«Заслуживает ли право быть прощенным,

тот, кто однажды был жесток?»

 

День тянулся мучительно долго, порой мне даже казалось, что он не закончиться никогда, прокручиваясь снова и снова в моей жизни, словно старая заезженная кинопленка какого-то печального фильма с абсурдно-меняющимися кадрами и уносящими меня туда, куда возвращаться мне никогда не хотелось.

Оперевшись рукой о стену, я почувствовала легкий укол, и быстро отдернув руку, увидела капельку крови, заполняющую тонкие морщинки ладони алым цветом.

 

-Ах, как больно!- Вскрикнула я и прислонила кровоточащую ладошку к своим губам.

 

Я поранилась о гвоздь, торчащий прямо посередине стены, в той самой розовой комнате, где раньше находиться для меня было большой радостью, а позже, сущим испытанием. Розовой она была потому, что здесь были поклеены обои с этим девчачьим оттенком, отчего каждый, кто оказывался в ее стенах, становился похожим на разрумянившегося поросенка. В те годы этот цвет был очень насыщенным, переливающимся в солнечных лучах нежными нитями, сейчас же, от него не осталось и следа - полотно на стенах стало масляно-коричневого оттенка, покрытое слоем многолетней сигаретной гари, превращая эту комнату в самое мрачное место на планете.

Я прекрасно помнила, что именно там, где сейчас торчит этот злосчастный гвоздь, висел большой портрет моей матери, написанный кем-то из ее поклонников и подаренный ей в день её тридцатилетия. В тот год она мне запомнилась наиболее отчетливо, впрочем, как и во все другие годы, прожитые с ней. Тогда она была наиболее безрассудной, воспринимая свою жизнь как театральную сцену, а всё вокруг, происходящее с ней, феерической пьесой. В любой момент, она, капризничая, могла, не приняв тяжелые условия одной игры, сказать себе всё, хочу играть в другую.

Но, к моему глубокому сожалению, у моей матери не нашлось для меня достойной роли в её спектакле. Находясь при ней, я никогда не чувствовала себя её дочерью – и не ребенок и не собачонок, а так, непонятно кто, - тот, кто всегда вымоет посуду, кто сходит в магазин за продуктами, кто присмотрит за вещами, хотя, и тот, кто всегда её любил и… ненавидел.

 

- А ну-ка, брысь отсюда!- Крикнула мне прямо в лицо, упитанная и до черноты загорелая женщина, торгующая беляшами на вокзальной площади провинциального городка. Того городка, куда, в самый жаркий период лета 1991 года, вдохновленная поэзией Есениновских времен и решившая погрузиться в мир пьянящих приключений, мотивируя, при этом, что молодость проходит бесследно, а кровь в ее венах так и не бурлила по-настоящему, привезла меня Софья Сергеевна. Долго не раздумывая, она собрала небольшую сумочку, в которой, по большей части были ее вещи и спустя сутки, мы приехали, сюда, раскачиваясь на последних полках плацкартного вагона. Я совершенно не боялась оказаться на новом месте, так как мне было гораздо страшнее в те времена, когда она вообще ничего не делала, а только наказывая за малейшую провинность, ставя коленями на гречку в углу темной комнаты, а после, не разговаривая со мной неделями.

 

-Лучше уж оказаться на самом конце планеты, только бы она была счастлива, – думала я, осторожно посматривая на Софью, когда мы были еще дома и только готовились к этой поездке. В тот день её рот не замолкал ни на секунду, рассказывая мне обо всех впечатлениях, которыми поделились её сотрудницы, вернувшиеся с морей. Из всего услышанного, я только и поняла, что они, благодаря их бронзовому загару, шикарно выглядели и имели ошеломляющий успех у мужчин.

