Иван Николаевич Глебов - человек удивительный и специалист классный. В селе его знают как лучшего водителя автомобилей различных марок и лучшего специалиста по валенкам. Они у него получаются ноские, красивые, легкие. К примеру, во време¬на молодости Яшани девчата в клуб на танцы, на посиделки и на свидания с парнями обували валенки только его валки. Они очень красиво на девичьих ножках смотрятся, вид ножкам при¬дают приглядный, фигуре статность прибавляют. К тому же в них ногам мягко, удобно и в лютые морозы тепло. Поэтому и заказов у него на изготовление валенок больше, чем у других вальщиков. В этом слове нет ошибки, не валяльщик, а именно вальщик.

К Яшане Иван Николаевич приехал за шерстью на личном грузовом самосвале. Он уходил, когда на пенсию, начальство подарило ему старенький автомобиль, а он сделал его новень¬ким. Ивана Глебова чаще называют Еколем, для лучшего уточнения адресата, поскольку в селе таких имен и фамилий много. Вот и Ива¬на Меженина (автора этой книги) называют Яшаней. По отцу Якову, значит. Так в деревнях принято.

- Бери вон ее бесплатно - указал на мешки с шерстью Яшаня,

- а то я ее на свалку выбросить собирался.

- Ты чего, Яшань, обалдел? Да я с этого мешка пятерых чело¬век обую. И овец в селе осталось единицы. - Он буквально всучил Яшане за шерсть деньги.

- Ну, спасибо, в долгу буду, приеду и опишу твой секрет вал¬ки, в газету статью помещу для передачи другим твоего опыта,

- ответил Яшаня. Глебов весело рассмеялся. Они договорились у Глебовых на днях встретиться.

- Я вот как шерсть перебью и позвоню тебе, - раскурынился, уезжая, Глебов. - А ты к тому времени сними размерчик ноги своей Раисы, валенки я ей тоже сваляю, зиму в церковь в Оре-ховку будет ездить в моих валенках, ноги ее как в печурках будут. Нинка вон моя туда ездила и люди завидовали ей тама. Говорять: валенки у тебя очень красивые и ножки аккуратные.

И однажды придя с рыбалки, Яшаня еще порог не переступил, а Раиса Васильевна ему говорит с улыбкой:

- Звонил твой Еколь, приезжать велел. Валенки завалял и в котел на варку заложил, ты к нему приедешь, он их валять будет.

Глебов на самом конце поселения проживает, как только ложок Филиппов переедешь и тут его дом. Красит он его в тона голубые или небесные. Красиво дом Глебова со стороны смотрится. Яшаня для образца даже сфотографировал дом вместе с хозяином.

За высоким забором спряталось подворье, за калиткой на затво¬ре. Дом добротный пятистенник бревенчатый с просторными се¬нями и светлой террасой. Окна светлые в наличниках резных, кры-ша железная с фронтоном тоже резным, высоким. А позади двора в метрах тридцати заросли вётел и речка Ветлянка. Капустники на берегу обычно сельчане устраивают, поливать летом их удобно. А выше к сараям - огороды его и соседа. На северном склоне они, но Яшане рассказывали, что земля на их огородах хорошая, со старым илом, нанос плодородный. В войну только и жили своими огородами селяне: картошкой в основном, капустой и тыквами.

Уже у калитки Глебов встретил Яшаню и походу обычной ско¬роговоркой рассказывал, как он из сельсовета звонил ему:

- А я звоню, звоню, сигнал идеть, никто не отвечаеть. В космос по¬пал, думаю. - Ему за семьдесят, а он энергичный, прямой, ходит быстро, руки полусогнуты в локтях, как бы бежать приготовил¬ся. Он шустро оглядывается на Яшаню, идя впереди по булыжной дорожке к кухне. Маленькая она, кирпичная с тремя окнами. Сложил он ее специально для работы с валенками.

