– Ксюша, быстро в машину!

– Мамочка, ну, пожалуйста, давай возьмём Дика с собой, миленькая, хорошенькая!

– Доченька, не плачь! Он не пропадет, будет мышек в лесу ловить. А на следующее лето мы снова приедем, и Дик нас встретит… Мы не можем, не можем взять собаку! С ней некому гулять… и вообще.... в квартире паркет… Иди в машину, я тебе сказала!

– Марина, ты скоро? Нам ещё четыре часа ехать!

– Подожди, Лёня, у неё истерика…

– А–а–а–а… Дик, миленький, собаченька моя–а–а–а! – рвалась из материнских рук Ксюша.

– Гав! Гав–гав–гав! – шумно носился вокруг машины её любимец – черный лабрадор Дик. Пёс не понимал, что происходит, но общая суета и шум волновали его.

– В машину, чёрт побери! – Марина буквально кинула дочку в детское кресло на заднем сидении и застегнула ремень.

– Убери псину с дороги! – Лёня раздражённо крутанул ключ в замке зажигания.

«Бах! Трах!» – хлопнули двери «джипа».

«Р–р–р–р» – пробуксовали колеса в проселочной грязи, замешанной на холодном осеннем дожде, и семья Колесниковых, три месяца снимавшая дом в деревне Гулькино, отбыла обратно в город.

Ксюша продолжала кричать, захлёбываясь слезами. Марина, чувствуя недовольство мужа, не выносившего детские вопли, старалась отвлечь внимание дочки:

– Смотри, малыш, какой зайчик бежит… беленький…

– Где? – слезы зависли в больших детских глазах, и Ксюша с любопытством посмотрела в затемненное стекло.

– Проехали уже. Хочешь яблочко?

Машину бросало на ухабах, но скоро она вырвалась на трассу, и под ровный гул мотора девочка заснула. Она не видела, как Дик изо всех своих собачьих сил бежал за «джипом», как испугался потока автомобилей и остановился у края шоссе, недоуменно глядя вслед черной машине, увозившей его самых любимых людей. Не видела, как прилёг у обочины уставший «беленький зайчик» – симпатичная кудрявая болонка Тяпа с красным бантиком на макушке. Ночь Тяпа провела, зарывшись в палые листья, в канаве у своего запертого на замок дома. Утром голодная, покрытая репьями, она снова отправилась искать хозяйку, которую вчера неизвестно куда умчал желтый автомобиль с черно-белыми шашечками на боку…

В километре от Гулькино на опушке леса Дика и Тяпу встретила Стая.

 

***

Года два назад это началось.

Все окрестные деревни загудели: с дворов начала пропадать мелкая живность: куры, утки, кошки и даже собачонки. У одних хозяев от привязанного возле крыльца Тузика остались только цепь с ошейником да кровавый след к подзаборному лазу. Вначале думали, лиса шалит, а может, и волки таскают, но потом кто-то углядел – собаки!

И прежде бездомные шавки в районе хулиганили: то помойку раскидают, то какой-нибудь оголодавший пёс, унюхав колбасу в сумке, привяжется к покупателю магазина, а начнут гнать – облает… Но, чтобы по сарайкам воровать – такого не бывало, хотя по-прежнему, каждую осень, как только дачники разъезжаются по городам, два–три барбоса непременно остаются беспризорными.

Раньше к весне четвероногие бродяжки обычно сами собой исчезали: кто-то в мороз окочурится, кого-то съедят жертвы «чёрных» риэлторов – бомжи, что время от времени появляются в отдалённых деревнях. Продав городскую квартиру за бесценок, одинокие пьянчужки выписываются в какую-нибудь сельскую развалюху, малопригодную для жизни, а то и вовсе давно уже не существующую. После болтаются окрест, прибиваются к собутыльникам – местным жителям и оказываются в конце концов или на том свете, или в тюрьме… Так вот, некоторые бомжи не гнушаются собачатиной закусывать: отловят псинку, сварят и слопают за милу душу. Но однажды, надо же такому случиться, всё наоборот вышло: обнаружили грибники в лесу обглоданный труп очередного деревенского «новосёла». Экспертиза установила: волки потрудились или собаки. Все окрестные деревни содрогнулись и немедленно приняли меры: укрепили заборы и калитки, заделали лазы. Только это мало помогло – кражи продолжались.

