Свою новую квартиру в только что отстроенном современном красивом доме я ждала без малого семнадцать лет. Мы с мужем прошли все этапы становления молодой семьи в коммунальной квартире, родили детей, перебираясь, то в однокомнатную, то в «двушку-хрущовку». Копили деньги, зажимая рот, когда наружу рвался возглас несогласия с существующей действительностью, закрывая глаза, когда не было сил видеть происходящие вокруг капиталистические перемены, и «оглохнув» во время дефолта, когда слушать, к чему привело нас правительство, не осталось сил. Сказать, что мы всю жизнь были правильными, честными, законопослушными – наверное, нет. Мы приспосабливались, как могли, пусть в мелочах, но шли на сделки с совестью, крутились и выжимали все из своих не самых престижных, но стабильных должностей. Короче говоря, для своей семьи мы сделали все, чтобы к тридцати восьми годам въехать в новый дом, ощутить пространство трехкомнатной девяностометровой квартиры и понять, что это наше единственное значимое приобретение, в котором пройдет вся оставшаяся жизнь.

Я с гипертрофированной любовью к собственной недвижимости ходила по комнатам, оглаживала теплые гладкие стены, без причины по несколько раз заглядывала в оба имеющихся туалета, кружилась по пятнадцатиметровой кухне и никак не могла решить, что же мне делать со всем этим великолепием. Муж и двое наших детей тоже пребывали в состоянии легкого слабоумия. Полгода мы уставали, натаптывая ноги по длинным коридорам, учились не искать друг друга по комнатам, пользоваться двумя, а не одним по привычке, туалетами. Спустя шесть месяцев мы прижились, начали замечать, что места в квартире не так уж и много, тумбочки, шкафчики, столы, стулья заметно сузили пространство, и семья зажила понятной полноценной жизнью.

Наш дом сдавался весной. В подъезды постепенно въезжали новые жильцы, обустраивались, бурили стены, меняли ванны и сантехнику, периодически заливая друг друга. До последнего не заселенной оставалась квартира напротив, и только в сентябре мы узнали о появлении новых жильцов.

Видный очень деловой мужчина руководил переездом, ругался с грузчиками, громким голосом командовал, что и куда заносить. Всю субботу и воскресенье соседская квартира наполнялась вещами. Две, видимо, нанятые женщины долго занимались уборкой, выносили упаковочный мусор и пустые коробки. В течение недели периодически к дому подъезжали машины, и что-то еще привозилось в квартиру важное и необходимое. Как нам удалось рассмотреть, вещи все были добротными, дорогими, немного тяжеловесными. Всякий раз при разгрузке появлялся сосед. Мы познакомились. Виктор сообщил, что вскоре они въедут семьей, и мы с нетерпением ждали появления новых соседей, ведь, как мы полагали, жить с ними бок о бок нам придется долгие годы.

Еще неделя прошла незаметно, а в очередную субботу, выходя с мужем в магазин, мы столкнулись с дамой, открывающей ключом соседнюю дверь.

- Здравствуйте! - хором прогремели мы, порядком испугав даму.

Она резко повернулась к нам лицом, не поняв, почему мы приветствуем ее столь нетерпеливо восторженно. Муж взял на себя роль переговорщика, объяснил, что мы - проживающие здесь соседи, долго ждали появления новых жильцов и хотели бы познакомиться, установить контакт, так сказать. Женщина кисло улыбнулась, подтвердила, что она и есть жена Виктора, и парой фраз о некачественно построенном доме вбила гвоздь нашего восторга в платформу своего прагматизма по самую шляпку. В магазин мы шли молча.

Так или иначе, мы стали соседствовать. Виктор – громкий активный, но абсолютно безотказный парень, то и дело захаживал к нам. Со временем и мы стали бывать в их доме. Галина – жена Виктора и наша «мадам соседка», как меж себя мы называли ее, принимала по-русски, со столом. Но всякий раз наполнение стола определял Виктор. Галина, прижимаясь к нему бочком и поглаживая плечо, тихонько вызывала Виктора на кухню, что-то шептала относительно возможного меню. Виктор быстро ориентировался, распоряжался. Видно было, что поесть он любил, и в холодильнике всегда ждала масса полуфабрикатов в хороших дорогих упаковках. Виктор шумно возился в холодильнике, вытаскивал пакеты, закидывал один за другим в духовку, на сковороду или в микроволновку, а хозяйка успевала приобщить его еще и к чистке картофеля. Мы, конечно, тоже пытались включиться в работу, перемещались в красиво обставленную кухню, но Виктор бурно протестовал. Галина занимала нас разговорами, в небольшие бокалы доливалось вино и всем становилось очень удобно, уютно, и уже не казалось странным, что Виктор весь вечер мечется между плитой и столом, подавая все новые порции угощения и нам, и своей жене.