- Тут моя резиденция, место для отдыха и работы, - разведя руки, объясняет Глебов.

Действительно, здесь для этого есть условия, как и в жилом доме, размерами меньше. В кухне прочный стол для валки, справа как войдешь печка с плитою для чугуна двухве¬дерного. Уже варится огромная заготовка для будущего валенка. У загнетки на полу низкий чурбан, на него обратил внимание Яшаня. У него такой же во дворе, кур Яшаня на пень¬ке рубит и мясо разделывает.

Усадил хозяин Яшаню напротив и объяснять начал, что здесь к чему. Со слова начал, ибо слово было первым, а потом дело. Яшаня сказал ему это.

- Это ты мне свою философию какую-то начал доказывать. А я тебе покажу, чево творить буду, - перебил Глебов. Он взял струганную палку с загнутым концом и хотел из чугуна вытаскивать заготовку.

- Подожди, успеешь, Иван Николаевич, по порядку все давай. Я же не каждый день у тебя. Договорились - слово о мастере вначале.

- Уговорил, щитай Яшань, тут у каждого свое дельце, сделаешь ево, на душе приятней. - Глебов присел на та¬бурет против Яшани, и с подозрением уставил взор на его блокнот.

- О себе сначала расскажи. Знаешь, что не отстану, за этим при¬ехал, - пояснил Яшаня. Глебов приступил к слову, было, но вбе¬жала красивенькая девочка лет восьми, посмотрела на гостя подозрительно, потом перевела глаза на стол, на Глебова, сказала:

- Дедок, ты чево собираешься делать, опять вино пить?

- А ну Машенька, марш отсюда! - шикнул он, выдворив внучку на улицу.

- Да-а! Опять ты тут, как вчера с Тришком, загуляешь, - вопила она за порогом пока домой не побежала. Следом явилась в кухню Шура свояченица. Она сына Володю похоронила не¬ так давно, он, как и Глебов работал шофером.

- А я думала и сестра здесь, - объяснила она свой визит и тут же ушла. Злые языки в Зуевке говорили, что умер ее Володя от водки. Для уточнения Яшаня спросил Ивана Ни¬колаевича об этом.

- Сердце не выдержало. Он пришел ко мне с денатуркой, раскурынился с ней, пролил немного на пол. Пред¬ставь себе Яшань, краски на этом месте как не бывало. И как у них желудок терпит? Я выпиваю тоже, но денатурку чтобы я ее выпил…

Мы прожили с Ниной время свое, слава богу, у нас семеро детей и внуков куча. А горя с ними хлебнули сколько? Миша задохнулся в машине, небось слыхал. Остальные живут благополучно, слава богу. Женяй, наша гордость мастером на заводе работает, в Китай ездил как специалист опытом обмениваться.

Потом он Яшане с гордостью будет показывать в доме спо¬собности Евгения. Монтаж электропитания, его работа. А дымоход цветной плиткой облицевала его старшая дочь Мария. Отец и ее хвалил

Дети у нас все выучились, специальности приобрели, правда, не крестьянские. Поэтому и разъехались по России кто куда. Все обглядывай пока тут, а валенок пускай варится. Я узнаю, чего свояченица приходила.

Сёстры в это время заинтересованно на кухне беседовали, Иван Николаевич к ним присел. И Яшаня не улучил момент, присоединился к интересной компании, он многое знал о них, но и многое в них интересовало его как исследова¬теля душ людей. Инициативу в разговоре опять взял хозяин.

- Это щас Яшань, мы в избах таких, а до войны мы в саманушке ютились, радовались крыше тесовой, черная она уже, а у других под соломой были избы. Нас двое у матери, Санек, ты его знаешь. А в войну нам эвакуированного подсели¬ли - Лёню Аксенова. Он родился в окрестностях Гомеля, а жил до призыва в армию у нас. И мать не отличала его от нас, за сына считала. Желанная она была. Тетку Соню, мать нашу ты помнишь, небось?