У фермера Семёнова какой-то большой зверь разорил крольчатник. Правда, никто вора толком не разглядел: серая тень бесшумно скрылась в неприметном подкопе – только хвост мелькнул. Семёнов с ружьем выскочил – и ну палить! Соседей напугал, а зверя – ничуть. На следующую же ночь хищник в другом месте вырыл лаз, отодрал сетку от клетки и ещё одного кролика утащил…

То в одной, то в другой деревне начали появляться бродячие своры. Небольшими группами они деловито пробегали по улицам и исчезали в неизвестном направлении, словно разведали, что им надо, да и затаились до поры. Однако в последнее время всё реже люди и собаки стали расходиться тихо–мирно. В Гулькино среди бела дня псы напали на бабку Затевахину. Не тронули, правда, но облаяли и до уссачки напугали. Конечно, бабка и сама виновата: выпивши шла, песни орала и палкой размахивала. Но всё равно страшно. Всем ведь известно: если бродячая собака человека не боится, то рано или поздно непременно кинется. И хоть заорись «На помощь, на помощь!» – никто не прибежит. Вымирает потихоньку Гулькино. Молодёжь в город подалась, старики один за другим на погост перебираются.

Опустевшие дома предприимчивые люди скупают, но сами в деревне не живут – дачникам сдают или сносят, а пустыми участками торгуют. На тех участках новые владельцы коттеджи возводят, но, опять же, не для того, чтобы там селиться, а чтобы повыгодней продать. Новостройки долго стоят пустые, пока на них найдутся хозяева. Но и въехав в каменные хоромы, новые гулькинцы отчего-то не спешат со старожилами дружиться. Кто поселился за высоким забором и чем занят, коренные деревенские жители не знают, хотя испокон веку отличаются любопытством. Только осталось в деревне этих самых коренных полтора пенсионера во главе с хромым Митричем – ветераном-активистом. Раньше-то – ого-го! – эти мужики и бабы от зари до зари в колхозе социализм строили и ударным трудом страну крепили, а сейчас… Кто ещё живы – все немощные уже, больные, редко когда встретятся, чтобы новостями обменяться или о прошлом повспоминать…

Летом, правда, деревенька оживает. Звенит детскими голосами, пахнет цветами и скошенной травой. А по осени опять вымирает: многочисленные дачники отчаливают в город, оставив местному населению стихийные помойки и брошенных собак, которые прежде особого беспокойства не доставляли, а теперь, вот, стали настоящим стихийным бедствием…

 

Никому и невдомёк, что начало этому бедствию положил гулькинский старожил Митрич. Услыхал дед где-то, что если течную суку привязать в лесу, то к ней непременно придёт волк. Родившиеся от хищника щенки будут лучшими в мире охранниками: молчаливыми и злыми. На грядущий помёт выстроилась очередь. Взять в хозяйство уникального сторожа хотели и фермер Семёнов, и директор лесопилки Гукасян, и шашлычник с трассы Муса Мусаилов, который клялся, что ни разу в жизни собачьего мяса на шампур не насаживал и никогда не станет этого делать. Митрич отвёл свою овчарку Стрелку подальше в лес, привязал и… запил. Через неделю он с трудом нашел в чаще приметное дерево с огрызком веревки…

Митрич давным-давно позабыл о своих грандиозных планах выведения сторожевых волкособак, о пропавшей суке, которую, как он считал, в лесу съели волки, и вместе со всеми возмущался проделками четвероногих бандитов. Он и не подозревал, что Стрелка не только выжила, но и родила щенка.

 

Что за сила вошла в кровь Вожака в тот день и час, когда на вой голодной овчарки вышел из леса желтоглазый серый зверь и помог ей освободиться? Каким таким затейливым образом зов природы свёл в один организм гены прирученной суки и дикого самца? Никто не знает. Только после той встречи в положенный срок появился на свет молчаливый, безжалостный, не способный на любовь и верность полуволк.

