УЛЬВЕЛЬКОТ

 

Этот абориген, на мой взгляд, был один из наиболее характерных личностей острова Врангеля. Небольшого роста, сухощавый, подвижный, со слегка хитроватым выражением черных глаз, на прокопченном солнцем, покрытым сетью морщин лице, - он являлся настоящим представителем своего северного малочисленного народа.

Знакомство с ним произошло при довольно необычной ситуации.

Несколько дней тому назад мы с трудом добрались до острова, пережили небольшую весеннюю пургу, и нашему немногочисленному полевому отряду было необходимо как можно быстрее попасть на уникальное гнездовье белых гусей, которое располагалось почти в центре острова, ближе к северу. Двоим из отряда, мужу с женой надо было добраться до мыса Уэринг, который являлся крайней восточной точкой острова.

Ранним солнечным утром я сидел на крыльце дома, отведенного под биологический стационар для зоологов из магаданского института, в маленьком поселке с гордым названием «Звездный» и задумчиво курил. Задуматься было от чего.

Чтобы попасть к месту наших исследований, нужен был трактор с «пеной».

«Пена» - это большое железное корыто, иногда просто здоровенный кусок железа, который волочит за собой трактор с одинаковым успехом по снегу, камням или заболоченной тундре. На «пене» можно разместить полторы-две тонны любого груза: уголь, бочки, ящики или людей. Можно и все вместе. Придумано просто и здорово.

Трактор-болотник своими широкими гусеницами не так рвет гусеницами тундру, как вездеход, кроме того, «пена» немного заглаживает тракторный след. В результате хоть как-то соблюдается экология и можно на весь полевой сезон забросить и людей, и продукты, и оборудование, и бочки с соляркой, которой мы топили печки и заправляли примуса и керогаз.

Двигался трактор медленно и тем самым выматывал душу, но на острове обычно никто и никуда особо не торопился. А то, что на «пене» за поездку можно было пассажирам за время длительного путешествия прикипеть соплями к бортам железного корыта, поскольку в мае морозы стояли нешуточные, не особо волновали тракториста. У него в кабине было тепло.

Были и еще положительные моменты. Не надо гонять туда-сюда вездеход, тем более что собственного транспорта у нас тогда не было и мы «христорадничали» - просили вездеход или у руководителя отделения оленеводческого совхоза «Пионер» Юнака, или у Николая Винклера – директора тамошнего заказника.

Таким образом, проще всего было арендовать трактор и решить одним махом все проблемы. Надо было, правда, помимо самой аренды уговорить тракториста, поскольку не каждый из них знал в совершенстве остров, да и обычно отсутствовало желание в начале мая переться в тундру. Не дай бог, оттепель грянет, снег поплывет и застрянешь. Хорошо если на несколько дней, а то можно вляпаться и на две недели, пока не сойдет основной снег и не прорежутся реки и ручьи. Эта «романтика» никого особо не прельщала.

Был и еще один важный момент. Я впервые попал на Врангель, впервые выступал в роли начальника отряда и совершенно не знал людей на острове. Для того, чтобы хотя бы узнать, где сейчас находится трактор, надо находиться в поселке Ушаковский. Этот главный административный центр острова размещался примерно в пятидесяти километрах от Звездного. Идти пешком туда не хотелось, а вездеход Николая Винклера носящий нежное имя «Лизетта» то ли был сломан, то ли сам Винклер по каким – то своим причинам не хотел появляться в Ушаковским. Может, мешала и обыкновенная лень, в которой Коля обычно пребывал.

Мне он понравился, поскольку совершенно не корчил из себя большого начальника, и мы с ним быстро перешли на «ты». Темы для обсуждения были разные, но как только я заводил разговор о поездке, то он сразу же убегал на огромную помойку и с загадочным видом копался там, как старатель.

- Коля, что ты там все выискиваешь? - однажды не выдержал я.

- Запчасти для «Лизетты», - ответил он.

- А это что, склад, замаскированный специально под помойку, чтобы американцы не пронюхали?

- Нет, - гордо ответил Николай, - но если как следует в ней покопаться, то можно еще две «Лизетты» собрать, а может и на космический корабль хватит. А запчасти для вездехода мне уже третий год только обещают.

Ну что на это можно было ответить? Или расхохотаться, или взять шанцевый инструмент и помочь несчастному директору заказника в его раскопках, что я и делал, надеясь, что доконаю Колю, а он все - таки реанимирует «Лизетту», поборет свою лень и отвезет меня в Ушаковский.