Я в войну уже работал, кому было двенадцать, на про¬полку посылали, а мне в сорок втором почти четырнадцать сравнялось. А в пятнадцать лет дед Афоня взял меня в обоз, на станцию Богатое хлеб мы возили в госпоставку. Лошадников много, обоз в дороге на многие километры растягивался. Подростков размещали посредине, боялись отстанут и замерзнут. В Лещеве на заезжем дво¬ре ночевали, старались палати захватить, на них спать тепло. Не успеешь, на полу под тулупом спишь. А старшие наши - Афоня с Микишей водочкой согревались. Дом с вечера отапливался хорошо, но заезжие то входили, то выходили, к утру дом выстужался. - Иван Николаевич поглядел на часы. -

- Айда, Яшань, на кухню, а то валенок переварится. - По пути Яшаня обратил внимание на кормовик доверху табитый свежим сеном. Иван Николаевич заметил, приостановился, объ¬ясняя. - Ты представляешь Яшань, я усю летушку косил траву, нас два дурака в селе осталось: Мишка Милай и я - Иван Еколь. А остальные дугой косят и то ленятся, на дядю чужого надеются..

В кухне Глебов загнутой палкой зацепил в чугуне вале¬нок за завязку и на столе в горячем виде мял его, бил колотушкой, катал по нему квадратным металлическим прутом. В голенище круглую «чушку» вставил, по ней рубелем катал, форму валенку придавая и объясняя движения Яшане.

- В тряпке вначале катать и мять локтями валенок надо, а по¬том и без нее этими же движениями пользуйся. Этим ты валенку усадку делаешь.- Яшаня заметил в его валке особенность, он в отличие от других воду не доводил до кипения, что облегчало работу и сберегало от ожогов его руки. - Это меня Филипп Петрович Воротынцев учил делать так, ва¬ленки теплее будут, - объяснил Иван Еколь. - Душа был человек, не то, что Петяносик (был в селе такой вальщик). Тот в войну не хотел учить валке матерей наших, они подходят к нему, а он к ним обора¬чивается задом. Вот Филипп был молодец, он всем про секреты своей валки рассказывал. Мать подсмотрела у него как заваливать, а я перенял потом у нее это дело.

А вот теперь смотри, пора и юльку внутрь мне закладывать. А для того, чтобы форму нужную носку придать. Она же и размер валенку определяет. - Глебов свернул будущий валенок в рулончик вокруг юльки и стал ка¬тать его рубелем металлическим. - Мне его покойный кузнец Анатолий Тимофеевич Дубинин сделал. Пеньков председателем колхозным был, он запрещал ему обруч от жернова мельничного использовать. Обманули председателя, сказали, мол, для плугов обруч надо. «Слыш, для колхоз¬ного дела разрешаю, отрежьте немного».. А я же Володюшкину мельницу валял самосвалом и этот жернов в кузницу отволок. Про него потом вспомнил. А Пашка Пономарев сварщик, Колька Татарницев молотобоец, - друзья мне, вот они и отрезали кусок рубеля от обруча. Он же на мельничном камне был насажен, который и поныне на горе Сашиновой лежить.

Глебов на здоровье пока не жалуется, хотя и не щадил он его, много работал и выпивал порой изрядно. Но в Зуевке в осо¬бо пьющих людях он не значится, ум не пропивал и никогда не блукал по закоулкам. Он как бы прочитал мысли Яшани, заговорил на эту тему.

- А меня водка нынешняя не береть, в армии мы чистый спирт глушили. А после спирта водка как вода, по¬нял? В двадцать лет нас забирали на службу - в сорок девятом. Со мной в Закарпатье попали служить пятеро. Из наших был Ключников Колька, Дюканенок Колька, Васька Степаненок и Симеон с Хвер- шаленком. А с Симеоном до армии мы на колесных тракторах работали, это в армии пригодилось, нас на шоферов учиться, поэтому направили.