Как рос Вожак, и почему он не ушёл в глухие леса с семьёй своего отца – неизвестно. Но спустя два года участковый милиционер Пал Палыч Мотыгин, замученный многочисленными жалобами на собачьи бесчинства, поставил проблеме социальный диагноз:

– Это, блин–трамплин, стая орудует. И у неё есть главарь. Скорее всего, дикий, но с человеком знакомый. Сам зверь, он и в каждой домашней псине умеет разбудить зверя … Собаки, блин–трамплин, они ведь все от волков произошли, потому в каждой есть волчий ген. Просто у одних этот ген большой, потому они злее, а у других маленький – те потрусливее будут. Но всё равно, блин–трамплин, гена пальцем не раздавишь. Главарь собак собирает, чтобы, значит, выжить. Они на него работают: добычу носят и на себя внимание отвлекают. Главаря поймаем – всей стае конец! Только как его поймать? Наши-то леса, блин–трамплин, поди, прочеши!..

***

Но Стая жила не в лесу. Чего там делать? Разве только летом поохотиться, а постоянно жить – слишком холодно и голодно. Вожак, унаследовавший от отца звериное чутье, а от матери – бесстрашие перед человеком и его громыхающей, вонючей цивилизацией, поселил своих подопечных в яме возле дороги. Там, где вдоль асфальтовой ленты проходит магистральный теплопровод от местной ТЭЦ к селу. На ферме, на лесопилке и в больнице всегда горячая вода нужна, потому яма, вырытая Вожаком над трубами, круглый год сухая и тёплая. Проносящиеся мимо машины поначалу пугали собак своим рёвом, но присутствие невозмутимого лидера вносило в смятенные души уверенность и бесстрашие…

– Вот, ещё двое прибились, придётся яму расширять… Ишь, аристократы! – презрительно думал Вожак, глядя на кокетливый бантик Тяпы и кожаный с заклепками ошейник Дика. – Хоть и породистые, за деньги купленные, а все равно никому не нужны оказались!

Хозяин Стаи пристально рассматривал новичков, пытаясь прочувствовать, будет ли от них толк в битве и на охоте? Не станет ли ему соперником холёный лабрадор Дик?

– Ну что, братва, жрать хотите? – презрительно фыркнул Вожак.

Тощий чёрный Плюш у его ног подобострастно хихикнул:

– Хотят, конечно! Им же ни хрена запасов не оставили. Идите, говорят, в лес мышек ловить!

Дворняжка Плюш родился двенадцатым щенком у дворовой суки фермера Семёнова Сойки. Одиннадцать его братьев и сестёр фермер сразу после рождения утопил в выгребной яме, а последнего Сойка спрятала в поленнице. Обнаружился последыш, когда уже сам стал выползать. Убить подросшего щенка Семёнов не смог, пожалел, хотя считал кобелька совершенно бесполезным в хозяйстве, потому отдельного места и персональной миски ему не дал. Плюш носился где попало, подъедал то, что другие домашние животные не съели и пропал бы, наверное, в первую же морозную зиму, если бы не очутился в тёплой яме у Вожака. Льстивая покорность, малый размер, позволяющий проникать в неприметные лазы и щели, да фантастическая всеядность помогли ему выжить. Больше всего вечно голодный Плюш беспокоился о еде.

– Хи–хи… Вожак, давай не будем их к себе брать, нас и так много, и так на всех жратвы не хватает…

Рыжая Айна, купленная молодожёнами на птичьем рынке как щенок сеттера, но выросшая невесть какой породы, ревниво смотрела на Тяпу. Айну раздражала эта блондинистая кудла, зато нравился свисавший с Тяпиной головы потрепанный, но очень симпатичный бантик. Она вообще была неравнодушна к украшениям и игрушкам, потому и потерялась – увязалась за мальчишками, гнавшими вдоль дороги мяч. Весело добежав до остановки, дети и собака вместе заскочили в автобус. В конце маршрута, у сельсовета, кондуктор выгнала собаку из салона. Пошатавшись по селу, молодая жизнерадостная сука побежала на запах кобеля, и Вожак принял её. Два раза в год Айна исправно щенилась. Через день–два она беспечально бросала слепых кутят на произвол судьбы, не догадываясь, что чаще всего их с Вожаком дети становятся обедом для своего отца.

