Старый колодец.

Из глубины слышу

Самого себя.

 

Безмолвие - липкое... холодное...

Внутри все замерло, завибрировало натянутой струной в ожидании спасительного шарканья ног по твердой поверхности пола.

Он понимал, что идет, но ощущал под босыми ступнями лишь пустоту... неосязаемую, беззвучную пропасть... И продолжал идти, не зная куда, в надежде оставить позади эту напряженную тишину, а вместе с ней и слепое отчаяние.

Свет появился из микроскопической точки, возникшей, как ему показалось, на его теле.

Он вдруг с ужасом осознал, что уже практически полностью растворился во тьме, слился с ней в единую безликую, аморфную массу...

Медленно, но неотвратимо свет разъедал плоть тьмы, а она со злой покорностью рваными лоскутами расползалась по углам появившейся комнаты, пряталась тенями под возникших из небытия людей, затаиваясь в ожидании часа возмездия.

Ни с чем не сравнимое облегчение позволило ему свободно вздохнуть. Оглядевшись вокруг, он обнаружил истинный источник света. Светящийся стоял к нему спиной и совершал простое, но очень странное действие. Словно вращая невидимую нить, он раскручивал над собой маленький шарик.

Нежно-фиолетовое мерцание шарика завладело всем существом, сердце внезапно сжалось и забилось часто-часто...

Он невольно потянулся к мелькнувшему над головой шарику, но в последний момент замер, не позволив себе коснуться его. Рядом, вокруг - люди, сотни, а может тысячи... Казалось, весь смысл существования крылся для них в призрачных отблесках этой блуждающей звезды. То и дело кто-нибудь выпрыгивал, словно рыба, отчаянно рвущаяся из реки к солнцу, стремясь поймать ускользающую мечту, но падал обратно, и толпа, подобно воде, тут же смыкалась над ним.

- Что это? - вдохнул он внутрь себя.

- Игра, - незамедлительно последовал ответ. При этом ему показалось, что Светящийся слегка качнулся в его сторону... Он понял, что где бы не находился, мог видеть только спину Светящегося, ибо ликом Тот был обращен вовнутрь себя.

- Но одному достаточно руку протянуть, когда иному и не допрыгнуть...

- Истинна высота устремлений, но не роста. Видимое тобой сокрыто от взгляда смертного, но и оно лишь блеклая тень настоящего.

Сомнение ядовитым червем пробралось в его душу, и неожиданная догадка заставила содрогнуться.

- Они все... мертвы?

Ответа не последовало.

- ...я тоже мертв?

И снова Светящийся не ответил. Казалось, он совершенно забыл о нем... если когда-то и вспоминал...

- Разве это что-то меняет? - произнес, наконец, Светящийся.

- Да... разве это что-то меняет... - вторил он, завороженный мерцанием шарика и спокойным размеренным голосом Светящегося. - Вечная игра с самым беспристрастным на свете судьей... Только дотянись, поймай шарик, и ты спасен, обрел успокоение...

- Знал ли ты когда-нибудь что-то, кроме собственных заблуждений?

Он понятия не имел, способен ли Светящийся иронизировать, по крайней мере, ему это показалось.

- Зачем тебе Игра? - одно он знал точно - Светящийся не умел лгать.

- Не поймешь. Но, по сути, мне скучно.

- И со мной ты говоришь потому, что тебе... скучно?

- Ты видишь меня.

- Почему же тебя не видят другие?

- Они смотрят на шарик.

- Значит, я могу попросить тебя о чем угодно, и мое желание будет исполнено?

- Конечно.

- Тогда... тогда... я хочу вспомнить...

 

1.

 

Мустанг хрипел от изнеможения, пена хлопьями срывалась с его губ, и отлетала назад. Трой припал к соленой шее животного, смахивая с лица пот, перемешанный с лошадиной пеной. Воспаленные глаза едва различали тропу.

Впереди из-за камней блестела серебристая лента реки, терявшаяся на западе в каньонах лысого хребта Куипа-Ривер.