Как-то раз зашел разговор о детях. Виктор признался, что детей они очень ждали, но у Галины столь слабое здоровье, что врачи категорически запретили ей даже думать о беременности. Нас с мужем это сообщение очень удивило. Галя совсем не производила впечатления болезненной женщины. Наоборот, всегда дорого одетая, ухоженная, с явной неторопливостью и умением накрашенная, с аппетитом и вкусом поглощающая все самые смелые кулинарные изыски, знающая толк в коньяках, Галина казалась немного избалованной, но абсолютно здоровой женщиной. Хотя, если проблема существовала, только Виктор с Галиной могли знать ее истинную глубину. После вечера признаний мы стали внимательнее, тактичнее и, конечно, бережнее относиться к Галине.

Как-то раз, находясь в отгуле, я с особым усердием занялась хозяйством: навела порядок в доме, тщательнейшим образом вымыла пол, разобрала завалы в детской, перегладила постельное белье. Порядком устав, вспомнила, что надо бы еще протереть входную дверь снаружи. Вышла в подъезд, начала мыть дверь, переключилась на панели, и в этот момент соседская дверь открылась, и из нее вышел мужчина в очках с небольшим саквояжем. От неожиданности я поздоровалась, он ответил что-то невнятное и спустился вниз. Даже не успев ничего понять, я повернулась лицом к знакомой двери, замок щелкнул, и появилась Галя. Обычно в это время она всегда на работе. Уж кем она там работает, я толком не поняла, сколько ни спрашивала, но знала, что на службу ходит она регулярно. Виктор не раз говорил, что у Галины сложная ответственная работа, она очень устает, поэтому он старается сам покупать продукты, дважды в неделю приглашает знакомую женщину убирать в квартире, гладить белье, делать еще какие-то необходимые дела по хозяйству. А тут Галина дома…

Она тоже не ожидала меня увидеть, даже вздрогнула непроизвольно. Когда я, обрадованная, кинулась с расспросами, что, да как, не на выходном ли Галя, на ее лице появилась кислая гримаса - болеет, только что врач был, пошла за лекарствами. Я, несмотря на усталость, начала активно предлагать помощь. Мне нетрудно было сходить в аптеку, тем более я знала, что со здоровьем у Галины не ахти. Но она отказалась, с печалью в голосе и, как мне показалось, со слезой проговорила, что дела ее серьезные, не грипп и не простуда. Ей надо пройтись, подумать.

Вечером я рассказала все мужу. Мы оба искренне огорчились – за прошедший год настолько сблизились с соседями, что их беду восприняли как свою. Я поняла, что Галя еще и от Виктора скрывает всю тяжесть положения. Что делать, как правильно поступить, мы не знали. Решено было не вмешиваться, но стараться присматриваться к состоянию Гали. Хотелось самим не проглядеть ухудшения ее здоровья, а в случае чего сделать все от нас зависящее, чтобы помочь друзьям.

Вскоре заболел Кирюшка – мой младший. У него к счастью все было не столь серьезно. Ветрянка - обычная детская, можно сказать, соответствующая возрасту болезнь. Я надолго засела дома. У Гали что-то тоже сменилось в программе жизни. Не раз я встречалась с ней днем на лестнице, когда бегала за продуктами. Не единожды видела и доктора, который приходил к Гале днем. Спрашивать не решалась, Галина выглядела как всегда великолепно, никак не скажешь, что человек серьезно болен. Но, встречая меня, она не раз притрагивалась рукой к рукаву, чуть пожимала мне предплечье, и я понимала, что у нас действует негласный уговор - ничего не спрашивать, ни о чем не говорить мужу.

Вылечился Кирюшка, я вернулась на работу, окунулась в проблемы, устала за первые две недели настолько, что решилась не беспрецедентный шаг – уволилась. Конечно, спровоцировано увольнение было еще и тем, что подвернулась работа ближе к дому и гораздо выше оплачиваемая. Переход на новое место состоялся настолько быстро, что я не успела ничего заранее рассказать друзьям и Виктору с Галей.