– У–у, стерва! – рыкнула Айна. – Выпендрилась, сучка гламурная! Её наверняка ищут. Найдут – вся Стая спалится… Оно нам надо?

– А может, её хозяйка умерла?.. – робко подал голос старый Джек.

Слабый, беззубый, он предчувствовал свою скорую смерть и смиренно ждал её. Плешивые бока впали, глаза потухли, но память хранила нежность прикосновений женской руки. Как трепала она лохматое ухо, как ставила полную миску в угол… Лица хозяйки, скончавшейся минувшей зимой в своем дачном доме, Джек не помнил, а морщинистая рука с серебряным браслетом часто снилась ему, вызывая такую тоску, что Джек просыпался и протяжно выл, подняв к небу острую породистую морду…

Наследники известной художницы вывезли с дачи вещи и картины, оставив ветхого пса в одиночестве горевать на мёрзлом могильном холмике. С кладбища Джека увел Вожак.

Нет, никакой жалости к брошенным хозяевами собратьям Вожак не испытывал. Просто он отлично знал, что чем больше Стая, тем она сильнее, да и… В самом крайнем случае, если уж совсем голод достанет, можно кого-нибудь съесть. Прошлой зимой съели Дружка. Да он всё равно умирал. Когда шашлычник Муса выплеснул в мусорный бак ведро помоев, там как раз Дружок объедки искал. Вымок пёс, заболел, а у Вожака тогда совсем брюхо подвело, ну и…. Это всё из-за морозов. Когда зима теплая, дачники приезжают на выходные. Кто-то из жалости подкормит бродяжек, кто-то выбросит съестное, а собаки подберут… Какой эта зима будет, неизвестно… Сейчас вот, Джек доходит, но голод пока не наступил, и нападать на старика Стая не собирается…

– Значит, так. – Вожак прищурил на новичков холодные жёлтые глаза. – К помойкам не подходить! Там наши пасутся. Что во дворах стянете, будете мне приносить, я разделю по справедливости. Кто другой принесет – вам тоже перепадёт. Мы – Стая, и должны держаться вместе. Наши враги – люди. Они самые подлые, самые злобные и самые хитрые животные. Они нас ненавидят! Ненавидят даже когда кормят, ненавидят, когда гладят! Они бросают собак на голодную смерть, травят и стреляют в них. Что мы им плохого сделали? Что? Скажи, ты… как тебя? Дик? Чем ты провинился перед хозяевами?

Дик вспомнил веселую хохотушку Ксюшу, которую так любил, что позволял ей садиться на себя верхом и таскать за хвост с того самого дня, когда Маринина подруга Галя привезла его в Гулькино и подарила Ксюше на первый «юбилей» – пятилетие. Марина поворчала, но согласилась взять собаку «как у президента»… Вспомнил всегда хмурого хозяина Лёню. Лёня с ними не жил. Он приезжал только на выходные и пса не баловал. Лишь однажды, когда Дик облаял пьяного мужика, слишком близко подошедшего к хозяйскому «джипу», похвалил и дал большую кость. Искусственную, правда, в зоомагазине купленную, но Дик всё равно очень радовался. Марину пёс вспомнил с особой любовью: она его кормила элитным импортным «Ройял Канином»… В животе заурчало, Дик лёг, грустно опустив голову на лапы. Ему не нравился Вожак, от которого несло диким зверем, не нравилась грязная Стая и её закон ненависти к людям. В сердце благородного лабрадора было слишком мало злости. Он умел любить и любил служить человеку…

Дик глубоко вздохнул и отвернулся. Вожак презрительно глянул на него и повернулся к болонке.

– А ты, с бантиком?! Тяпа? Ха! Тяпа–растяпа. Тебе–то за что пинка под зад дали? Сожрала хозяйские котлеты?