 

-Ну, что ж, у нас с тобой денег на морские круизы нет, тогда сыграем в «рулетку» - сядем на первую попавшуюся электричку, билеты, на которую будут нам по карману, и поедем в сторону моря. Эх, романтика! – Сказала она мне, предвкушая грядущую поездку и взглянула в сторону раскрытой сумки, лежащей на кровати, что с легкостью была способна вместить еще несколько моих игрушек, но Софья Сергеевна решила запихнуть вместо них свой новенький ретро-купальник, такого модного в те времена сиреневого цвета.

Она всегда была такой, никогда не думала о том, что она мать маленькой девочки. Планирование своей жизни мама находила бесполезным занятием, так и родила меня по воли случая, о чем постоянно сожалела, а при малейшем упадке настроения не забывала ещё упомянуть это и вслух. Сейчас же, по её утверждению, в нашей семье намечался счастливый период, во что, конечно, я очень смутно верила.

 

-Ты только представь, что скоро, мы увидим какой-нибудь прекрасный берег моря, где ты будешь лепить из песка замки и собирать ракушки, а я, наслаждаясь солнечными ваннами, ловить на себе восхищенные взгляды мужчин. Ну, как тебе? - Не поворачивая головы в мою сторону, спрашивала она, как будто у меня был выбор, а я немного покапризничав, как обычные дети, могла бы остаться дома.- Тебе там понравиться, ты уж мне поверь….

 

- Верю,- говорила я, а про себя, готовилась к самому худшему.

 

Сойдя с перрона, мама впервые за долгие годы звонко рассмеялась и начала подпевать всеми любимую популярную песню, доносившуюся до нас из ближайшего кафе. Тогда я еще не знала, что мне доведется провести на вокзале под звуки этой песни два мучительных дня моей жизни, брошенной среди суетящихся и взволнованно таскающих по перрону свои чемоданы людей.

 

- Ты меня здесь подожди недолго,- сказала мне мама, подведя к находящемуся рядом с нами фонарному столбу,- у меня тут имеются кое-какие незавершенные дела, я скоро вернусь.

 

- Знаю я твои дела,- язвительно ответила я.

 

- Много ты там понимаешь, девчонка! – влепив мне оплеуху, злобно прошипела мать.

 

Косясь на мужчин проходящих мимо неё и виляя бедрами, она удалялась от меня всё дальше и дальше.

Ожидания затянулись до самого вечера, ну, а когда мои силы оказались на исходе, я уселась на нагретую от дневного солнца картонную коробку, которая очень кстати была поставлена возле прилавка местной торговки, и загрустила. Мне так хотелось спать, а ещё больше, кушать.

 

- Была бы здесь мама, я бы попросила её купить мне, вон ту аппетитную булочку с мясом, а еще вот эту, с капустой,- сидя на коробке, мечтала я.

 

Закрыв глаза, я втянула носом мясной аромат начинки, отчего в моей голове все поплыло, а желудок громко подал голос.

 

- Чего ты тут уселась, тебе, что лавочек не хватает? - Злобно ворвалась в мой идеальный мирок, торгующая пирожками, женщина.

 

- Тётенька, не волнуйтесь, я немного отдохну и уйду,- виновато ответила я.

 

- Знаю я вас, сначала посидите тут, а потом пирожки пропадают! – все сильней повышая тон, гневалась она.

 

- Мне от Вас ничего не нужно, я просто жду свою маму, – ответила я ей и отошла от прилавка.

 

В надежде, что мне удастся найти мать я побрела вдоль перрона….

 

- Наверное, мама, ты забыла обо мне?! – Расстроившись, что и сегодня у меня во рту не будет ничего, кроме того, чем я поживилась вчера - кисленькими цветочками, которые росли в вазоне у входа в вокзальное помещение, я тяжело вздохнув, заползла в заросли куста, похожие на собачью конуру.

 

- Вот тебе и море, и ракушки на берегу! – С чувством разочарования, подумала я. - Да, наверное, мечта всех детей иметь такую мать, которая без особого труда могла бы их оставить и упорхнуть по своим «незавершенным» делам, тем самым обрекая на наполненные «увлекательнейшими» событиями дни: побегами от милиционеров и местных алкоголиков, скитанием вдоль вагонов, в надежде увидеть среди толпы незнакомых им людей свою мать и бесконечным поиском еды.