Подав знак Харрису, Трой осадил мустанга, и спрыгнул на землю. Вслед за спутником он накинул поводья на сук высушенного солнцем дерева и отстегнул от седельной сумки карабин. Только сейчас Трой ощутил, как сильно болит лодыжка, ноют старые раны и к горлу подкатывает тошнота.

Харрис выглядел немного свежее, хотя им пришлось выдержать сумасшедшую гонку бок о бок вдоль каньона под нещадно палящим солнцем. Салуны и бордели с девками нисколько не сказались на выносливости матерого степного волка, а скорее, напротив, лишили его чувствительности к боли и усталости, превратив в кусок грубой основательно продубленной кожи.

Они залегли у камней, прочесывая взглядами высокий кустарник у подножия холма. Теперь торопиться было некуда. Любое неосторожное движение могло стоить жизни.

Кроме мирно пасущейся на поляне оседланной лошади в пределах видимости не наблюдалось ни единого живого существа - это настораживало больше всего. Куда же делся всадник? Врага лучше разглядеть до того, как он заметит тебя.

Харрис резко откинулся на спину, стянул шляпу, нахлобучил ее на ствол карабина, потом извлек из нагрудного кармана плоскую бутылочку, отхлебнул глоток, и протянул Трою. В ответ тот лишь нервно мотнул головой, не отрывая напряженного взгляда от поляны. Он не хотел, чтобы Харрис заметил, как ему паршиво.

- Адское пекло, - Харрис вытер лицо шейным платком. - Знаешь, что самое неинтересное в жизни?

- Ну, - поморщился Трой.

- Предопределенность конца. Дело лишь во времени и в образе, который примет Костлявая, чтобы всадить девять граммов тебе в печенку.

Если бы Харрис пил меньше, у него не было бы столько мусора в голове. У тех, кто много разговаривает, в нужный момент обычно не хватает времени на то, чтобы выстрелить. Хотя равных в стрельбе Харрису не было во всем Саксе.

'Странно, что он заговорил об этом именно сейчас...' - подумал Трой, и тут же припомнил мертвого ворона, которого Харрис обнаружил в костре на рассвете во время последнего привала. Еще тогда у Троя зародились недобрые предчувствия, а в последние дни ему приходилось часто прислушиваться к себе.

Лошадь на поляне не проявляла признаков беспокойства, обдирая сочные побеги кустарника, лениво переступала на месте.

- Думаешь, он знает о нас?

- Ха! Он умен и хитер, как тысяча красномордых собак. Наверняка решил нас провести –прячется! - Харрис искоса глянул на Троя, но тот был поглощен высматриванием цели в зарослях перед небольшой рощицей и не заметил этого взгляда.

- Давай, парень, спускайся первым. У меня лучше получится прикрыть тебя, если что.

Трой не стал спорить - резко выдохнул, крепче прижал к себе карабин, и покатился по пологому склону холма.

Вспугнув стайку мелких птиц, он упал лицом в траву, вжался всем телом, приподнял голову, потихоньку привстал на локтях, осмотрелся.

Трой прополз несколько ярдов, когда ему почудился чей-то далекий зов.

 

2.

 

Бесконечные потоки дождя низвергались с тяжелого мутного неба. В частых вспышках молний холмы блестели мокрыми боками, походя на допотопных тварей, погруженных в безвременный сон.

Всадник плотнее закутался в плащ. Вода продолжала стекать за воротник. Это раздражало и будоражило.

- Гринго, - с презрением выдавил он сквозь стиснутые зубы, - гринго... Так называют неопытных юнцов, не державших в руках оружия! Будь ты проклят, Дикий, со своими дурацкими шуточками! Теперь смеяться буду я! - и неистово захохотал, подставляя лицо плетям дождя.

Раздвоенная молния вспорола небо, осветив на мгновение небритые щеки Гринго, по которым, смешиваясь с дождевыми каплями, текли слезы.

- Вот он я! Ну, покарай же меня! - его отчаянный вопль поглотил оглушительный раскат грома. - И это все на что ты способен?! Не можешь?! Или не хочешь...