Тяпа игриво тявкнула и кокетливо закружилась вокруг себя. Бабушка Нина научила её разным фокусам. Тяпа умела ловить свой хвост, ходить на задних лапах, петь под телевизор и лаять по команде «Голос!» Но вот, бабушка села в машину и уехала. Почему? Кто такая «невестка», которая «ждет ребёнка» и боится, что из–за Тяпы «у младенца заведутся глисты»? Почему бабушка Нина плакала и называла себя «подневольной инвалидкой, вынужденной продать дом и жить в чужом углу»? А нельзя было не продавать дом и выгнать вон «невестку», а не Тяпу? Вдруг собачонка опрокинулась на спину, демонстрируя наивысшую степень доверия и подчинения. Вожак изумлённо поставил уши торчком и потянулся носом к беззащитному пушистому животику. Айна глухо зарычала.

Тяпе Вожак очень понравился – она чувствовала, что за этой мощной серой спиной не пропадёт, и хотела добиться ответного расположения. Но было ясно, что подруга Вожака уже приняла решение не пускать «кокетку» в Стаю. Не выдержит изнеженная болонка соперничества с безжалостной Айной, даже бантик не поможет.

Вожак коротко рыкнул на Айну и продолжил:

– Все люди – наши враги! Все. Без исключения. Даже дети. Мы их пока не трогаем, но если будет надо – нападём все вместе по моему сигналу. Поняли?

Плюш, Джек и Айна преданно смотрели на Вожака. Дик и Тяпа понуро молчали, обреченно ожидая решения своей участи: примут их в Стаю или придётся умирать голодной смертью…

 

Внезапно Дик всем своим существом ощутил, что никогда, никогда в жизни не сможет напасть на человека. Никогда из его памяти не исчезнут Ксюша, Марина и Лёня, а из сердца – любовь к ним. Они – самые лучшие, они не могли его бросить. Они приедут, обязательно приедут, а он… а его нет дома! А, может, они уже приехали? Ищут… Дику даже почудилось, что он слышит знакомый детский голос: «Дик! Собаченька моя!» Дик вскинулся и напрягся каждой жилкой своего молодого холёного тела. Домой, скорее домой! Пёс вскочил, и, не оборачиваясь, помчался к родной деревне.

Он летел крупными прыжками, сжимая и разжимая молодые мускулы, мощно отталкиваясь от подмёрзшей земли, разбрызгивая холодную грязь и умершие осенние листья. Он летел, с каждым прыжком ощущая себя всё свободнее и всё счастливее.

Вожак зло усмехнулся: уже бывало такое, когда собаки бросали Стаю. И что? Одни сдохли от истощения, другие вернулись обратно и покорно служат ему. Голод не тётка…

– Ну, а ты, кудрявая? – Вожак благосклонно наклонился к болонке.

Вдруг между ними встала Айна, сморщила нос, оскалила белые острые зубы и угрожающе зарычала. От каждого напряжённого мускула её исходила смертельная угроза. Тяпа испуганно взглянула на соперницу, прижала уши, подобрала хвостик, прежде скрученный в веселый крендель, и нехотя потрусила в ту сторону, куда в жёлтой машине уехала бабушка Нина – к станции.

Вожак равнодушно смотрел Тяпе вслед и радовался, что яму можно не расширять. А то ведь враги с дороги и заметить могут. И ревность Айны ему понравилась. Верная сука, испытанная! Хорошо, что этот, кормленый, в ошейнике, слинял… Ещё пришлось бы с ним драться за Айну… Вожак зевнул, потянулся и потрусил прочь от деревни, к тёплой яме на трассе. Он не оборачивался, уверенный, что Стая не отстанет от него.

 

Дик подбежал к знакомому забору, нырнул в знакомый лаз…

Во дворе было пусто. На крыльце остывал запах хозяйских следов. Пёс обнюхал ступеньки, дверь… И улёгся на коврик у входа. Он будет ждать. Столько, сколько потребуется. Хоть всю оставшуюся жизнь… Те, кому было хорошо с тобой, не могут не вернуться, не могут – в этом преданный пёс не сомневался. Разве можно бросать любимых? Разве можно, ни с того, ни с сего, начать ненавидеть их, облаивать или даже кусать? Вожак – не собака, он – зверь! А Дик – настоящий друг человека. Друзей не предают ради зверей…

Дик сделал свой выбор. Он облегчённо вздохнул и закрыл глаза.

