мне её подарили работники нашей больницы, имеющие детей моего возраста.

Боязнь перед детским домом не покидала меня всё это время. Я понимала, что моё нахождение в больнице подходит к концу, и поэтому, изо всех сил заставляла себя стать похожей на смелых героинь своих любимых сказок. Но, лишь чувство того, что мне, возможно, придётся там прожить не долго - пока мама не станет счастливой, и не решит забрать меня домой,- окончательно развеяли страх перед жизнью в приюте. Теперь в мою душу снова ворвалась сказка.

Вдохновленная давно забытыми чувствами, я быстро сбежала по ступенькам больничного крыльца, и моему взору открылся сказочный скверик с растущими в нём деревьями. Они, подобно рыцарям, охраняли своими могучими стволами маленький заброшенный фонтанчик, с рядом стоящими возле него двумя скамеечками, словно пары влюбленных, разлученных этим фонтаном - фонтаном их горьких слез. А чтобы осушить их, со всех округ слетались птицы, но он наполнялся ими вновь и вновь.

 

Звонкий стук женских каблуков вырвал меня из моего мирочка. Оглянувшись, я заметила, идущую быстрым шагом экстравагантную женщину, не обратить внимание на которую, было просто невозможно - её голову украшала роскошная копна огненно рыжих волос, формой напоминающая огромный шар, или как я тогда подумала, гигантский апельсин.

Я не могла оторвать от неё своего взгляда. Увидев это, она, немного смутилась, нахмурила брови, и, что-то проговорив себе под нос, вошла в здание больницы.

 

- Л-и-и-за! – Позвала сопровождающая меня на прогулке медсестра, сделав последнюю затяжку и выбросив окурок в урну,– Пошли на обед, хватит на сегодня гуляний!

 

Спустя несколько минут, я уже сидела в столовой и вырисовывала пальцами по влажному столу незамысловатые узоры, ожидая традиционную в этот день гречневую кашу с подливкой и мясными тефтелями. Столовая была единственным местом в больнице, где я находилась с огромным удовольствием, попадая каждый раз в плен необыкновенных, как мне тогда казалось, ароматов еды, которые оказывали на меня просто магическое воздействие.

Вот и в этот раз, съев все до поселений крошки и вылизав начисто языком тарелку, я долго не осмеливалась подойти и попросить себе добавки. Все же, так и не решившись сделать это, я положила себе в кармашек, недоеденный кем-то кусочек белого хлеба, допила свой компот и отправилась к себе в палату.

 

-Почему к тебе никто не приходит? – Спросил меня, сидящий на своей койке мальчик лет двенадцати, поступивший к нам пару недель назад.

 

- Я не могу тебе этого сказать, потому что… это не твоё дело. – Не зная, что ответить, нагрубила я ему, и, увидев на своих колготках засохшее пятно подливки, рьяно принялась его вытирать.

 

-Твой секрет, и не секрет вовсе, его давно уже все знают. Ты сирота, и у тебя никого нет, а, отсюда, ты, скорее всего, поедешь в детский дом, ну или может быть, тебя кто-то удочерит.

 

Я ничего не ответила ему, так как он мне сразу не понравился, ведь он был так похож на мальчишек с моего двора, которые всё время дразнили меня.

Желание исчезнуть из этого мира навсегда, снова ворвалось в мою раненную душу.

 

- Лиза, девочка, а ну-ка проснись, к тебе пришли. – Эти слова проникли в мой сон и разбудили меня.

 

- Мама! Мамочка! – с этими словами, я, вскочив с постели, босая пулей помчалась в коридор, - неужели, мама решила приехать за мной? – эта мысль опережала моё тело.

 

Но каким же горьким было мое разочарование, когда, я выбежав в коридор, вдруг натолкнулась на ту женщину, с волосами цвета апельсина. Испугавшись, я попятилась назад, но Игорь Эдуардович, сопровождавший её, взял меня за руку и подвел к ней.