Выпустив пар, он почувствовал, как от сердца немного отлегло. Дрожь в пальцах отступила, но крики Дикого продолжали стоять в ушах. Теперь они будут преследовать его вечно.

Он и подумать не мог, что все будет так отвратительно и мерзко.

'Да и какого черта! Уж кто заслужил, так это Дикий, - пытался взбодрить себя Гринго. - Да и кто бы по нему плакал?'

Лошадь сбилась на шаг. Из ночной тьмы выплыли размытые очертания приземистых глинобитных домишек в окрестностях Сакса.

Гринго подстегнул лошадь, и тут впереди на его пути возникла темная фигура Дикого...

Сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Гринго резко натянул поводья, животное под ним испуганно шарахнулось в сторону. В тот же момент с неба упала молния, расколов пополам ствол ближайшего дерева. Вспышка осветила терновый куст.

Не успел Гринго перевести дух - померещилось! - как огромная горящая ветка пришлась точно по темени. Он отключился сразу же, не успев почувствовать боли - обмяк, вывалился из седла, только нога в стремени застряла - и обезумевшая лошадь рванулась прочь, волоча за собой тело всадника, в сторону поселения.

 

3.

 

Вихрастый мальчишка пулей влетел в заведение толстой Мадлен и остановился как вкопанный.

- Чего тебе? - испуганно взвизгнула одна из девушек Мадлен, Ники, которую тот чуть было не сбил с ног. Они так и замерли друг напротив друга, она - с кувшином молока в руках, он - тяжело и часто дыша.

- Напугал, чертенок, - заметив, что сорванец таращит глаза в глубокий вырез ее платья, Ники лукаво улыбнулась и повела плечиком, от чего шелковая лямка скользнула вниз, в ложбинку сгиба локтя. - Сопли-то подотри, мал еще! - засмеялась Ники, вполне довольная произведенным впечатлением.

Малец обиженно надул губы и действительно вытер нос рукавом старой отцовской рубахи.

- У меня уже есть полтора доллара! А сегодня будет еще один, - голос его почему-то дрогнул, - у меня дело к мистеру Харрису, - собравшись с духом, как можно увереннее произнес мальчишка.

- Какой шустрый! Мистер Харрис в шестой, пьян как всегда. Ворвешься к нему без стука - прострелит тебе башку...

- Знаю! - крикнул мальчишка - и уже несся вверх по лестнице.

Перед дверью в комнату номер шесть парень остановился и предусмотрительно постучал, переминаясь с ноги на ногу от нетерпения.

- Кого там черти носят?! - донесся из-за двери хриплый мужской голос.

- Это я, Джим, мистер Харрис, можно мне войти?

Ответ последовал после короткой паузы:

- Джим? Ну, валяй, Джим, заходи.

- А вы не будете стрелять? - на всякий случай спросил мальчишка и осторожно приоткрыл дверь.

Зашторенные окна погружали комнату в полумрак. В нос ударили запахи разлитого спиртного, табака, мускуса, женских духов, и еще чего-то кислого. Не успев рассмотреть девчонку, разомлевшую на скомканных простынях рядом с Харрисом, Джим вздрогнул, услышав щелчок взводящегося курка.

- Это важно, сэр, - выпалил он, и перешел сразу к делу, - я видел человека, которого вы ждете!

Джим и не думал, что это известие может подействовать на Харриса настолько отрезвляюще. Мужчина резко вскочил с кровати, потревожив женщину, которая что-то недовольно проскулила во сне. Грубо растолкал ее и, ничего не объясняя, без одежды выставил за дверь. Джиму при этом пришлось посторониться, после чего Харрис так же бесцеремонно втянул его в комнату, и захлопнул за ним дверь.

Пока Харрис натягивал штаны и застегивал пояс с револьверами, Джим сбивчиво рассказал обо всем, что сумел узнать.

- Ты не мог ошибиться?

- Нет, сэр, - испуганно замотал головой мальчишка. - Я же... Я проверял. К доктору приходил, наврал, что меня медянка укусила... ну, чтобы поближе увидеть... этого... и убедиться!

