Она держала меня за лацкан пиджака. И смущала неотрывным взглядом. Нет, не мешала мне она, хотя ее столь близкое присутствие несколько отвлекало.

– Мы знакомы? – спросил я в паузу, возникшую в разговоре с профессором, который пригласил меня на встречу со студентами.

– А с чего вы так подумали? – она дохнула не меня, словно теплый ветерок овеял. И я подумал, что эти синие глаза я уже видел и даже знал их, правда, очень и очень давно.

– Но вы так… – я не сразу нашел нужное слово, – вы так ухватились, словно боитесь чего-то…

Хотел сказать: словно боитесь меня потерять, но что-то вдруг удержало, остановило…

– И это, конечно, тоже. Сейчас вас куда-нибудь потащат. Кажется, где-то уже фуршетом пахнет…

Я подумал, неплохо было бы пару-тройку рюмок пропустить. Всегда после публичных выступлений чувствую себя опустошенным. А крепкий алкоголь, иногда наполняет возникшую пустоту легким безумием.

Она продолжила:

– Но держусь я за вас или, как вы правильно подметили, ухватилась за вас, чтобы не упасть…

– Вам плохо? – во мне зашевелились невесть, какие подозрения.

– Ничего такого. Со мной подобное бывает после большого перерыва…

Я стал догадываться, к чему клонит эта не молодая, хрупкая женщина. Главное для меня в тот момент было то, что она не наркоманка. И что такая до неприличия откровенность ее вовсе не легкомыслие. Что так себя эта странная дама ведет от большого ко мне доверия, что, может быть, она меня так сильно любит, и возможно, любит давно, издалека, что увидев рядом, ничего более существенного не придумала, как ухватиться за меня, чтобы не потерять…

Меня восхитила эта ее безоглядность. Не всякая женщина на виду у всех, способна так себя проявить. Только влюбленная, давно ждущая своего момента, получив который, решившая несмотря ни на что не упускать свой шанс.

Отнюдь не молодой, неказистый – ни росту, ни стати – я среди аспирантов и старшекурсников, входивших в свиту профессора, пригласившего меня на эту встречу, не будь перед этим у меня выступления, так бы и потерялся в этой интеллектуально-снобистской толпе. Но мне всегда всю жизнь помогает мой ораторский дар. Он зиждется на логике, остроумии и мастерстве, с каким я использую свой довольно таки скромный багаж знаний.

Я – гениальный дилетант, накопивший необходимые для интеллектуального обихода сведения и умело этим багажом пользующийся. Сам я об этом столь откровенно говорю впервые, потому все, почитающие мой литературный талант, считают меня широко образованной личностью. Секрет моего успеха в том еще, что я по необходимости переставляю свои бесспорные достоинства местами. Логика у меня, как правило, остроумна. Откровенность моя кажется откровением, потому что я никогда не преступаю грань, не позволяю себе высказываться до конца, особенно в темах деликатных…

Пауза, которой я научился пользоваться виртуозно, лакуна, умолчание – вот, что помогает мне всю жизнь, сделало меня таким, каков я нынче.

– Не так уж и важно, – сказал я ей то, что она, видимо, и хотела услышать, – знакомы ли мы, – вы правильно делаете, что держитесь меня. Такие, как я, да еще, быть может, ваш профессор – чаще всего самый надежный тип мужчины. На нас можно положиться.

– Я знаю это, – сказала она и, взяв меня за оба лацкана, поцеловала в губы.

Я же при этом, что называется, обомлел. Так я не смущался, возможно, с той самой встречи с троюродной сестрой, которую ее родители привезли в интернат, где я отлично учился в пятом классе, чтобы показать избалованной девчонке, какие бывают примерные дети.

Она была года на два младше меня, но на целую голову выше ростом. Крепкорукая, подойдя ко мне, на виду у всех обняла за шею и, громко чмокнув, поцеловала. Среди одноклассников, пронесся шумок.

Я красный, как мой пионерский галстук, едва освободился от цепких объятий. И потом долгие годы помнил этот эпизод, а при встречах с повзрослевшей родственницей постоянно испытывал какой-то глупый страх. Я боялся, что она меня опять стиснет и поцелует. Была она рослой. Работала на Керченском рыбзаводе упаковщицей. И всякий раз пыталась всучить мне тогда еще совсем недефицитные баночки с паюсной икрой, крабами и прочими по нынешним временам дорогостоящими деликатесами.

