– Я люблю, когда люди смеяться! Они смеяться, когда они хэппи… Как? Часливи? Я хотеть, чтобы все быть часливи, и делаю сюпрайз. Тебе нравится? Не всем нравится. Есть люди не хотеть сюпрайз, и я не делать. Эти люди но хэппи… Не часливи…

– Делай, пожалуйста! Это так оригинально, красиво и смешно! Я каждый день пытаюсь угадать, что ты придумаешь сегодня, и никогда не угадываю! Спасибо тебе!

– Ты часливи?

– Да, очень!

– Я тоже!

 

Каменистый Крит раскинулся в самом сердце Средиземноморья. Сверху видно зеленые оливковые рощи и красные черепичные крыши, на которых в заходящем солнце посверкивают солнечные батареи. Вдоль побережья белеет ажурная оборочка прибоя…

Самолет приземлился в Ханье. До Альмериды, где мне предстоит провести десять дней, ехать меньше часа. Таксист грузит в джип мой рюкзачок и ноутбук.

В поисках места комфортабельного, цивилизованного, но максимально удалённого от туристических центров с их шумными развлечениями, я нашла этот деревенский отель. Уверена, что только в полном уединении на острове, пусть даже более чем обитаемом, я смогу выполнить данные самой себе задания: служебное – написать большой аналитический материал для своего журнала (давно задолжала, редактор уже начал грозить выговором и лишением премии), и личное – выздороветь, наконец, от этой несчастной влюблённости (мы расставались долго и трудно, потому и статья осталась ненаписанной).

Фантазия моя рисует восхитительные картины отдыха в деревне. Буду жить одна в номере окнами на море. По утрам стану плавать и ходить в горы, вечерами встречать закаты, а днём, когда жара гонит под кондиционер, добивать статью. Хорошо было бы, наверное, встретить какого–нибудь ненавязчивого грека, с которым можно потанцевать на дискотеке в баре, побродить по горам и расстаться без сожаления… Почему бы и нет? Клин клином вышибают.

Едем недолго, и вот уже джип тормозит у приветливо распахнутых дверей отеля.

 

Атмосфера романтики окутала меня прямо с порога.

Уже стемнело. Огромное пространство моря ощущалось совсем рядом, и оттуда слышался шорох волн.

У входа притулился крошечный садик: на траве лежит подсвеченный снизу осколок амфоры, в него с приятным журчанием стекает ручей, образуя миниатюрный бассейн с лилией и рыбкой. За стеклянным фасадом – холл, где много зелени и античных деталей. Негромкая национальная музыка, приглушённое освещение… Здесь хорошо сидеть на большом белом диване обнявшись, целоваться и перешёптываться… Как вон та симпатичная пара… Такое было и со мной. Где? Когда? Неважно. Теперь уже всё в прошлом. Теперь я одна. Как жаль.

Машинально оформляюсь и поднимаюсь в номер.

– Зачем тебе понадобилось отстаивать какую–то призрачную свободу? Я сама! Я и без него могу! Можешь? На тебе! Получи свою независимость! – внутри меня возрадовалась и вольготно развалилась мерзкая хандра.

На глаза навернулись слёзы.

– Что же делать?

На этот вопрос в нашей семье все отвечают по–разному. Бабушка предлагает скушать что–нибудь вкусненькое, мама – лечь поспать, «утро вечера мудренее» её любимая поговорка, папа считает, что плохое настроение – следствие безделья и советует немедленно взяться за работу.

Для пущей эффективности я последовала всем трём советам сразу.

Вначале открыла ноутбук и составила план материала, жуя печенье, заботливо уложенное бабушкой в компьютерную сумку. А потом отправилась спать.

На обширной кровати красовалась сложная композиция из полотенец, пледа и подушек. Подобные делают в большинстве зарубежных отелей. Есть даже курсы хаускиперов, где учат убирать номера. Я узнала об этом, когда писала рекламную статью об искусстве расстановки шампуней, свёртывания салфеток и большом значении конфетки на постели клиента. Здесь мне досталась объёмная картина: по волнам из полотенец плыли два белых парохода–подушки. Я улыбнулась, разрушила шедевр неизвестного мастера и провалилась в сон.

 

На маленьком пляже в девять утра пустынно. Солнце ещё только разогревается, купая лучи в морских волнах.

– Эгей! – сказала я Эгейскому морю. – Как жизнь?

– Ш–ш–ш–шикарно! – услышала я ответ и от всей души с ним согласилась.

Вечерняя хандра скукожилась и начала потихоньку растворяться.

Мама права, утро примиряет с действительностью.

Всё прекрасно, всё замечательно!

В дверях таверны, выходящих прямо на пляж, появился загорелый дородный мужчина лет пятидесяти и спросил…

Я не владею греческим языком, зато неплохо знаю английский. Большинство жителей Альмериды наоборот, отлично говорят на родном языке и слегка спикают на инглиш. Вот на этой смеси хорошего с кое–как я и общалась со своими новыми знакомыми.

Первым из них стал владелец таверны Христос. Имя меня очаровало. Согласитесь, когда утром вас угощает соком Христос – это впечатляет.

Впечатлившись, начинаю знакомиться везде и всюду.