 

- Лизочка, познакомься, это Мария Ивановна. – Представил мне её доктор.

 

- Здравствуйте, – окончательно проснувшись, растеряно поздоровалась я.

 

- Узнаю, ту любопытную девочку в парке. Мне казалось, что ты просверлишь меня своими угольками насквозь, – улыбнувшись, обратилась она ко мне.

 

- Извините меня, но я никогда не видела такой прически, - ответила я, кротко взглянула на её лицо и испугалась белизны её кожи, словно под ней не было ни капли крови.

 

– Видишь ли, Лизочка… - Вклинился в разговор Игорь Эдуардович, – Мария Ивановна, подруга твоей мамы. Она приехала, чтобы присмотреть за тобой, пока мама будет отсутствовать, решая свои дела.

 

- Зачем вы меня обманываете, Игорь Эдуардович? Вы думаете, что я маленькая и ничего не понимаю?! Ведь я слышала, что вы говорили обо мне и моей маме. Я знаю, что мою маму лишают родительских прав, а я буду жить в детском доме.

 

Мария Ивановна стояла с удивлением на лице, явно чувствую себя не в своей тарелке. Затем, словно вспомнив, зачем она сюда пришла, заговорила со мной.

 

- Не бойся меня, Лизочка, я действительно приехала по поручению твоей мамы. Дело в том, что она позвонила мне на днях и попросила забрать тебя. В прошлом, мы с ней школьные подруги. А то, что ты не знаешь меня, так это, потому, что мы с ней не виделись ровно столько, сколько тебе сейчас лет. Потом, если будет интересно, я тебе о нас всё расскажу, и даже, покажу наши школьные фотографии. – Объяснилась Мария Ивановна, и, замолчав, свела губы в тонкую неподвижную линию, очерченную ярко-сливовой помадой.

 

- Ну, хорошо Лизочка, до выписки у вас будет еще достаточно времени, чтобы друг друга хорошенечко узнать, ведь Мария Ивановна будет тебя проведывать. Думаю, вы подружитесь. Но, а сейчас беги к себе в палату и подготовься к завтраку, - подвел черту нашему первому знакомству Игорь Эдуардович.

 

Я ушла, не попрощавшись с ней, надеясь, что она, обидевшись на это, больше никогда не сюда придет.

 

- Не принимайте близко к сердцу, Мария Ивановна, ведь мы с вами понимаем что жизнь делает с детьми, лишенными родительского тепла, - успокаивал её доктор, увидев на её лице расстройство.- Ведь, что такое дети? Они - лишь отражение наших неудач, и заложники несбывшихся надежд.

 

Мария Ивановна понимающе кивнула головой, озадаченно продолжая смотреть мне вслед. По выражению её лица, можно было догадаться, что в этот миг она ругала себя за слабохарактерность, проявленную, когда мама попросила её забрать меня к себе.

 

- Лиза! – Обратился ко мне, зайдя в палату, Игорь Эдуардович, - я тебя, девочка, понимаю, и то, что ты чувствуешь сейчас, но, поверь мне, старику, детский дом не самое лучшее место для такой славной девочки как ты. Пойми, ведь многие, оказавшиеся там, мечтают о семье, пусть даже с приёмными родителями, но семье, где обитает забота и родительское тепло. Ты ведь этого всю свою жизнь ждешь? Знаю, и Деда мороза ты об этом же просила.

 

- Я не этого просила. Я хотела только, чтобы мама моя была счастлива и… полюбила меня! Но, Дедушка Мороз, наверное, не прочитал моего письма.

 

Слезы покатились по моим щекам, будто хотели приласкать меня собою. И как за плохим сценарием, доктор достал носовой платок.

 

- Ну, это он пока не прочитал,- вытирая мне слезы, успокаивал доктор,- ведь помощников у него кроме Снегурочки больше-то и нет, да и старенький он уже, а писем-то от вашего брата не счесть, вот, он, наверное, и читает их до сих пор. Да, и потом ведь, на исполнение желаний ему тоже время требуется. Надеюсь, что скоро и до ваших писем очередь дойдет,- обратился теперь он ко всем детям, находившимся в палате,- вы, главное, верьте! Потому как, во что верит ваше сердечко, то и, обязательно, сбудется.

