Капустин Николай Петрович, родился 19 декабря 1931 года. Деревня Новинка, Тихвинский район Ленинградской области.

Капустина (Трошкова) Любовь Ивановна, родилась 4 сентября 1930 года. Деревня Ваньково, Тихвинский район Ленинградской области.

 

ДО ВОЙНЫ

 

Л.И.:

Был в наших краях знаменитый разбойник – Ланцов. Здоровенный, высокий. Страшный! Ловкий, и до чего сильный! Однажды в тюрьме руками разжал решётку и сбежал. В другой раз ушёл из камеры через дымоход.

Ланцов – личность легендарная. Все боялись одного его имени. Все бандиты стремились подражать ему, учились у него. Про него даже песню сочинили. Народ знал эту песню, но теперь она забылась.

Всю округу в страхе держал со своей бандой. Грабили всех проезжающих и проходящих. Всё отбирали, у кого-то и одежду снимали. Иногда убивали. А оружие у них было – только ножи, колья да сильные руки.

Шёл на танцы парень в красивом костюме. Попался Ланцову – тот его убил, думал, что если в костюме, то богатый. А у парня в карманах только три копейки оказалось. Ланцов потом сокрушался: «За три копейки человека убил! Всю жизнь жалеть буду!»

Подруга моя ехала с мужиками. У неё кобыла ленивая – чтобы заставить бежать, нужно долго хлыстом работать. Ехали через лес, заметили разбойников. Мужики сразу ускакали вперёд, а моя подруга пока хлестала кобылу – подошли разбойники с кольями. Один хотел лошадь по голове ударить, да промахнулся, попал девушке колом по бёдрам. Тут кобыла понесла и проскочила сквозь толпу бандитов. А когда выехала из лесу – встретила мужиков, они её тут ждали. Видели, что она отстала, но вернуться не рискнули.

Вёл мужик корову в город продавать. На дороге в лесу Ланцова и встретил, да не узнал – его не все знали в лицо. Разбойник и спрашивает: «Куда путь держишь?» Мужик искренне отвечает: «На базар иду корову продавать, да Ланцова боюсь». А Ланцов улыбнулся: «Не бойся, Ланцов тебя не тронет!» А действительно – зачем бандитам корова? Возиться с ней… Им деньги нужны!

Как-то молодая девушка Дуся одна бежала по дороге через лес. Бегом бежала, в паническом страхе перед Ланцовым. На него и наткнулась. Не узнала. Он и говорит: «Иди своей дорогой спокойно. А если попадётся тебе кто-то на пути – говори всем, что Ланцов тебя не тронул, и они тебя не тронут». Дуся так и обмерла, поняв, что перед ней сам Ланцов. А когда пришла в себя – побежала дальше что есть духу, не останавливаясь.

Ланцов не обижал тех, кто ему приходился хоть в какой-то степени родственниками. В одной семье его даже иногда пускали ночевать. Кажется, там жила его сестра. Когда Ланцова последний раз арестовывали, он им сказал: «Если и теперь уйду из тюрьмы – отблагодарю, всю жизнь богаты будете!» Ходили слухи, что у него где-то зарыта целая яма с деньгами и драгоценностями. Но на сей раз знаменитый разбойник не вернулся. Говорят, в тюрьме его тайно убили и через заднюю дверь вынесли. Видимо, решили от него избавиться, не дожидаясь суда.

 

Л.И.:

Рассказывают, что некая девка была очень серьёзно больна, уже лежала при смерти. Отнесли её к бабке, которая заговаривала болезни. У той бабки жила змея. Змея залезла через рот в нутро к девке. Видно было, как змея извивалась в животе. Потом змея вылезла и вытащила болезнь. Девка выздоровела.

 

Л.И.:

В соседней деревне – на Шижне – перед войной церковь разрушали. Всё убранство вытащили, купола сбили. Колокол сбросили – говорят, он так в землю и ушёл. В церкви потом лошадей держали, капусту солили, затем там располагался клуб.