- Смышленый, - хмыкнул Харрис и потрепал парня по вихрастой макушке, отчего у Джима сразу же полегчало на сердце. Он даже осмелился поднять на Харриса глаза - в полумраке тот нависал над ним огромной темной горой... Завораживающая бездна его зрачков поглотила Джима, как удав кролика. Внизу живота появилось неприятное ощущение - там что-то сжалось и похолодело. Мир вдруг потерял реальность, очертания его расплылись. Джим стал маленьким испуганным комочком, забытым кем-то на самом дне колодца, и заскулил жалобно и протяжно.

 

 

4.

 

В колодце было сыро и холодно. Заплата неба над головой то темнела, покрываясь россыпью тусклых звезд, то вновь светлела, напоминая о том, что в мире еще существует солнце. Лучи его не доставали до дна, где стоял вечный мрак, а ночью холод сковывал так, что суставы немели, а кровь застывала в жилах.

Первое время как-то удавалось сохранять способность к мышлению, тогда он еще считал дни. Точнее, пытался… в лихорадочном бреду. Сколько можно выдержать так, с переломанными костями, без света, без воды, без движений, а главное - без надежды? Два, три, пять? Сколько уже прошло?

Еды вокруг полно. Дождевые черви, отвратительные жирные мокрицы, пауки.

Выжить. Во что бы то ни стало выжить, чтобы отомстить. Цепляться за жизнь, сосать влажных червей, лизать землю, только бы погасить этот пожар… Золотые слитки впиваются ребрами в тело. На черта они нужны, когда не стоят даже капли влаги…

От простуды и болевого шока тело трясло в лихорадке, потом наступило отупение.

Пульсирующая болью однородная бесформенная масса...

Все чаще и чаще сознание проваливалось в черную бездну небытия, которое отгрызало от него по кусочку. Но это было не больно, напротив...

Желанное, как невеста, бесчувствие, сладкое забытье, избавление...

Однажды во мраке колодца открылась дверь, и он вошел...

 

5.

 

- Вот этот дом, сэр!

Харрис небрежно швырнул мальчишке железный доллар. Джим ухватил монету на лету и припустился поскорее уносить ноги. На углу он обернулся - еще раз посмотреть на лучшего в городе стрелка – вот бы стать таким!

Харрис оглядел старую пошарпанную дверь, потрескавшиеся наличники на окнах, медный колокольчик над дверью под затертой табличкой, на которой едва сохранилась надпись: 'Доктор МакКелли', откашлялся, поправил шляпу и протянул руку, собираясь позвонить, но не успел. В самый последний момент его отвлек раздавшийся на улице грохот.

Из-за поворота, встряхивая гривой и роняя клочья пены, вылетела обезумевшая лошадь. За собой она тащила крытый брезентом фургон, который, подпрыгивая и ударяясь бортами о коновязи, так и норовил врезаться в какой-нибудь выступающий на дорогу край дома. Вцепившаяся в вожжи женщина с побелевшим от страха лицом отчаянно кричала. Харрис бегло оценил обстановку, не оставив леди никаких шансов на спасение, и уже хотел было отвернулся, потеряв интерес к происходящему, как вдруг так и замер, не в силах отвести взгляда от развевающихся на ветру светлых волос наездницы.

Видение сковырнуло заскорузлую болячку памяти, и старые, давно забытые воспоминания закровоточили. В душе больно шевельнулось что-то отмершее, погребенное под толщей забытых дней. Развевающиеся на ветру волосы матери, цвета спелой пшеницы... когда обезумевший жеребец понес ее навстречу смерти... Харрис навсегда запомнил ее такой, с безысходным смирением в глазах. Странная игра судьбы... Отец его слыл лучшим объездчиком мустангов во всей округе, и сам был, как дикий конь, ретивым, неуемным, непокорным. В памяти Харриса он так и остался тем жеребцом, убившим мать...

