Сказка о рояле

 

Этот рояль был ещё совсем юн и по-юношески амбициозен. Бескомпромистен и, вместе с тем, мечтателен. Внешне напоминал этакого голливудского супермена – лауреата премии «Оскар»: широкоплеч, элегантен в своём чёрном смокинге, подчёркивающем достоинства атлетической фигуры. Блистателен – во всех отношениях! Он и сам это осознавал, и ослепительная, белозубая улыбка – во весь ряд идеально подогнанных друг к другу гладеньких клавиш – так и рвалась наружу.

Рояль готов был вступить в большой свет. Он знал, что именно там его место и жаждал восхищать, вдохновлять. Ему не раз представлялось, как он стоит на сцене, гордо вскинув крышку, возвышаясь над тривиальной «мелкотой» оркестра. Рояль ощущал своё превосходство над прочими инструментами. И впрямь, что могли противопоставить ему какие-то там тромбоны, скрипочки или, к примеру, надутый, как индюк, пустоголовый барабан, который и выдать-то что-то мог, только если ему хорошенько наподдавали...

В магазин музыкальных инструментов наш герой был доставлен со всеми предосторожностями. Ему оказали должное уважение и установили на лучшем торговом месте в центре большого, ярко освещённого зала. Тут впервые он испытал, что значит оказаться в перекрестии восхищённых и, что греха таить, завистливых взглядов.

Лампы на потолке восторженно распахнули глаза. Каждая мечтала отразиться в его задумчиво-загадочной глади. Инструменты по соседству отнеслись к нему неоднозначно. Пианино, стоящие вдоль стены, посчитали себя оскорблёнными до глубины души. На их взгляд, этому выскочке предоставили совершенно незаслуженные привилегии. Они обиженно поджали губы и демонстративно бойкотировали новичка. Балалайки и мандолины на все лады перемывали ему косточки, посмеиваясь над его габаритами. Он казался им потомком давно вымерших мамонтов. Но рояль был выше того, чтобы реагировать на эту мышиную возню.

С явной симпатией отнеслась к нему аристократка-арфа, будучи самой благородной в этом пёстром музыкальном семействе. Рояль чувствовал, что между ними много общего, и с удовольствием развлекал красавицу-соседку светской беседой. В нежных взглядах, которые дарила ему арфа, смешивались и томность, и скрытая страсть. Во всём этом было что-то многообещающее.

Ксилофон попытался завести с ним дружеские отношения. Новый постоялец был не прочь иногда переброситься с соседом парой ни к чему не обязывающих фраз. Надо же с кем-то общаться.

Рояль, находясь в центре внимания, не позволял себе расслабляться – положение фаворита обязывало. Слегка приподняв крышку, он стоял подбоченясь, и столько врождённой элегантности было в этой позе, что все перешёптывания невольно стихали. Всё-таки трудно было не залюбоваться им.

Но вскоре пылкие взгляды ламп и томные вздохи арфы до тошноты наскучили роялю. Он мучительно страдал от своей невостребованности. Шло время, а он так и оставался украшением интерьера музыкального магазина. Это было более, чем странно! Необъяснимо! Душа артиста жаждала не ламп – прожекторов! Не шаркающих вокруг случайных зевак, норовивших потыкать грязными пальцами в белоснежные клавиши. Он мечтал предстать перед истинными ценителями искусства. Для счастья ему нужна была настоящая сцена. Ощущение жарких прикосновений наэлектризованных вдохновением пальцев. Букеты к ногам! Упоение! Слава…

К тому моменту, когда появился настоящий покупатель, рояль уже начал впадать в депрессию. Он больше не не подбоченивался с чувством собственного превосходства. Теперь он стоял, угрюмо надвинув на глаза верхнюю крышку. Раздражало всё: то, что он торчал в центре зала, как раб на позорных торгах, а покупатели ещё и нос воротили; то, что, как ни странно, подозрительно повышенным спросом пользовались балаболки-балалайки; что ленивая уборщица далеко не каждый день стирала с него пыль, зато каждый раз при мытье полов норовила захлестнуть ему ноги омерзительной, грязной тряпкой. От всего этого рояль впадал в тихое бешенство, и у него судорогой сводило клавиши. Время от времени он потихоньку прозванивал струны, проверяя их состояние, и с ужасом отмечал, что общее нервное расстройство отражается, прежде всего, на струнах: слегка зафальшивили струны ре бемоль малой октавы и си второй октавы. Бодрости духа ему это не добавило.

Рояль даже удивился, когда им занялись грузчики магазина. Его запаковали, как огромный новогодний торт. Только что мишурный бантик не прилепили на макушке. Терпение было вознаграждено. Рояль с облегчением вздохнул и прикрыл глаза. И решил не открывать их до тех пор, пока не окажется на месте. Побыстрей бы только добраться. Какое это счастье – дождаться исполнения мечты!..