Свои же мужики разрушали, помню фамилии – Петров, Кузнецов и другие… Все они погибли в войну, все до единого! Лишь Кузнецов вернулся с войны живым – зачах и вскоре скончался. Врачи не могли определить, что у него за болезнь. Просто угас на глазах.

Иконы из разрушенной церкви – большие, метра два на полтора – забрали к некоему Грише, в доме сделали из них перегородку и заклеили обоями. Тогда была мода вешать на стенах фотокарточки. В эту перегородку вбили гвозди и повесили фотографии в рамках. Гвозди сквозь обои вбили в глаза Богоматери – это потом выяснилось. Человек, который это делал, вскоре ослеп.

Однажды я ночевала в том доме, взрослых с нами не было, лишь старшая дочь хозяина Нюша. Как раз в ту ночь ей во сне явилась Богородица и велела: «Освободи меня, открой лица всем!» Нюша проснулась и разбудила нас. Мы набирали воды, отмачивали и снимали обои, вытаскивали гвозди. Потом позвали мужиков, те послушались нас, поместили иконы в рамки и установили их в комнате на почётное место.

 

ВОЙНА

 

Н.П.:

Брат Сергей – офицер, служил в пограничных войсках в Литве, в Лиепае. Пограничники приняли на себя первый удар фашистов, все там и сгинули. Утром 22 июня 1941-го Сергей из своего гарнизона позвонил Катерине, своей жене, жившей на съёмной квартире. Только и успел сказать несколько слов – сообщить, что начинается война, что нужно срочно эвакуироваться, что скоро отходит корабль… Внезапно связь прервалась. Что там произошло дальше – неизвестно… Тело Сергея не найдено, он числится пропавшим без вести. Есть предположение, что литовцы сами наших пограничников и убили.

Катерина сразу бросила всё и побежала на пристань, а там люди грузятся на корабль с вещами, даже мебель забирают – видимо, заранее знали, успели подготовиться.

Катерина была беременна. Из Литвы она приехала к нам в деревню, и у нас родила сына, назвали его так же – Сергеем.

 

Л.И.:

22 июня я была в гостях в соседнем селе – в Ладвушах. Приехал Яков Семёнов из сельсовета, сообщил о войне. Мы чаю попили – и бежать домой.

А у нас уже начали призывать мужиков и парней.

Мой дядя Вася-малый обучал новобранцев. Тренировал: как держать винтовку, как целиться. Учил ходить в строю, надевать противогазы, бросать гранаты.

Когда забирали брата Пешу, я чихнула. Он вернулся живым, получив ранение.

Зять моей крёстной, Саня, был председателем колхоза, его в армию не брали. Но через пару месяцев он сам запросился на фронт: «Я больше не останусь тут бабами руководить! Пойду воевать!»

Когда мы его провожали, все смотрели на меня, ждали, что я чихну. Не чихнула. Через неделю он погиб. Но об этом мы узнали только зимой, когда пришёл солдат, разыскал его жену и всё рассказал: Саша утонул на переправе, получив ранение в живот.

 

Н.П.:

Мы, мальчишки, бегали смотреть на строевые упражнения новобранцев, нам интересно было. Призывникам выдали охотничьи ружья. «Лечь!.. Встать!.. Целься!.. Коли!.. Бей прикладом!..» Удары отрабатывали на соломенных снопах. Мы всё повторяли за ними.

 

Н.П.:

Немец рвался на Свирь – чтобы соединиться с финном и замкнуть второе кольцо блокады Ленинграда. Тогда городу было бы не выстоять! В октябре немцы заняли Тихвин, 60 дней его удерживали, пока наши их не выбили оттуда. В тот период линия фронта проходила в 50 км от нашей деревни. Ночью мы видели вдали зарево от пожаров и взрывов.

Нас посылали рыть землянки в лесах – если бы враг придвинулся ближе, пришлось бы покинуть дома.