 

- А, это правда, Игорь Эдуардович? – почти хором, словно их всё время интересовал только этот вопрос, спросили дети.

 

- Конечно же, правда, мои дорогие! Но, чтобы вы окончательно поверили моим словам, я раскрою вам свой маленький секрет. - Тепло улыбнувшись, проговорил он,- только пообещайте мне, что этот секрет вы сможете сохранить в тайне.

 

- Конечно, обещаем! Мы никогда, никому не расскажем о нём, - снова, как по взмаху дирижерской палочки, прозвучал детский хор.

 

- Ну, после такой дружной клятвы, я могу быть спокоен, что кроме нас о нем никто не узнает. Среди вас, дорогие мои, - продолжал он,- знаю, не все слышали историю про Ванечку, рассказанную мною?

 

- Узе все знают. Мы с Лизой всем ласказали истолию пло Ванечку. Но поцему-то они нам не велят, а только длазнятся и обзываются,- пожаловалась Анечка.

 

Врачи диагностировали у неё воспаление легких, поэтому она, как и я, уже второй месяц находилась в больнице.

 

- Ну, раз так, тогда ответьте мне на такой вопрос: а если бы сейчас, перед вами здесь оказался бы тот самый настоящий Ванечка, но не маленький мальчик, а уже, конечно, взрослый дядя-доктор, вы бы поверили в его рассказ? – немного, казалось, приоткрыв свой секрет, продолжал интриговать он.

 

Конечно,- заинтересованно протянули дети.

 

- Ну, тогда будем знакомы, я - тот самый Ванечка!

 

- А вот и нет, вас Иголь Эдуалдович зовут! – разоблачила доктора Анечка.

 

- Аннушка, так это и есть мой секрет. Я вот и придумал другое имя себе, чтоб никто не догадался, – улыбнувшись, сказал доктор.

 

- Вот это да, Ванечка – это сам Игорь Эдуардович! – Шепотом, обменялись первым впечатлением дети.

 

Последующим вопросам от них, казалось, не будет и конца, словно они были заранее ими подготовлены, зная, что доктор, откроет свой секрет и с радостью будет на них отвечать. В тот миг, сила слов Игоря Эдуардовича, возымела надо мной небывалую силу, окончательно погасив так долго бушевавший в моей душе огонь противоречия, не позволяющий принять помощь рыжеволосой женщины.

 

Вот и подошел день моей выписки из ставшей мне уже родной больницы. Я, одевшись, сидела на своей койке, не решаясь выйти в коридор к ожидавшей там меня Марии Ивановне. Я боялась, что при виде её, слёзы, заполнившие до краёв мои глаза, могут разлиться рекою. Столько любви и заботы, подаренной мне тут я не получала за всю свою полную лишений жизнь, поэтому мое нежелание покидать эти стены, а также, страх перед неизвестностью, окончательно сковал каждую клеточку моего тела. Но история детства Игоря Эдуардовича настолько сильно затронула мою душу, что в ней опять проснулись уснувшие за долгие месяцы болезни силы. И я, как будто припоминая данное когда-то себе обещание быть сильной и ничего не бояться, поднялась с кровати, взяла свой скромный багаж и медленно пошла к Марии Ивановне.

Тогда Игорь Эдуардович, несмотря на свою откровенность, всё-таки мне не поведал правды о том, что маму лишили родительских прав, а моя, якобы временная семья, навсегда останется моим конечным приютом. Об этом проговорился мальчишка с моей палаты, случайно подслушавший, как и я однажды, разговор в ординаторской.

 

-Здравствуй, Лиза. – Немного холодно поприветствовала меня Мария Ивановна и протянула руку, чтобы забрать у меня пакетик с вещами. Положив его к себе в сумку, она достала из неё яблоко и протянула его мне.