Что-то словно толкнуло его под ноги приближающейся в клубах пыли гнедой. Он крепко обхватил скользкую от пота шею животного и повис на ней, пригибая к земле своей тяжестью. Лошадь потащила его за собой, недовольно фыркая и пытаясь укусить, но Харрис и не думал ослаблять захват, пока животное не остановилось.

Гнедая нервно вздрагивала, косила глазами. Харрис успокаивающе поглаживал ее морду, не отрывая взгляда от женщины в фургоне. Наездница еще не успела опомниться - разорванная блузка, растрепанные волосы, белое как мел лицо, отсутствующий взгляд...

Заставив себя очнуться, Харрис отвернулся и поспешил обратно по улице, к дому доктора. Перед дверью он остановился и, не удержавшись, оглянулся назад. К фургону уже подоспели люди, они помогали обессилившей женщине сойти на землю, а она вертела головой и всматривалась в лица, ища глазами своего спасителя.

- К черту! - со злостью сплюнул Харрис и дернул язычок дверного колокольчика.

Из-за двери послышались приглушенные шаркающие шаги. Перед Харрисом предстал крупный немолодой мужчина с усталым лицом, обрамленным косматыми огненно-рыжими бакенбардами. Харрис никогда не испытывал особой симпатии к ирландцам, но сейчас ему как никогда нужно было завоевать доверие этого человека.

- Что еще? - не особенно дружелюбно пробурчал МакКелли.

- Есть одно дело, - бросил Харрис и, не дожидаясь приглашения, переступил порог докторского дома, стремясь поскорее покинуть улицу.

 

 

6.

 

- Кого ты ко мне притащил, Ирокез? - сверкнул желтовато-зелеными глазами Дикий. - Он же птенец, гринго, сосунок не нюхавший пороху!

Ирокез нагло осклабился в ответ.

- Хочешь завалить дело? - не унимался Дикий.

Парень, которого только что обозвали 'гринго', упрямо поджал губы и вскинул подбородок.

- Вообще-то, у меня есть имя.

- Имя? Кому нужно твое имя?! Засунь его себе в задницу! Ты - Гринго! - Дикий неожиданно сильно ткнул парня пальцем в грудь. - У тебя это на лбу написано - Гринго!

Рука парня невольно скользнула к кобуре револьвера, но Ирокез, остававшийся все это время безмолвным и недвижимым наблюдателем, подал ему едва заметный знак не горячиться.

- Раз Ирокез взял тебя, он знает, что делает.

Острый глаз Дикого не упустил ни малейшей детали, ни движения. Он демонстративно развернулся к парню спиной, и стал наливать кофе из разогретой на костре жестянки, украдкой ухмыляясь в густые усы.

- Запомни, Гринго, коснулся револьвера - стреляй, не уверен - даже не пытайся...

Стоило Дикому повернуться, как прогремел выстрел, и кружка вылетела из его руки.

Парень вернул револьвер в кобуру. Победное выражение медленно сползло с его лица, сменившись изумлением, как только он заметил в левой руке Дикого дымящийся ствол.

- Пуговица на правом рукаве, - невозмутимо произнес Дикий, не скрывая ухмылки.

Гринго тупо уставился на рукав своего плаща. Большая черная пуговица на отвороте могла быть отстрелена только в тот момент, когда он выхватывал револьвер, то есть на долю секунды раньше, чем он успел спустить курок.

- По кружкам палишь неплохо, - снисхождение в голосе Дикого сбило с Гринго оставшуюся спесь, - но люди не кружки, сколько на твоем счету?

- Четверо, - не моргнув глазом, соврал парень.

- Вижу, что ни одного, - вздохнул Дикий. - Я не священник и не твоя мама, чтобы читать тебе нотации, - он бросил короткий взгляд на Ирокеза - тот слегка кивнул, подтверждая свою уверенность в новичке. - Ладно, Гринго, взять банк в Поинте - не все равно, что стащить кошелек из-под носа твоей подслеповатой бабушки. Дюжина вооруженных головорезов на твою задницу обеспечена. Струсишь - получишь пулю лично от меня. Впрочем, если все пойдет по плану, в темноте на открытом месте они попадут к нам, как куры в ощип. Потом остается только рвануть стену и подогнать фургон. Ирокез, отвечаешь за парня. Завтра в полдень на южной дороге у границы.