Выйдя на работу в новую организацию тридцатого ноября в девять ноль пять, тут же попав на оперативку, в приемной руководителя лицом к лицу я столкнулась с Галиной. От неожиданности растерялась и не сообразила сразу, что сказать, а Галя явно встревожилась. Только здесь я поняла, что Галя работает секретарем руководителя. Еще более я опешила, когда с группой новых коллег зашла в зал заседаний, а за нами уверенной походкой прошел и занял место во главе стола Галинин «доктор». Калейдоскоп событий, неожиданных открытий, потрясений последних пятнадцати минут вывел меня из состояния равновесия. В перерыве Галина сама зашла ко мне в кабинет. Открывшаяся тайна была неприятна. Галину же, казалось, ее двойная жизнь ничуть не смущала. Откровенный разговор свелся к тому, что я, как взрослая женщина, должна понимать подобные вещи и не быть ханжой.

Я не была ханжой, более того, я не была предателем, а еще я очень сочувствовала Виктору, поэтому о своем открытии не рассказала даже мужу. Галина, как мне показалось, осознав власть надо мной, начала даже бравировать своим положением. Днем они с руководителем часто уезжали куда-то. Проходя мимо моей двери, Галя всегда безупречная внешне, с элегантной папкой коричневой кожи, неизменно заглядывала и подчеркнуто громко с улыбкой здоровалась. Руководитель, шедший впереди, приостанавливался, тоже вперивал свой взгляд. Узнать меня он мог вряд ли - женщина, моющая дверь на лестничной клетке, не могла надолго задержаться в его памяти. Но, реагируя на приветствие своего секретаря, он тоже вынужденно кивал в мою сторону, от чего, мне казалось, я становилась их сообщницей.

Жизнь стала невыносима. Виктор по-прежнему захаживал вечерами к нам в гости. Жаловался на проблемы на работе, советовался с мужем. Видно было, что он вымотан не только морально, но и физически. Я, чтобы немного скрасить его существование, пекла пирожки, угощала эклерами. Виктор с благодарностью поглощал мою стряпню, хвалил искренне и более, чем того заслуживали мои кулинарные произведения. Но, похоже, Виктор не мог допустить даже мысли, что его жена тоже могла бы чем-то заняться на кухне. Как только разговор заходил о Галине, я замыкалась, умолкала, а Виктор с упоением кенаря вещал о том, какой она ценный работник, как тяжело ей совмещать работу и дом, что руководство рассматривает ее как специалиста по особым поручениям… Слышать этот бред, сопоставляя с тем, что ежедневно я наблюдала на работе, было непросто.

Галина охотилась за мной с маниакальной страстью. Ее беспричинные приходы в мой кабинет, щебетание сначала якобы о делах, а потом рассказы о типах темперамента, которые она более всего ценит в мужчинах и конкретном мужчине, в частности, доводили меня до бешенства. Неоднократно я просила ее оставить меня в покое, определенно сказала ей, что общаться далее не имею намерения. Галина кокетливо улыбалась, поправляла прическу, уходила, чтобы на следующий день вернуться и продолжать меня травить.

Ни о каких болезнях более не было речи. Хищная, жесткая, сильная, уверенная Галина была абсолютно здорова физически, но умом болезненно цинична и расчетлива. Я видела, что и «доктора» своего она ни во что не ставит: гребла подарки, подношения, сдабривала все это комплиментами и знаками внимания, выжимала из своей должности мелкого клерка возможности первого лица. Расплачивалась натурой, но это была ничтожная по ее меркам плата. Понятия о чистоплотности у нас были разные.

Муж – мой чуткий, внимательный, все понимающий муж, в один из вечеров после ухода Виктора усадил меня перед собой и потребовал рассказать, все как есть. Я начала выворачиваться, но он был непреклонен:

- Говори правду. Хватит крутиться. Что с Галиной не так?

Я выложила все, что знала. Накопившееся во мне раздражение, стыд за себя и за поступки близкого человека, боль за Виктора, вырвались из меня с рыданиями. Я сама не понимала, почему плачу. Говорила громко, возбужденно, слишком эмоционально, а когда вся правда вышла на поверхность, я почувствовала себя обессилевшей, полой и абсолютно незащищенной перед судом совести…

Муж долго курил на лестнице, вернулся домой, когда дети уже спали. Вызвал меня на кухню и, сдерживая гнев, потребовал завтра же подать заявление об уходе. Ему хватило нескольких фраз, чтобы «размазать» мою мнимую интеллигентность как слизняка об асфальт. Он говорил о моей полной беспринципности, позволившей одновременно покрывать похождения Галины и подслащать пирожными существование Виктора. Муж обвинял меня в двуличности, непорядочности. Когда слезы снова потекли по моим щекам, он обнял меня:

- Ну ты хоть понимаешь, что мы его предали?