 

-Спасибо, я не хочу, - поблагодарила её я, и она засунула его обратно.

 

Я заметила, как из своего кабинета вышел Игорь Эдуардович и направился к нам. В этот раз доктор был немногословен, и на прощание он всего лишь крепко обнял меня, еще раз напомнив, чтобы я не переставала верить в свою мечту. Затем подписав кое-какие документы, он пожелал нам счастливого пути, и, сославшись на неотложные дела, быстро удалился. Мы шли по коридору, а позади нас слышался плач маленькой Анечки, которой, как и мне, не хотелось прерывать нашей дружбы. Я обернулась и увидела ее возле своей мамы, сидевшей на корточках рядом с ней, пытаясь её успокоить. Помахав им рукой, я побежала догонять Марию Ивановну.

 

В метрополитене было очень людно, мы на силу втиснулись в заполненный до отказа вагон, тот, издавая сказочный шум, повез нас в неизвестном направлении. Всего несколько раз в своей жизни мне посчастливилось побывать здесь - мама всегда говорила, что под землей ей становиться страшно, поэтому мы, в основном, передвигались наземным транспортом. И все-же, в те редкие моменты, когда нам доводилось спускаться в это полное волшебства подземелье, я могла забыть обо всем на свете, и фантазировать до бесконечности.

Вот и сейчас, образы, нарисованные моей фантазией, отвлекали меня от терзающих мыслей, - я с любопытством изучала все, что попадалось на моем пути, на какой-то миг, забыв, что рядом со мною находиться неразговорчивая рыжеволосая женщина, которая теперь будет моей приёмной мамой.

Моё воображение открывало темные хода пещеры, украшенные разноцветными каменьями, где каждые несколько минут появлялись, чтобы поживиться людьми, огромные змеи-драконы. Их слуги, одетые в синие мундиры с красными шапочками на головах, вырастали из-под земли, словно тролли. Они взмахивали волшебными палочками, чтобы закрыть чрево драконов, когда оно уже было полностью набито людьми, и прогнать их прочь.

Сойдя с эскалатора, мы оказались среди толпы людей снующих туда-сюда, словно пытаясь найти выход из этого жуткого подземелья. От представления того, что меня скоро тоже проглотит дракон, мне стало очень страшно, и я, схватив руку Марии Ивановны, прижалась к ней настолько сильно, что она, сначала удивленно посмотрела на меня, потом, улыбнулась, и обняла за плечи.

 

-Не бойся, деточка,- сказала она.

 

Её слова разлились по моей душе теплою рекой, развеяв мрачные созданные мною образы, как лучики добра, ворвавшись в это злое царство.

 

- Лиза, не спи, следующая станция наша! – вернула меня из моих сказок, Мария Ивановна.

 

Поезд медленно остановился на станции “Театральная” и нас в буквальном смысле вынесло неистовой толпой прямо к эскалатору, который недовольно скрежеща зубами, что мы так быстро уходим из логова дракона, своим стальным языком вынес нас из подземного царства.

 

– Пять с повидлом, пожалуйста, – подойдя к булочному киоску, сделала свой заказ Мария Ивановна, и оглянулась посмотреть, где я.

 

За всё время, проведенное нами в пути, она почти не разговаривала со мной, а в те редкие моменты, когда ей казалось, что я этого не вижу,- хотя её колючий взор можно было ощутить даже спиной - она изучала меня взглядом.

Иногда, заметив, что мои глаза, пытаются вывести её на безмолвную беседу, она могла лишь изобразить улыбку на лице, и отвести взгляд в сторону. В этом я увидела сходство с моей матерью - высокомерие королевской особы, так сильно оттолкнувшее меня от этой женщины в начале нашего знакомства. По прошествию лет, я поняла, что это был всего лишь образ, однажды безвкусно созданный ею, и примеренный на себе в подражание моей маме, который Мария Ивановна пронесла через всю свою жизнь.

 

Продолжение…