Яшаня знал, что Симеон до армии с Шурой - свояченицей Глебова дружил и ей подарил сына Володю. А сам потом на другой девушке женился, родители ее богаче Шурыных. Говори¬ли, Симеон на богатство любовь и красивую девушку променял.

- Так что мы себе невест еще до армии заклековали, сестер; я Нинку, он Шурку. Вместе мы с ним по посиделкам шастали, вместе в «третий лишний» на лужайках играли и доигрались. В армию, когда уходили, знали у сестер дети родиться должны. Нина моя старшая.

На Студобекере я и служил в хозвзводе. Бендеры русских недолюбливали. А давно, Яшань это было, уже нету Ключникова, Колька Хвершаленок пропал куда-то, Степаненок пропал. А недавно и Николая Дюканова схоронили, А мы еще таращимся куда-то, остепениться пора бы и мне.

- И правильно, к жизни стремитесь, - Яшаня блокнот отодвинул, - Говорят, кто много мечтает и стремится осуществить мечты, тот и жить будет долго при хорошем здравии.

- А я не падаю духом, я валенки валяю, колгочусь, таких людей щас мало в Зуевке . Я их перечислю: Васянькин Витя, Занин Николай и я. Я за свою работу ручаюсь, горжусь ею, дорожу клиентами. Работа наша семью в те годы кормила, спрос был и много заказов. Я с Карпат, когда возвратился, у Нинки Вася подрастает. Думаю, к ней сразу или куда?

С Кинеля мы с Пинеченоком (Василием Шмойловым) в кузове на бревнах приехали к шалману. Зойка в нем торговала. А мы с водкой своей, выпили там - мало, Степаненок в гости к себе позвал. У них не помню сколько времени сидели. Слышим, к избе машина подъехала, мы дембель отмечали, стряпня, опять вы¬пивка. А это Крым (Денисов Иван) оказывается - его впустили, засиделся он, а в кабине у него экспедитор сидел. Нам неудобно, на улице замерзает человек, а мы в тепле пьём. Послушался Иван, по¬вез меня домой, по пути к сестрам Останковым заехали, к доармейским невестам. Экспедитора ево по назначению сбагрили и Нинку я забрал к себе домой.

Неудобно мне за Симеона, нечестно он с Шуркой поступил. Спать с ней до армии надо было, а как пришло время жениться - он в кусты. Она ему аккуратно подходила. И Володя сиротой бы не рос. Это щас не разберешь чего делають, а тады совесть у многих людей еще при¬сутствовала.

К избе нашей подъезжаем, двор ухетан , стучусь, мать дверь не открываеть, отвыкла от голоса и сына не признаеть. Говорю, как же так, Еколенка не признаешь, сына родного на порог не пускаешь.

- Ох, сынок! Вот шаболда я, из ума выжила - правда, отказалася от сына, - запричитала она за дверью и затвором загре¬мела в сенях. И Санек тут же с ней, косюнёк этот, братик успел подрасти. А теперь и матери в живых нет, но Нинка у меня молодец, умница, не перечит мне ни в чем. Она только напоминает: «Думай, отец, головой о своих поступках и о последствиях». - А так, инициативу она чтобы сковывала - не-ет. Я всегда сам решал, что мне делать и где работать.

Он пошел к сундуку, там чего-то искал, канителился. Подошел, сел, рассказывает:

- С Симеоном опять зиму трактора в МТС ремонтируем, а весной идем как-то на работу с сумочками, а из правления стучать в окошко. У Матюхи Останкова на дому начальство заседало. Сам Пеньков в окно машет, зайти в правление просит. Посадил он нас, на меня глядить и говорить:

- Слышь, Иван мы машину тут покупать решили.

- Покупайте, а я тут причем? - говорю ему.

- Слышь, шофер нам позарез нужен.