У Ифигении я купила тапочки, у Перикла – очаровательный пейзаж маслом, у Сизифа – браслет. Мифы древней Греции всплывают в памяти, вызывая туманные ассоциации и желание узнать, весь ли Пантеон эллинских богов по сию пору жив?

– Вот из ю нэйм? – пристаю я беззастенчиво к персоналу, продавцам, таксистам.

Но не сразу открываются мне музы, боги и мыслители: почему–то у греков принято представляться краткими именами. Лишь получив от черноглазой Артемис – регистратора отеля – визитку, узнаю, что на самом деле она Артемида. И вот уже у всех и каждого я требую «лонг нэйм» и дознаюсь–таки, что светловолосая официантка Пенни – Пенелопа, а бригадир уборщиц отеля, она же творец постельных инсталляций – Каллиопа, хотя на бэдже у неё значится «Popi».

Вначале я опешила, когда обнаружила на своей постели такую картину: на подушке лежат наушники, перед подушкой стоит раскрытая книга, а вокруг в художественном беспорядке разбросаны цветы из полотенец. Типа на поляне невидимка читает и слушает музыку.

Не успела я разрушить «цветы» – надо же чем–то вытираться в душе, как в номер постучали. Вошла рыжеволосая немолодая женщина в форме уборщицы. Открытая улыбка, неподдельное радушие в карих глазах – я не встречала более располагающего к себе человека.

– Тебе нравится? – женщина вопросительно заглянула мне в лицо. – Ты не сердишься, что я трогала твои вещи?

– Что ты, пожалуйста. Это так забавно!

Каллиопа немного знает русский, но предпочитает английский.

– Вот из ю нэйм? – спрашивает она меня.

– Светлана.

– ???

– Фотина, – перевожу я своё имя на греческий..

– А–а–а! – восторженно радуется Попи. – Фофи!

Я соглашаюсь быть Фофи и каждый день получать от Попи «сюпрайз».

На сюрприз обязательно нужно согласие клиента, ведь при создании композиций Каллиопа использует его вещи. Некоторым это не нравится. Но меня развлекают мастерство и изобретательность жизнерадостной Попи.

На следующий день среди полотенечных волн «плавал» мой купальник. Потом последовала сухопутная композиция: на белом махровом дереве «зрели» два яблока и груша, купленные мною накануне...

Корабли, цветы, дельфины – ни разу Каллиопа не повторилась.

Я неслась к обеду в номер вся в ожидании нового «сюпрайза». Разворачивала каждую вещь осторожно, пытаясь понять, как это «оригами» получается, чтобы когда–нибудь тоже подарить кому–нибудь такой сюрприз и принести в душу другого человека такое же счастливое изумление, каким меня ежедневно одаривает Попи.

День за днём неистощимая фантазия Каллиопы творила своё дело. Венцом творения, как и положено, стал человек – я.

Подушка, одетая в сарафан и шляпу, руки из полотенец. На месте лица – клочок туалетной бумаги с нарисованными на нём глазками, вместо улыбающегося рта надпись: «Fofi from Popi»... Чучело сидело за компьютером и, надо полагать, дописывало мою статью.

На миг я испугалась и даже шарахнулась в сторону, но потом расхохоталась. Тут же в приоткрытой двери показалась смеющаяся Попи.

– Нравится?

– Конечно!

– Я люблю, когда ты хэппи. Я люблю, когда все часливи.

 

«Как вы лодку назовёте, так она и поплывёт». Говорят, Львы – непременно властные люди, а Светланы хотят не хотят, но несут людям свет. Не знаю… Я бы не сказала, что сияю, именуясь Светой. А Каллиопа, что переводится как прекрасноголосая, призналась, что совершенно не умеет петь. Зато она как раз вся светится. Ежедневно, прямо с утра лучится счастьем и заражает им каждого, кто попадает в поле её излучения.

Я сама это видела, на себе испытала, но разгадать секрет феноменального явления даже и не пыталась. Я не спрашивала Попи, где её дом? есть ли муж и дети? как со здоровьем? Какое это имеет значение! Живёт человек, радуется жизни сам и как может, старается радовать других – тем и счастлив. Чего тут ещё обсуждать?

Десять дней я общалась с морем по утрам, а вечерами встречала закаты на веранде у Христоса и слушала, как сам Христос с друзьями поёт песни под графинчик ракии. Я закончила статью, и написанное мне понравилось. Афинский студент Димитрас оказался ненавязчивым, наше приятное знакомство ничем иным не стало, но скрасило мне несколько вечеров.

Вопреки ожиданиям, я ни разу не вспомнила о прошлом с сожалением. Мерзкая хандра растворилась без осадка. Возможно, это и был самый главный подарок Фофи от Попи. Ведь не исключено, что композиции Каллиопы, как любое другое произведение талантливого мастера, несут энергию автора и обладают мистическим свойством передавать радость на расстоянии.

Перед отъездом я быстро собрала рюкзачок, зачехлила ноутбук, а потом долго мастерила алаверды моей дорогой музе Каллиопе.

В результате на постели красовался огромный цветок из самого красивого платка, какой только я смогла найти в лавке Ифигении. Вокруг художественно располагались фрукты, конфеты и собранные в горах цветы. Всё это великолепие обрамляли большие русские буквы из туалетной бумаги: Попи от Фофи.

Я представляю, как она смеялась! Весело, заразительно, счастливо.