 

Л.И.:

Когда фронт приблизился, нас хотели эвакуировать за реку Пашу, но, когда немец сначала занял Тихвин, а потом продвинулся ещё на 12 км – наоборот, людей с Паши эвакуировали к нам.

 

Н.П.:

Через наши деревни вывозили раненых, мимо постоянно ездили военные автомобили – ЗИСы, полуторки, Студобеккеры. На краю деревни располагался медсанбат, здесь раненым делали перевязки и везли дальше в тыл. На дороге оборудовали КПП, все машины проверяли, возможно, отлавливали дезертиров.

Солдаты шли через нас – отступали на Вологду. Ночевали, в том числе, и в нашем доме – голодные, холодные. Много их было, все запасы съели. Спали на полу, головами на пороге, шагнуть некуда было.

Шли беженцы из занятых врагом деревень. Они у нас меняли одежду на еду.

 

Л.И.:

По деревне машины шли и шли… Раненых везли, очень много их было… Стон стоял… Машины с людьми открытые, а холод, мороз…

 

Н.П.:

В деревне стояли конные обозы – телеги, сани – в том числе с оружием.

Однажды соседский парнишка где-то украл гранату. Похоже, это была лимонка – зелёная, круглая. Мы вдвоём с другим мальчишкой бегали за счастливым похитителем, просили показать находку. Он сначала похвастался, а потом не захотел делиться добычей – удирал от нас, в итоге забежал к себе в дом и закрылся. Мы долго ломились в запертую дверь, потом сообразили пойти посмотреть в окно. Только зашли за угол – шарахнуло, стёкла вылетели…

Взрослых дома не было, и обладатель гранаты решил разобрать свою находку. Видимо, держал её на коленях – ему разворотило всё между ног, бёдра и живот. Он умер в медсанбате.

А если бы мы сумели открыть дверь и попали бы в дом? Или успели бы влезть в окно?..

 

Л.И.:

Об авианалётах нас предупреждали – бегали по деревне: «Тушите свет! Закрывайте окошки! Самолёты летят!» Мы завешивали окна одеялами.

Свои и вражеские самолёты мы различали по звуку: немецкие гудели натужно, неравномерно, наши – более размеренно и плавно.

Однажды на поле сел подбитый советский самолёт. Постоял, отремонтировался и улетел. При взлёте поля ему не хватило, – въехал в рожь.

 

Н.П.:

Неподалёку, в Кайваксе, располагался наш аэродром, и над деревнями постоянно летали самолёты. Бомбардировщики летали строем в сопровождении истребителей – на Свирь, на финнов.

Один неисправный истребитель полсотни метров не дотянул до поля, врезался в деревья в осиннике. Самолёт развалился на три части, лётчик погиб. Мы, ребятишки, потом ходили на место аварии собирать патроны и детали. Кто-то приносил домой ткань от парашюта…

 

Н.П.:

С октября 1941-го по весну 1942-го в соседнем доме располагался штаб тыловых частей, а офицеры жили у нас. В дом провели телефон, и часто звонили в штаб фронта, в Чудово. Днём офицеры совещания устраивали, а ночами пьянствовали, с бабами гуляли, песни пели под гармошку, слушали патефон. Я сидел на печи, видел, как они пили: в стакан на треть заливали крепкий чай, на две трети – водку. Это называлось «пунш». Один офицер говорил другому, молодому: «Так приятнее, мягче».

Моя мать готовила им еду – американскую тушёнку, гречу или перловку с мясом в больших железных банках. И нам, детям, немного доставалось. Вкусные консервы! Офицеры рассуждали: «Всё-таки Америка помогает».

Офицеры регулярно менялись, каждый месяц приезжали новые.

 

Л.И.:

В деревне лошадей не осталось, всех забрали на войну.

Мы, дети, всё время работали. Например, палками молотили лён – тяжёлая работа! Женщины работали за мужиков, дети за женщин… От голода постоянно хотели спать. Ослабели, еле ноги переставляли, но работали.