- Это не ко мне вопрос, к Тришкину. Отпустит директор - я согласен.

И они между собой быстро договорились - отпустили из МТС меня. В колхозе была одна машина, теперь решили самосвал купить. Думаю: лучше это, чем комбайн обещанный.

Эх, за¬говорились мы! Про валенок я забыл, - встрепенулся Глебов. Вы¬тащил из чугуна еще одну заготовку и опять начал ее мутузить, проделывать те же манипуляции. Предыдущую заготовку стал на¬бивать на колодку, объясняя Яшане и показывая.

- Ну, теперь их осталось по рубелю погонять. Теперь даль¬ше расскажу о Пенькове. Нацепилось на машину нас человек одиннадцать, кто по каким делам в район ехал. Зуев везет нас в Утевку. Председатель бухгалтера прихватил, как же, машину покупать едем, вещь стоящая.

В Райпо во дворе стоит новенький самосвал наш.

- Слышь, заводи Ванюшк машину, - торопит председатель. А надо же комплектацию всю проверить и машину осмотреть.

- Слышь, потом проверишь. - Присутствующие улыбаются. Иван Сонюшкин утверждает, что все на месте: запаска, ключи, запчасти. А я во¬дитель военный, бывалый. Стартер нажимаю - не заводится, капот открываю - стартера нету. Механик забегал, разыскал, поставили, мотор взревел. Пеньков ликовал от восторга.

- Слышь, теперь бумаги оформляем и всем гуртом в столо¬вую, вещь обмыть полагается.

- Ну и отметили крепко? - спросил Яшаня.

- Еще как! Два стола вместе сдвинули, уселись в два рядка, а председатель с бухгалтером у буфета хлопочуть. Прямо скажу, угостили они нас капитально, в том числе и шоферов; меня и Зуева. А нам машины вести.

- Слышь, случай необычный. Выпейте и вы с нами, вам не впервой, небось. Слыш, как футбол машина ходила чтобы.

Возвращаемся домой по уральской дороге, он подсказывает мне в кабине:

- Ты, слышь, хорошенько поддай ей газку-та, как пчелка заиграла чтобы.

А на самосвалы шли тогда неохотно, леваков (попутчиков) на нем не повезешь. Но я не прогадал, работы было не¬впроворот, часто и ночью. Арбузы в следующий год по целине уродились несвозные. Из рейса, бывало, приеду только, отдо¬хнуть бы, а Пеньков шумить из сенец: «Соня-я! Слышь, Ванюшка где?» А я на подъем легкий, вскочил, глаза спо¬лоснул немного и в ночь с ним поехали на бахчах дежурить. Так весь август с ним и продежурили.

- Слышь, а ты к бахчам на подфарниках подъезжай.

- А я знаю, он забыл, про Берлин мне буки забивал , как наши в войну его с прожекторами брали. И мы с Пеньковым прожекторами воров ловили. К шалашам подъ¬езжаем, он командует: - Ванюшк врубай на всю свет. Этим он и сторожей проверял: Гринёк с Тыкварем не спять ли. Он с ними оставался, а я вокруг бахчей объезжал. Однажды Клинченка осветил с мотоциклом. Не выдал Пенькову. Мишка благодарил меня, магарыч ставил.

Арбузы всем колхозом собирали тот год ежедневно, оплата - кто сколько съесть и унесеть. А арбуз один весил от десяти килограм¬мов и выше. С Пеньковым едем однажды, он спрашиваеть:

-Ты, слышь, Ефимова Пал Титыча знаешь? А ево кто не знаеть? И на бахчах они с Гриньком подобрали первому секретарю РК КПСС арбуз беловатый.

- Кати, слыш, в Утёвку и водрузи ему на стол.

- И представляешь, пуд в том арбузе веса было.