Наконец, закончилась противная тряска при перевозке. Крепкие руки приподняли его и спустили на землю. «Меня уже носят на руках! А что будет, когда я сыграю!» – радость теплом растекалась по струнам. «Эй-ей! Полегче!» – чуть не вскрикнул, когда его неожиданно перевернули на бок. «Да, без настройщика после таких кувырканий не обойдёшься. Пока не настроют, не стану играть на публике… Да что же как ворочают-то?! Не поцарапали бы!». Однако, всё обошлось, и его, наконец, оставили в покое.

Затаив дыхание, рояль решил открыть глаза. «Ну, каков же ты, мой Олимп?» Открыл и застыл от недоумения. «Куда это завезли меня эти тупицы? Ничего поручить нельзя! Откуда взялась эта комната? Или это временно?.. Может, сцена ещё не готова?..»

С этой успокоительной мыслью красавец-рояль глубоко вздохнул и распрямил затекшие при перевозке плечи. Огляделся. Рядом стояли грузчики и довольно приятная на вид молодая женщина. С хозяйским видом она придирчиво осмотрела рояль. Как видно, осталась довольна. Ласково провела рукой по блестящей крышке, и рояль невольно приосанился. Женщина расплатилась с рабочими, и те удалились. Оставшись одна, она придвинула к инструменту стул, села, подняла крышку, прикрывавшую клавиши, и наш герой поспешил очаровать её отрепетированной за время стояния в магазине улыбкой.

Пальцы женщины проворно пробежались по клавишам, пробуя их на звук. Рояль с готовностью отозвался на её приглашение к знакомству.

- Неплохо. Весьма недурно, - удовлетворённо кивнула незнакомка. За её спиной раздался лёгкий скрип открывающейся двери. Она оглянулась.

- А, это ты, Вадик. Иди-ка сюда, сыночек. Посмотри, что мы тебе купили.

Рояль осторожно скосил глаза в сторону двери и оторопел: там стоял, насупившись, толстый мальчишка лет семи. Рояль нервно переступил с ноги на ногу. Такого поворота событий он никак не ожидал.

- И что это? Стол такой? – скривил губёнки мальчишка.

- Нет, милый, это рояль. На нём играют. Исполняют музыку, – сказала мать и добавила, не заметив на лице сына радости. – Только посмотри, какой он красивый. Очень дорогой. Такой не стыдно в зале поставить. Ты будешь учиться играть на нём. Мы нашли для тебя прекрасного преподавателя. Зовут её Августой Витальевной. Лауреат международного конкурса, между прочим.

- Не хочу, - набычился сын.

- Тебе понравится, вот увидишь.

- Не хочу, - нотки упрямства резче прозвучали в голосе мальчугана. – Зачем вы его купили?

- Это тебе наш подарок к дню рождения.

- А я вас что, просил, да? Вы же мне пони обещали!

- Ну, зайчик, твой пони ещё пока маленький. Ему надо подрасти. Вот увидишь, через год у тебя обязательно будет своя лошадка.

- А, знаю я вас! Опять обманете! Хочу пони!!!

- Успокойся, – не повышая голоса, но всё же достаточно твёрдо произнесла мать. – Будешь кричать, побеспокоишь отца, а у него сейчас важные гости. Не надо его сердить, а то накажет. Не видать тебе тогда «Диснейлэнда».

Мальчишка всхлипнул, как-то тоненько, по-щенячьи, губки его задрожали, но всё же он замолчал и выбежал из комнаты. Но рояль успел заметить, каким ненавидящим взглядом полоснул по нему напоследок его юный хозяин. Будто очередью из автомата вспорол бок.

От всего произошедшего на его глазах рояль просто оцепенел. Ужасом окатило. Сейчас, наверно, он ни единого звука не смог бы выдавить из себя, задумай кто-нибудь поиграть на нём. До хрипа подавился бы этим звуком. Это был крах. Катастрофа. Страшней того самого рабства, мысли о котором забредали в его голову в магазине. Попасть в садистские, в силу своей неумелости, ручонки капризного барчука. Превратиться в его игрушку! Уж лучше бы навек остаться музейным экспонатом магазина. А он-то – размечтался… Вот тоска! Хоть застрелись…

Потянулись мучительные, полные беспросветности дни. Бездарные, непослушные пальчики юного отпрыска тыкались в клавиши неумело, как слепые новорожденные котята. От такой «игры» у рояля начинались приступы икоты. Едва горе-ученик приближался к нему, рояль впадал в нервный ступор. Не спасали положение даже чуткие, трепетные пальцы Августы Витальевны, пытавшейся иногда своей виртуозной игрой хоть как-то увлечь строптивого подопечного. Если бы не присутствие на уроках матери, учёба вряд ли продвинулась бы хоть на шаг. Матери мальчишка явно побаивался. Да роялю было от этого не легче. И вот однажды…

Очередная пытка в виде урока музыки близилась к концу. В этот раз мать была занята своими делами, и не смогла присутствовать на занятии. Отрабатывался простенький пассаж из лёгкой пьески для начинающих. Но, несмотря на кажущуюся лёгкость, музыкальный фрагмент никак не давался Вадику. Не слушались пальцы, и всё тут!