 

- Банк в Поинте, - нахмурился Гринго, когда они с Ирокезом остались наедине. - Дюжиной тут не обойдется. Подтянется вся кавалерия штата...

- Ты многое недооцениваешь, - коснулся его плеча Ирокез. - Все, что человек создает для облегчения собственного существования, весьма, весьма ненадежно. И телеграфные провода имеют свойство обрываться в самый неудачный момент. Спасибо прогрессу - против простого ножа бессильна даже кавалерия...

 

7.

 

- В кавалерии? - брови МакКелли взметнулись вверх, словно две старые облезлые белки одновременно подпрыгнули и нелепо зависли в воздухе.

- Четвертый кавалерийский полк генерала Ли, - Харрису меньше всего хотелось вспоминать часть своей жизни связанную с армией.

Глаза доктора заметно потеплели. Продолжая пребывать в собственных мыслях, он плеснул в чашки горячего кофе, пододвинул одну Харрису, другую себе, откинулся на плетеную спинку стула и расслабленно закинул ногу на ногу.

- Знаете, сержант, мне не раз доводилось бывать на полях сражений. Помню, как после битвы при Мэне пришлось двое суток оперировать в полевых условиях...

- Э-э-э, доктор, у нас еще будет время пропустить по стаканчику за былые времена, но сейчас меня больше беспокоит здоровье моего друга, - Харрис постарался произнести это с крайней озабоченностью, что удалось ему довольно легко - он действительно был озабочен и весьма сильно.

- Ах, да, конечно, простите старого зануду. Часто не с кем бывает перекинуться словечком о былом...

Харрис изобразил на лице участие, с трудом преодолевая искушение разрядить обойму в толстый зад доктора.

- А вашему другу можно позавидовать, редко кто обладает такими крепкими костями.

- Он в сознании? Болен? Ранен? Что с ним, черт подери?!

- На войне я повидал множество серьезных ранений. Доводилось извлекать из солдатских черепов осколки ядер величиной с тарелку. Правда, не припоминаю случая, чтобы кто-нибудь выживал после такого и оставался... ну, понимаете, сержант... вполне нормальным...

Окончательно потеряв терпение, Харрис вынырнул из-за стола и направился к закрытой двери в восточном крыле дома. Доктор сделал попытку кинуться наперерез, но куда ему было с его-то комплекцией! Он только убедил Харриса в том, что тот выбрал верное направление.

Харрис толкнул дверь, и очутился в маленькой комнатке, перестроенной под домашний лазарет. Взгляд его остановился на единственной в помещении койке под светлым окном. В два шага он пересек расстояние, отделявшее его от койки, и склонился над лежавшим на ней человеком. Он! Бледность на чисто выбритых осунувшихся щеках, ежик топорщащихся из-под повязок волос. Лицо в синяках, ушибах и ссадинах, но Харрис не мог не узнать его. Еще бы день-другой, и он, окончательно отчаявшись, отправился бы на его поиски. Всякому ожиданию есть свой предел, и если тот, кого ты ждешь, слишком долго не появляется, вероятно, он и сам не особо хочет появляться. Харрис не исключал такой возможности, но до самой последней минуты не верил в нее - слишком уж он хорошо разбирался в людях.

- Ну и напугал же ты нас с доктором, Трой! - не сдержал веселой улыбки Харрис и повернулся к доктору, застывшему за его спиной, но МакКелли не собирался разделять радости сержанта, его полный печали и сострадания взгляд был устремлен на больного. Улыбка медленно сползла с губ Харриса, он опустился перед койкой на колени и внимательнее вгляделся в лицо Троя - в нем ничего не изменилось, не дрогнул ни один мускул, Трой продолжал все так же безразлично смотреть на него.

- Видите, он не узнает вас, - донесся откуда-то издалека голос доктора. - Он вообще никого и ничего не узнает...

 

 

 

(продолжение следует...)