 

-Спокойной ночи куст, спокойной ночи дерево, спокойно ночи мама,- под звуки моего плачущего от голода желудка, засыпая, бормотала я.

 

Во сне мне грезились булочки, котлетки, а ещё, пенящаяся газировка, что лилась рекой, а все детки, которых не любили родители могли пить её, сколько их душе было угодно. Я плескалась в этом сладком фонтане всю ночь, от чего, мне даже во сне захотелось пуще прежнего кушать. Но, открыв глаза, я увидела возле себя три огромные спящие собаки, одна из них, услышав мой шорох проснулась, а за ней и все остальные.

 

- Ой, ой, ой, мистер пес, не трогайте меня, я не вкусная и моя мама говорит, что я очень костлявая девочка, извините меня, пожалуйста, я не знала, что это ваш домик, я больше сюда никогда не приду - испуганно выпалив эти слова, я выползла из собачьего логова. Оказавшись снаружи, я рванула вперед и с разгону врезалась в ту самую женщину, что вчера постоянно меня пыталась выругать.

 

-Простите, простите, но я не нищенка, мне просто негде было переночевать… - На силу сдерживая слезы, затараторила я.

 

-Эх, бедняга, ты снова здесь!? Ты хоть ела? – Неожиданно растрогавшись, сказала она, увидев мои испуганные глаза, и пса, что вылез из кустов, а при виде этой женщины, поджав хвост, спрятался обратно. Она, засунув свою похожую на пончик руку в большую картонную коробку, которую едва тащила за собой и достала несколько жирных сверточков с беляшами.

 

-Вот, держи. – И протянула мне их.

 

-Бедные детки, зачем же вас на свет рожают, чтобы так вот вы мучились? – С болью произнесла она и достала для меня еще и бутылку парного молока. Я схватила все это богатство и принялась ее благодарить, но, она, не выдержав моего мокрого спектакля, быстрым шагом удалилась к своему рабочему месту. Жадно поглощая свой беляш, я побрела за ней.

После того как была съедена последняя кроха моего долгожданного завтрака, я было еще раз попыталась поблагодарить её, но она оборвала меня на полуслове, попросив не рвать ее материнское сердце и уходить отсюда. Кто знает, что раньше произошло в жизни этой женщины, поэтому я не стала больше ее тревожить и снова побрела на станцию вокзала, в надежде, что с перрона сойдет моя мать, которая клятвенно обещала вернуться еще ко вчерашнему вечеру.

 

-Лиза, лисенок!

 

Окликнул меня знакомый голос, а по его интонации я быстро догадалась кто это. Я оглянулась и увидела позади себя мать, сияющую как драгоценный камушек в ювелирном магазине, она была вся при новом наряде и в красных лаковых туфлях. Как я узнала потом, она познакомилась с чудесной, по её словам, еврейской женщиной, у которой еще и оказался весьма недурен собою сын. Вот, сумасбродная Софья и предположила, что сумеет провести с ними незабываемые вечера, любуясь звездами на крыше их дома, слушая коллекционные пластинки, привезенные из заграницы и распивая ром. Но, к ее большому сожалению, этот симпатичный мальчишка, да, да, именно мальчишка, так она сама его охарактеризовала, когда рассказывала мне о своём приключении, оказался самым обычным ловеласом и, к тому же, еще и не равнодушным к мужчинам. Разочаровавшись в нём и подустав от его капризов она, вспомнив, что здесь ее дожидаюсь я, ушла, прихватив в подарок вещи его матери, что носились ею в молодости и сохранились так, как-будто были куплены вчера.

 

-Я бы никогда их на себя не надела,- оправдывалась моя мама. И она не обманывала меня, так как признавала все только самое лучшее, а тут вещи какой-то старухи. Но зато, какие вещи?! Все они были привезены из самого Парижа, и вот именно, по этой причине и не смогла Софья устоять, нацепив их на себя словно новогодняя елка.