Сумерки медленно затягивали Гулькино и окрестности. Серое небо рассыпалось мелким осенним снежком. Стая собиралась в яме, устраиваясь на ночлег. Вдали показался Бек – большой пёс Митрича, взятый им у сторожей лесопилки после пропажи Стрелки. На прошлой неделе дед уехал к сыну в город лечиться от запоев. Ненадолго. Месяца на три. Бека он оставил «на вольных хлебах»:

– Вона, какой здоровущий, поохотится в лесу, на помойке пожрёт чего. Небось, не сдохнет!

Бек действительно сумел себя прокормить – каждый день он ухитрялся наесться сам и принести что-нибудь в яму. Когда пёс приблизился, стало видно, что он тащит в зубах кролика с фермы Семёнова. «Плохо, видимо, охраняет крольчатник эта старая дура Сойка, выгонит ее Семёнов и правильно сделает», – подумал Вожак и облизнулся, предвкушая трапезу…

***

– Мариночка, привет, дорогая! С Новым годом, с новым счастьем! Вы где праздновали?

– Привет, Галюня! И вас с праздником! Мы в Египет ездили. А вы?

– А мы в Гулькино. Та–а–ак классно! Снег белый–белый! Мы по лесу на лыжах катались и живую ёлку наряжали… Какие у вас планы на грядущее лето? Будете в этом году дом в Гулькино арендовать?

– Нет. Лёнчик обещал нам с Ксюшей снять виллу в Черногории. Там прикольно: море, нет мух, комаров и сельской пьяни. А в Гулькино, говорят, вообще небезопасно стало. Волки в лесу развелись и уже даже на людей нападают! Страшно. А ты?

– Я буду, мне там нравится! Сейчас пустых домов – навалом, можно найти дешёвую аренду. Про волков ничего не слышала. Собак бездомных, правда, много бегает… Ты знаешь, я у местных спросила, не видел ли кто чёрного лабрадора? Помнишь, ты рассказывала, как ваш Дик за сучкой увязался и пропал? Как вы его искали–искали и не нашли? Так вот, говорят, у директора лесопилки в коттедже похожий живет. Может, это он? А?.. Ой, Мариш, ещё я на станции такую забавную собачонку видела! Там же люди подолгу сидят, поезда ждут. Так вот, она как услышит, что кто-то пакетиком с едой зашуршал, встаёт на задние лапы и подходит. А потом начинает кружиться и ловить свой хвост! Грязная вся, свалявшаяся, ленточка какая-то рваная на голове. Потерялась, наверное, теперь сама себе на хлеб зарабатывает! Народ хохочет и подкармливает её. Представляешь, какая умора!? … Алло, ты чего молчишь? Алло…

Марина тряхнула головой, прогоняя возникший перед глазами образ собаки, бегущей по раскисшему от холодного осеннего дождя просёлку.

– Да, Галюня, – выдавила она через сжавшееся вдруг горло. – В самом деле, смешно. Очень даже смешно. Хорошего тебе отдыха. Не скучай. И… знаешь что? Не заводи собаку, пожалуйста, а то убежит ещё, как наш Дик, ищи его потом, мучайся…

 

***

– …Расплодившиеся бродячие псы стали реальной угрозой для людей, – хорошенькая телеведущая, вкусно складывая пухлые губы и округляя черные глаза, зачитывала текст, в котором вдруг прозвучало знакомое название – Гулькино.

Митрич отложил газету и потянулся к телевизору – сделать погромче. Но вдруг на экране забегали футболисты.

– Ты, чё? – обернулся Митрич к сыну. – Там про нас чё-то, про Гулькино…

Сын отложил пульт в сторону и сыпанул в рот очередную порцию чипсов. Через хруст невнятно проговорил, не глядя на отца:

– Перерыв кончился, щас наши этим сатисфакцию делать будут. Хрен с ним, с твоим Гулькиным!

Митрич прекословить не посмел. Петя мужик суровый, чего доброго, отправит обратно в деревню. А там, в Гулькино, никаких удобств, голодно и холод собачий…

Старик уселся обратно в мягкое кресло и приготовился кричать «Гол!»