«Куда же мне тебя вести?!» – подумал я – в квартиру, которую мне доверил друг на время своей бесконечной командировки, он вернулся буквально на днях. На днях же и уедет… Но сегодня, сейчас, куда мне с нею? Незадача! »

Такое со мной бывало и по молодости частенько. В нужный, крайне необходимый момент всегда мне, что-нибудь мешало уединиться вдвоем с нечаянной незнакомкой. Чтобы, хоть как-то отвлечься от наплывающих аналогий, я спросил:

– Как твое имя? (Этот мой, несанкционированный, переход на «ты» меня нисколько не смутил. Более того, я его даже не сразу его осознал!)

– Меня зовут Надежда!

В моей жизни никогда не было женщины с таким именем. Главным образом, попадались то Люба, то Вера. Я как-то даже стишок этим двум именам сочинил. Не банально так получилось. Иногда я его и теперь читаю.

– Да не парься ты, Бога ради! У меня все условия имеются. А сейчас нам надо решить одну мелочь. Остаемся мы на фуршет или … ну его?!

И я, себя не узнавая, сказал: «А ну его…»

Я снова, теперь уже вслух, наверное, чтобы наверняка убедиться, зачем это мы с ней куда-то едем, сказал, что у меня никогда ничего такого ни с одной Надеждой не было.

Она посмотрела на меня своими по- детски распахнутыми глазами и я вдруг вспомнил, что первый поцелуй в губы мне достался от девочки, которую тоже звали – Надежда.

К сожалению, она отчего-то умерла еще в молодости. Я был далеко от тех мест и узнал о ее смерти не сразу, так что проститься с нею мне так и не довелось. Но когда это известие меня, в конце концов, настигло, я виновато заплакал и напился.

– Вот видишь, как бывает… – вздохнула моя вторая Надежда. – Она ушла, зато я рядом. Без нас, выходит, никак нельзя…

Но я не об этом и не к тому. Ты прав, я давно тебя знаю и стремлюсь к тебе… И сегодня, когда судьба нас привела на этот вечер, я вдруг поняла: если не сейчас, то никогда…

От этих слов мне стало немного, всего чуть-чуть, как-то не по себе.

– Я тебе нужна. И только понимание неотложности этого обстоятельства, многие годы заставляло меня искать с тобой встречи.

У меня есть все, что тебе необходимо: дом и покой. Ты больше не будешь скитаться по случайным углам, брать и не возвращать долги, ты получишь возможность жить, достойной тебя жизнью… Надеюсь, ты никогда не откажешься от моего предложения…

– Что значит, не откажешься? – сердце мое дрогнуло, сбилось с ритма. Так бывает у меня после изрядной дозы крепкого алкоголя.

«Но ведь я тебя вижу впервые!» – вскипел мой разум возмущенный. К счастью, до нее донесся лишь стон сосуда, в котором произошел этот биохимический процесс.

И все-таки, она что-то услышала. Потому и сказала:

– Сам подумай. Неужели же в твои годы и при твоем несносном характере да еще при столь изнуренном внешнем облике, ты все надеешься на любовь? Ведь без веры любви не бывает.

А веры в тебя той, которой так всю жизнь недоставало твоим избранницам, к сожалению, так ни у одной из них не возникло.

Я – это все, что у тебя осталось. Я – твоя последняя надежда. Я люблю тебя и верю в тебя.

В полумраке автомобильного слона, мало что было видно. Лишь на месте ее притягательных гипнотизирующих глаз мерцали пугающие искорки…

Такси остановилось, мы вышли около высокой одноэтажной виллы. Едва открылась калитка, как в доме включился свет.

Я вошел в комнату, уставленную книжными стеллажами. Мельком брошенный взгляд отметил корешки знакомых фолиантов и томов. Я сел за стол, взял остро очиненное тугое перо и синими чернилами на белых веленевых листах в один присест написал этот рассказ. Перечитывая, я никак не мог избавиться от чувства, что в рассказе этом чего-то не хватает. Быть может, небольшого абзаца, или даже некоей фразы.

Я стал звать Надежду, чтобы она прочла рассказ для меня. Полезно иногда услышать тобою написанное прочитанным кем-то вслух.

Я снова и снова звал ее, но она не откликалась. Я пошел ее искать, бродил по большому пустому дому до тех пор, пока не понял, что в нем никого больше нет. Вернувшись к столу, не долго думая, я написал ее – эту, весь вечер вертящуюся на уме фразу: «Надежда уходит последней».

Именно эти три слова и стали той самой, столь необходимой концовкой рассказа.

01.02.13