- Держи кисть руки мягче, не напрягай, – пыталась помочь ученику Августа Витальевна. – Пальчики скругли, как будто у тебя в руке яблоко.

- Уж лучше бы настоящее яблоко дали, – буркнул себе под нос Вадик.

- А по клавишам не бей. Их надо легонько поглаживать. Видел когда-нибудь, как мама берёт пальчиком крем из баночки? Как будто скользит по нему. Так и по клавишам надо пальчиком вести. Ласково. Клавиши – они ведь, как живые. Ласку любят.

- Ничего они не любят!

- Любят, любят. Уж поверь мне. Я лучше знаю.

- Нет, не любят! И я их не люблю! Вот им!

И мальчишка со всего размаха ударил по клавишам крепко сжатым кулачком. Августа Витальевна так и отпрянула от неожиданности. А Вадик, радостно рассмеявшись, ударил ещё раз. И ещё! На этот раз – сразу двумя кулаками.

- Что ты делаешь! Прекрати сейчас же! – оправилась от замешательства учительница и попыталась перехватить занесённые для очередного удара кулачки. Но не тут-то было! Вадик извернулся, и рояль ещё раз оглушительно ахнул от нестерпимой боли. Тут уж его терпение лопнуло. Больше он не мог позволить издеваться над собой. Он крепко стиснул зубы и решительно хлопнул тяжёлой деревянной крышкой по рукам ненавистного мальчишки.

- А-а-а!!! – взвился под потолок вопль Вадика.

- У-у-у! – удовлетворённо загудели басовые струны рояля.

- Ой-ёй-ёй! Как же так! Вот несчастье-то! – запричитала перепуганная Августа Витальевна. – Надо скорей ручки в холодную воду. Да «Скорую» вызвать!

Она подхватила на руки бьющегося в истерике, дрыгающего ногами мальчика и стремглав выбежала с ним из зала. Рояль остался один. Он стоял, как гладиатор, только что выигравший смертельную схватку, – с гордо поднятой головой, тяжело дыша и крепко уперевшись в пол ногами, готовый вновь дать отпор, если понадобится. Он понимал, что это лишь кратковременная победа, и не слишком обольщался позорным бегством противника. Но если бы он мог предположить, что произойдёт дальше…

Врач не обнаружил у Вадика переломов. Бунтарь отделался сильным ушибом. Как пострадавшего его не слишком поругали за хулиганскую выходку на уроке. Занятия музыкой отложили до его выздоровления. Но про себя мальчуган твёрдо решил, что никакого продолжения не будет. Поздно вечером, когда родители уснули, он потихоньку выбрался из кровати. Взял заранее приготовленный тяжёлый танк с дистанционным управлением. Но сейчас пульт ему был не нужен. Прижимая к груди танк, мальчик прокрался в зал, где мирно почивал рояль. Не зажигая света, решительно подошёл к инструменту.

А тот, успокоившись после дневного происшествия, благодушно подрёмывал. Ему снилась залитая светом сцена. Звучал концерт для рояля с оркестром. Длинные пальцы пианиста летали над клавишами, извлекая звуки, но у рояля было чувство, что это он САМ рождает музыку, Сам изливает переполняющее его чувство. Не дожидаясь ударов молоточков, струны пели – возвышенно, торжественно. И столь было в этом исполнении вдохновения, упоения, что рояль неожиданно для себя начал приподниматься над сценой, над оркестром, над притихшей публикой. Он взлетал к невиданным, сияющим высотам. Последний, жизнеутверждающий аккорд, последний бросок в Вечность и…

…Мальчик тихо приподнял крышку рояля и со всей силой ударил танком по клавишам…

…Сначала роялю показалось, что это зал взорвался оглушительной овацией, но потом его окатила оглушающая боль. Струны застонали, моля о пощаде. Но мальчик торопливо, пока ему не помешали, с мстительным упорством колотил по клавишам, и острые осколки летели во все стороны, как выбитые в драке зубы. Рояль захлёбывался криком от нестерпимой боли, а Вадик ещё и приговаривал:

- Вот тебе! Вот тебе! Вот тебе!..

Когда через несколько минут в зал ворвались плохо соображающие со сна родители, с роялем было покончено. Окончательно. Мать при виде разгрома тихо ахнула и схватилась за сердце. Отец же в гневе отшвырнул сына прочь от растерзанного инструмента, вырвал из его крепко сжатых пальцев танк и в первом порыве сам замахнулся на взъерошенного мальчишку.

- Саша! Не надо! Не надо! – с воем повисла на его руке жена...

Чем у них дело кончилось, рояль так и не узнал. Ослепший, оглохший, весь в рваных ранах, но с освобождённой душой он уносился ввысь, в солнечный поток света, где всё ещё счастливым отголоском звенел последний, всепобеждающий аккорд…