 

- Où es-tu mon prince charmant? – выпалила она одну единственную заученную ею фразу и закружилась в лучах солнца. Ее белокурые волосы развевались на ветру, а ноги все вертелись и вертелись, набивая звонкую чечетку. В этот день моя мама была в хорошем расположении духа, что так редко наблюдалось за последнее время.

 

-Мам, ты у меня такая красивая,- восхищенно сказала я.

 

-Я молода, и мне так хочется быть вечно молодой, - пропела она, едва не упав от своего головокружительного танца.

 

-Мам, а почему ты вчера не приехала? Мне было так страшно и голодно здесь.

 

-Вот поэтому и не приехала, что ты все время ноешь,- то тебе кушать хочется, то спать, то писать. Ох, когда-нибудь, я тебя вот так и оставлю и никогда не вернусь за тобой, и пусть меня назовут кукушкой.- Немного поменявшись в лице, протараторила она и перестала улыбаться.

 

-Не говори так, ты никогда так не поступишь, я не верю тебе,- сказала я и прижалась к ее ладони, что так вкусно пахла кремом для рук. Сопя и еле сдерживая слезы, я целовала ее пальчики, надеясь, что ее сердце наконец-то растает.

 

-Я тебя найду, если ты решишь меня оставить, я тебя всё равно найду. – Ответила я дрожащим голосом и еще сильнее прижалась к ней.

 

-Да ладно тебе, успокойся, сейчас-то я здесь, пошли, поедим лучше чего-нибудь вкусненького.

 

-С удовольствием, – ответила я, не сознавшись ей, что только что съела аж два беляша и выпила полбутылки парного молока.

 

Отпустив ее руку, я увидела свое потрепанное отражение в витрине гастронома, на фоне моей шикарной матери оно смотрелось просто ужасающе.

- Неудивительно, почему меня принимают за нищенку. – Пробормотала я и наспех начала перевязывать съехавшую с густых цвета черного шоколада волос резинку. Снова посмотрев на свое отражение и уже не сдержавшись, я зарыдала. Из моих глаз посыпались горошинки слез, оставляя маленькие кружочки на горячем асфальте. Софья, как обычно, сделав вид, что ничего этого не видит, взяла меня за руку и с грацией коронованной особы, повела через дорогу, где красовалась небольшая столовая.

 

-Вот скажи мне, - отпив аккуратно ложку куриного бульона, спросила мама, посмотрев на меня исподлобья,- почему меня никто не берет в жёны?

 

-Не знаю, наверное, потому, что ты всех их ругаешь, а им это не нравиться, вот они и уходят.- Ковыряя тарелку с гречневой кашей, немного подумав, ответила я.

 

-Неужели?! – Возмутилась она и проглотила еще ложку супа.

 

-Ты говоришь мне таки взрослые вещи, но, мам, мне всего девять лет и у меня нет опыта общения с мужчинами,- удивленно выпалила я.

 

-Да, да я совсем забыла, ты ведь у меня совсем еще ребенок, боже, какая я у тебя непутёвая мать! – с чувством разочарования сказала Софья.- Наверное, мне, вообще, тебя не надо было рожать.

 

После этих слов она, не останавливаясь, говорила о том, какое тяжёлое для неё бремя быть матерью. Я слушала, перебирая вилкой зерна гречневой каши и чувствуя ужасную тошноту, вызвавшую слова моей матери и так сильно ранящие мою детскую душу. Я всем сердцем надеялась, что когда-нибудь, моя сумасбродная мать перестанет ребячиться и наконец-то вырастет. Но, она продолжала жить только для себя, не задумываясь о том, как невыносимо больно находиться с ней рядом её дочери.

 

-Мам, почему ты не сдала меня в детский дом? - Тихо прошептала я, и в этот миг меня стошнило прямо в тарелку. Софья Сергеевна с отвращением и лицом полным агрессии подала мне носовой платок, и, не сказав, при этом, ни слова, потащила меня в дамскую комнату.

 

Продолжение…