Прогремели мы тогда с арбузами и с другими

продуктами полеводства и животноводства. А зимой укрупнение колхозов пошло, Пенькова в заместителях у Леуса оставили. А жаль, он хозяйственным был председателем. Но политика такая в пятьдесят пятом году была, сверху виднее, колхозники были пешки. Им чего скажут, выполняли.

И Леус мне доверял, я порой выпью в рейсе, но не под¬водил начальников, председатели и доверяли.

Однова (однажды) Леус деньги под отчет даеть, много денег, заведующий гаражом со мной и член ревизионной комис¬сии садятся. И мы (я, Санёк Сашинов и Харитоныч) к спекулянтам в Куйбышев поехали. Покупка нелегальная - деньги беруть и уходят за товаром. Мы тогда резину у татарина покупали. Ждем час, нету ни денег, ни резины. Волнуемся, судебное дело это. Переживаем, гадаем: приедет татарин или не приедет?

И двое на машине заявляются, татарин знакомый. Командують «Перегружайте!» В кузове у них резина лежала, скаты новенькие, с иголочки. Слава богу, пронесло, а то до беды было всего вершок. Дефицитный был товар, в магазине не купишь. Купи¬ли резину и домой покатили с рынка подпольного.

Я на том самосвальчике до председателя Миронова прора¬ботал. Так бы и работал, ухаживал за ним как за женой. Но Миронов реформатор, он за свое время вон натворил чево, понастроил сколько: жилье, дороги, комбикормовый завод, комплекс для скота, мельницу для колхозников. Не перечесть всех его добрых свершений. Теперь все ломають, мода какая пошла - не строить, а ломать.

Я Миронову понравился стрункой хозяйственной. Он в правле¬ние приглашаеть перед заседанием. Закидываеть удочку издали, разговор начинаеть с подходом. А мне уже сказали по секре-ту, что он всех руководителей поменять решил и новую команду набрать. Я дал согласие бригадиром быть в комплексной бригаде. Думаю, рядом работа, не отлучаться никуда, попробую, вдруг и руководитель из меня получится. Но сомневался, честно признаюсь, хотя я и немало в жизни набрался практического опыта. Знал в какой шкуре руководитель должен быть. Возил их и видел работу.

И Яшаня видел Ивана Николаевича в шкуре руководи¬теля комплексной бригады, он тогда работал сельским киноме¬хаником и учился в КСХИ на агронома. А это обязывало быть и ему в курсе колхозной жизни. Это было удивительное время труда во благо, человек жил трудом и был славен им.

- Тут Яшань, ты понимаешь, всех сравняли по труду и чести. Раньше шофер и механизатор фигурой на селе считались главной. И я подумал, теряю чево? И переквалифици¬ровался в бригадиры. Миронов не умел быть консерватором, он новатор. Поэтому через год из бригады комплексной и многоотраслевой он делаеть какие-то цеха узкой специализации. Полеводство отдельно, животноводство отдельно. А возглавлять их должны не практики, как было. Полеводство должен возглавить ученый агроном, а животноводство - ученый зоотехник. Я не подхожу по образованию к ним.

Здесь надо упомянуть, в новую команду войдет и Яшаня. Комплексный бригадир как штатная единица упраздне¬на. Глебов уходит работать в гаражи. Выходило по пословице: «Человек рожденный ездить, перемещаться пешком не может». Бригадиры тогда не имели транспорта, а ходили на работу пешком. Глебов проработает в гараже недолго, Миронов и там внедряет новшества. Раньше шофера работали по одному на авто¬машине, это не производительно. Комплектуются пары, с учетом практического опыта водителей. Старшими назначались бывшие хозяева машин, а к ним подсажи¬вались дублеры из молодых.

Не понравилось это Глебову.

-Не надо мне это, учить школы должны, - возмущался он по поводу мироновских новшеств. - Вон с Симеоном нас на курсах армейских выучили и всучили американскую машину, будь добр - води. А тут я с Петей нянчиться должен. Почему?