Сказав «мы», муж вернул меня в семью, не отделил, как человека недостойного быть рядом и воспитывать его детей. Я все понимала сама, я мучалась, но не находила выхода. А теперь я знала, что приду завтра, напишу заявление об уходе и освобожу себя от муки видеть эту нарочитую демонстрацию предательства, изощренного цинизма, позволяющего как мячиком играть сочувствием и любовью человека, по паспорту все еще остающегося мужем.

Прошло полтора месяца. После увольнения я сидела дома, занималась детьми и периодически поисками работы. Ни с Галиной, ни с Виктором мы почти не виделись. В один из дней после очередного собеседования мне сразу дали положительный ответ и попросили завтра же приступить к работе. Честно говоря, я соскучилась по своей профессии, по ощущению причастности к большому общему делу. Вернулась домой окрыленная и кинулась готовить обед. Увидев в контейнере только пыль от картошки, собралась в ближайший магазин.

Еще не открыв дверь, на площадке я услышала голоса Галины и «доктора». Поработав некоторое время в их конторе, густой запоминающийся голос начальника сейчас узнала без труда. Все оставалось на прежних местах – Галина с начальником-любовником продолжали поддерживать близкие отношения, а я, как назло, опять становилась свидетельницей тому. Решилась открыть дверь в подъезд только после того, как соседская захлопнулась. Я дала себе установку не думать о Галине. Мне нужна картошка, а завтра я иду на работу, у меня начинается новая жизнь.

Легко пробежав вниз три этажа и уже выходя из подъезда, я заметила какое-то движение под лестницей. Хоть быстротой реакции я никогда не отличалась, тут, испугавшись, отскочила к стене, не успев даже осознать свои действия. Из темноты выдвинулась тень. Я хотела закричать во все горло, но страх парализовал связки, ноги стали ватными, я что-то начала лепетать тихо и жалобно, и вдруг увидела Виктора.

Боже мой, Виктор, это ты? – я схватилась за сердце. Мне показалось, что сейчас оно выскочит из груди. - Что ты здесь делаешь? Я чуть не умерла от страха!

Виктор начал хлопать себя по карманам, говоря, что вышел покурить. Но сколько ни пытался, сигареты и спички так и не смог найти в карманах. Понимая зыбкость своего объяснения, Виктор глупо и жалко заулыбался, как несмешной клоун. Потом залепетал, что стоял под лестницей специально, чтобы дождаться меня, что давно хотел признаться, что очень мне симпатизирует. Попытался прижать меня к себе, но я оттолкнула его резко и однозначно. Мне стало необыкновенно противно слушать эту ересь, меня оскорбило его прикосновение.

- Перестань говорить глупости, слышишь! – я вылетела из подъезда, заливаясь краской стыда. И только здесь до меня стало доходить, что Виктор прикрывал таким способом свой стыд – стыд слежки за собственной женой, стыд обманутого мужа, знающего об обмане и прикрывающего его своими же руками.

- Он все знал, он не зря ходил вечерами к нам, пытаясь самого себя убедить, что жена на работе, что выполняет особые только ей доверенные поручения. Он как наседка высиживал у нас, заглатывая с пирожными гордость и собственное достоинство! Жалкий клоун, мужик без характера, придумывающий себе глупые сказки о Мальвине с голубыми волосами. Живите, как хотите, наслаждайтесь своей ложью, делайте вид, что в вашей семье все по высшему разряду – холодильник набит, жена-красавица, востребованная только на спецзаданиях, муж на все руки мастер. Это не моя жизнь. Я коснулась ее, испачкалась, но теперь очистилась и не хочу больше вспоминать об этом.

Я шла за картошкой, как идут в новую жизнь. Под ногами хлюпала октябрьская грязь. Не выбирая дороги, я смело шагала по лужам, обрызгивала ноги и куртку. Прохожие недовольно оглядывались мне вслед. Они просто не знали, что вода на улице – это просто вода, смывшая грязь. Одежду легко отстирать, гораздо легче, чем душу. А мне нужен был вот такой сильный холодный дождь с упругими жесткими струями. Я шла и радовалась ему больше, чем радовалась всегда летнему солнцу.

 

Из сборника "Не про меня, но обо мне"