Нам выдавали один мешок зерна в месяц – это десять килограммов. В некоторых семьях сразу всё мололи и съедали, а потом голодали. То ли не могли удержаться, то ли боялись что украдут…

Весной откапывали мёрзлую сгнившую картошку. Её очень легко чистить – кожура сама отпадает, а внутри один крахмал. Из него на противнях пекли оладьи. В поле удавалось найти примерно одну картофелину на два метра земли. Всё у себя перекопали – потом в другие деревни ходили копать.

Питались мякиной: толкли в ступах и пекли лепёшки. Пока был запас ягод, ели мякину, толчённую с клюквой. Ели жмыхи из отрубей. В других семьях лебеду ели; от неё пухли. Ели жареный щавель с яйцом – от него тошнило. «Дудки» (сныть) сушили, резали ножом и толкли в ступах или мололи на жерновах, потом пекли лепёшки. От них мучились сильным запором.

Одна бабка в поле работала, полола картошку, не могла утерпеть, доставала мелкие, ещё незрелые картошины, и сразу ела их – сырые, зелёные, прямо с землёй. От этого и умерла, прямо в поле.

Когда косили – всё сено отдавали государству, а для себя по кустам вдоль дорог собирали сено, выпавшее из повозок. Из соломенных крыш доставали гнилую солому – давали корове. Корова голодная от голода на ногах не стояла – её подвешивали к потолку, пропуская под животом узкий длинный ковёр-дорожку.

Мы держали корову, потому и выжили. Надо 300 литров молока сдать государству, остальное – себе. У кого коровы не было – те тоже выживали, но было гораздо тяжелее.

Умер в деревне только один человек – в семье Чуркиных, уже в августе, когда голод был не такой сильный, ягоды появились…

Бывало, военные у нас ночевали – делились сгущёнкой, тушёнкой.

Мы всю тёплую одежду – шубы, тулупы – променяли на хлеб. Потом мама даже полотенца выменяла. Когда несла их, у неё слёзы катились из глаз, от этого мама по дороге спотыкалась, падала и роняла свою ношу.

У нас был штабель брёвен, заготовленных для постройки нового дома. В войну всё пошло на дрова.

 

Н.П.:

Мякину ели – это отходы от помола зерна. Лепёшки из неё пекли. В основном питались картошкой и молоком, летом запасали грибы и ягоды на всю зиму.

 

Н.П.:

Во вторую и третью военные зимы в нашей деревне размещался спецотряд. Бойцы на лыжах, в маскхалатах, вооружённые карабинами с оптическими прицелами – невиданное дело! Они били лосей. Потом приезжали машины и забирали туши – мясо для фронта.

 

Л.И.:

9-го мая 45-го мы работали на реке, сплав гнали. Вдруг всех позвали в клуб, а там сообщили, что война закончилась. Рёв стоял, крик, плач – от радости и от горя…

 

ПОСЛЕ ВОЙНЫ

 

Л.И.:

После войны к нам в дом прислали белорусов. От лесопункта нам сколько-то денег начислили, чтобы мы о приезжих заботились. Много малышей, крошечные, все грязные, вшивые. Мы затопили баню, наподдавали пару, собрали их всех в парилку, закрыли там и снаружи подпёрли дверь. Они орут, плачут, ломятся – а не выйти. В бане вши надуваются, красные делаются, толстые… У них все вши и вывелись!

В деревне был паренёк один – не то чтобы дурачок, но немного с придурью. Эти ребята стали его дразнить, водой поливать. Он не выдержал – схватил палку и погнался за ними. Они от него врассыпную – кто в дом вбежал и дверь захлопнул, а кто в картошку сиганул, в ботве спрятался. Потом они нам рассказывали: «Мы в бульбовнике прятались!»

Белорусы у нас ножницы украли. Хорошие ножницы, железо резали…

 

Н.П.:

После войны вместо наших лошадей, отправленных на фронт, прислали иностранных. Были монгольские лошадки – маленькие, но выносливые. Они панически боятся леса – не привыкли, ведь в Монголии голая степь. Едут через лес – дёргают ушами, нервничают, от каждого шороха шарахаются. Если их оставить без присмотра – сбегут.