- А тебя Иван Николаевич Миронов не нянькой назвал, а на¬ставником, как я полагаю, - возразил Яшаня. - Но ты не хотел быть им и предпочел уступить машину Петру Танюхину, как ты называл его. Любимый самосвал отдал и подал прошение об увольнении. А Петр радовался работать с та¬ким опытнейшим шофером, но по-другому обернулось.

Яшаня помнит этот случай и не одобряет поступок Глебова. Характер такой у человека, ничего не поделаешь. Но плюсов в его характере больше, чем минусов. Работая агро¬номом, он лично не раз убеждался в его порядочности и рассудитель¬ности. Кукурузу отвозили шофера от комбайна, дождь пошел, работа приостановилась. Шофера требовали отметки в путевых листах вынужденного простоя. Когда дождь перестал, немного просохло, Яшаня разрешает им возить с поля личному скоту корм. Выгода обоюдная, но корм придется наклады¬вать вручную. И оплата гарантирована.

Из всех шоферов только Глебов возил своей скотине корм осталь¬ные поехали отдыхать.

- Я уступил руль молодому партнеру, когда был выбор,- продолжал объясняться Иван Николаевич. – А сам подался в Райсельхозтехнику. Меня там с удовольствием приняли, дали автомобиль не хуже колхозного, и заработки там хорошие.

- Еще бы им не взять такого асса да с таким опытом, - Яшаня почувствовал, их разговор затормозился и идет к развязке. - Я помню, ты говорил что за автомобилем ухажи¬ваешь надо как за женой. Вспомнил, как ты в кабине звук искал, скрежет тебе не нравился. Ключи вытряхивал и все что там было, не успокоился, пока причину не нашел.

- И весело в рейсе со мной, не соскучишься - рассмеялся старший Екаль (А брат его, Сашка – младший Екаль). - Исто¬рий жизненных я много знаю, а ты их любитель запи¬сывать.

- А кому не интересно как вы с Булысом в Утевке зерно участковому милиционеру продавали. Помнишь? - Яшаня тоже рассмеялся.

- Помню, не знали, что на него нарвемся, везли со¬всем другому человеку, а он оказался у подруги общей. Но милиционер не выдал, у них гу¬лянка шла и мы заходим. Обошлось благополучно, слава богу. Эх Яшань в жизни чего только не случалось, курьезов разныхх. А щас человек труда не ценится ни во что. И одно по радио слышишь: банкира убили, того, другого. И сутками бубнять, не запрещають.

- Вон Пеньков был председателем, четыре класса образование, а умно руководил колхозом. Таким бы людям Русью управлять. И люди бы работали, не пили и не воровали, как теперь. И кому наши кол¬хозы стали поперек горла? Я не пойму Яшань никак. Земля, слава богу, засевается - за фермы не берутся, на месте их стоять катакомбы. Дойдеть, думаю, и это. Как ты думаешь? - Яшаня молчатолько вздыхал. – Но я думаю сельское хозяйство все же возродится, а валеночное дело в наших краях пропадает. Не берется молодежь за это дело, а зря. Предпринимателей развелось разных, торгашей осо¬бенно, а вальщиков нет. Это меня волну¬ет, зимой без валенок и без тулупа крестьянину хана. Замерзнеть на санях в другой обуви мужик в степи.

Яшаня поблагодарил Глебова за приятную беседу, пожелал ему здоровья и удачи в работе с валенками. Он пока собирал черновые записи, а Иван Николаевич по большому рубелю носком валенка шмурыгал (двигал туда и обратно), форму при¬давал красивую валенку. Убеждая Яшаню, мол, последний год их валяет. И тем не менее марку качества все же держит. Авторитет в селе у него по многим параметрам непререкаемый, по валенкам в том числе. Найдутся ли у него в этом благородном деле последователи? Успокоились бы они с Яшаней.

Поживем - увидим.