Были огромные сильные шведские кони. Цивилизованные! Едят только из кормушки, сами пастись не умеют.

 

Л.И.:

Весь вечер и всю ночь мы работали – окучивали картошку, а поутру после работы шли пешком в Тихвин – а это 60 километров.

Мы работали, поэтому и жили неплохо. Нам завидовали, вредили. Например, однажды в погребе нам картошку посолили – а от этого она гниёт.

 

Н.П.:

После войны в деревнях воровства не было, в домах двери на замки не закрывали.

В 1947-м мы с другом ездили в Ленинград, сделали свои дела и всю ночь гуляли по городу. Ни хулиганства, ни бандитизма, бродили спокойно, бояться некого было.

 

Л.И.:

1951 год – я ждала ребёнка. Тогда беременные до последнего дня работали, иногда рожали прямо в поле во время работы. Я бедовая была, всё делала по хозяйству.

Дверь в избу закрывалась изнутри железной накладкой. Я работала на втором этаже, и когда кто-то приходил, чтобы не спускаться по узкой крутой лестнице, дверь открывала ухватом, перегнувшись через перила. Однажды, открывая дверь таким образом, я потеряла равновесие, кувырнулась через перила и упала со второго этажа. Сильно ударилась об лестницу животом, потом головой об стену… До сих пор не понимаю, как это прошло без последствий для меня и для беременности?

Ещё, беременная, шла провожать Колю в армию. На косогоре поскользнулась, упала на спину и съехала по грязи с горы. Очевидцы говорили между собой: «До низа доедет и родит!» Ничего, тоже обошлось.

В итоге родила дома, ночью, после молотьбы.

 

Л.И.:

Как-то раз мы приходим с работы – а у нас телёнка увели в колхоз. Бабушка рассказала, что к ней пришли, она не пускала – а они без спроса открыли стойло, взяли телёнка за хвост и за ухо и увели. Мы пошли в сельсовет жаловаться: «У нас один сын на войне погиб, другой в армии служит – верните телёнка!» Отвечают: «Телёнка уже зарезали». В итоге мы вытребовали деньги.

 

Н.П.:

В магазине всё меняли на яйца. Два яйца – пачка папирос. Также тряпки принимали.

 

Л.И.:

Был один конь дурной, всегда идёт шагом, и никак не заставить его бежать. Хоть понукай его, хоть хлещи – всё бесполезно, идёт шагом и ни на что не реагирует. А вот с горы бежит галопом, и тут уже наоборот – никак его не остановить, ни «тпру», ни хлыст не действуют. Больше всего я боялась свалиться с телеги – конь, разогнавшись под гору, не заметит, что я упала и дальше побежит.

Была кобыла Майка. Она на всём скаку останавливается перед ямой – и седок летит через голову. Кстати, это всегда проходит без серьёзных последствий для здоровья людей.

Однажды конь пасся, и с травой проглотил змею. Словно взбесился! Бегал по деревне как сумасшедший, все от него шарахались. Мужики с трудом поймали коня, повалили на землю, связали. Влили ему в рот сыворотки с табаком. Змея вышла.

 

Л.И.:

Редкостная у нас была корова! Гнали сплав, брёвна шли по реке, а река шириной 5 – 7 метров. Корова паслась, увидела красивый зелёный луг на другом берегу – и переплыла. Как?! Никто не знает. Плыла, уворачиваясь от брёвен? Или пешком под ними?

Обратно её с трудом перевезли на плоту.

Бедовая была, буйная! Других коров бодала! Хозяева боялись вместе с ней своих буренок отпускать. Но когда начал нападать медведь – она других коров защищала, бросалась на медведя! Он ранил её, сломал позвоночник в трёх местах.

Со сломанным позвоночником корова стоять не могла, ползала. Когда ей надо было в туалет – я сама её из стойла на улицу волокла, и обратно. Потом её выходили, вылечили!