….Так я и сидел на крыльце дома в позе роденовского Мыслителя, пока меня не привлек какой-то шум, который доносился из соседнего дома.

- Что это людям не спится, - только подумал я, как двери этого дома с треском распахнулись. Оттуда вылетела какая-то женщина, по виду чукчанка. Выглядела она более, чем странно: волосы на голове всклокочены и в них торчали перья, щепки, шея - цвета кирзового сапога, лицо испещрено морщинами, через которые проглядывала татуировка, губы были накрашены ядовито фиолетовой помадой. Одета она была в длинное, темно-зеленого цвета тяжелое платье, похоже, из бархата. Промчавшись по ступенькам крыльца и несколько отбежав от дома, она согнулась в поясе и, показывая одной рукой на дом, а другой, придерживая поясницу, разразилась отборной руганью на русском языке.

Следом за ней выкатился мертвецки пьяный сравнительно молодой чукча, которого буквально пинками подбадривал пожилой абориген, по всей видимости, хозяин.

- Сука! – кричала пронзительным голосом чукчанка, - ты зачем моего мужа обижаешь?

Молодой мужик даже и не пытался отвечать. Слабо защищаясь от града пинков, которыми его одаривал «гостеприимный хозяин», он просто скатился со ступенек крыльца и затих.

У меня от этого представления даже сигарета из рук вывалилась.

- Братцы, да вы же его совсем убьете, - крикнул я.

- А, ничего, не подохнет, спокойно ответил пожилой чукча, задумчиво посмотрел на лежащего без признаков жизни мужика, почесал голову и не спеша, пошел обратно в дом.

Следом за ним, также внезапно успокоившись, двинулась и «дама» в вечернем платье.

Я не стал больше вмешиваться и побежал к директору заказника. Коля сидел на кухне перед раскрытой банкой тушенки и задумчиво в ней ковырялся столовой ложкой. Окно его кухни выходило как раз на дом, где разыгрались недавние события.

- Коля, ты видел? Что это было? - спросил я.

- А ничего, просто Ульвелькот с женой видимо слегка со своим родственником повздорили, - спокойно ответил тот.

- Ничего себе, слегка повздорил, – изумился я, - ведь они его вроде как убили!

- Ну, уж прям и убили, Ульвелькот его немного попинал ногами, а на них торбаса, а не кованые сапоги. Так что волноваться нечего, отлежится, а к вечеру все помирятся. И нечего к ним лезть, все равно ничего не поймешь, кто прав, а кто виноват. Тем более Ульвелькот мой работник, егерь, который остров лучше всех знает. А его личная жизнь меня не касается. Давай ставь чайник, попьем чаю, потом сходим к Ульвелькоту в гости и я тебя с ним познакомлю. Можешь спирту взять для знакомства, но совсем чуть-чуть, тем более, что сегодня «Лизетту» я обязательно починю и завтра поедем в Ушаковский.

Его слова меня вдохновили, я поставил и вскипятил воду, заварил чай и накрыл стол. Коля в это время курил и с большим одобрением наблюдал за моими действиями.

Примерно полчаса мы с ним провели за чаепитием, потом я починил ему примус «Шмель», который работал с перебоями, а он рассказал, что родом с Подмосковья, там у него живет старенькая мама, у которой он один остался. Раз в два года он едет к ней и как хороший сын хлопочет весь отпуск, чтобы маме в доме жилось уютно и хорошо. Только вот она все время ругает его за то, что он не женится, а ей нужны внуки. Но женщины сейчас пошли меркантильные и подлые, подлавливают доверчивых северян, обирают их, а иногда и в тюрьму упрятывают, чтобы окончательно у них все отобрать. Но он мужчина самостоятельный, все их уловки чует и поэтому не жениться. Да и какая дура поедет на Север, где дикий холод, постоянные ветра да еще полярная ночь в придачу. Поэтому он лучше доживет здесь до пенсии, а потом вернется в свое родное Подмосковье к маме. Тогда, может быть, и женится.

Я сбегал к себе, налил полбутылки спирта, зашел к Коле и мы пошли в гости к Ульвелькоту. Его родственник к тому времени таинственным образом испарился.

Ульвелкот встретил нас с достоинством. Казалось, он непостижимым образом догадался, что к нему придут гости.

Он сидел в новой клетчатой рубашке за столом, чисто выбритый, с трубкой в зубах и с интересом читал газету двухмесячной давности. Его супруга хлопотала на кухне. На столе все было приготовлено для чая. Обычный северный набор: сгущенка, сахар, галеты и сливочное масло.

Мы познакомились, оказалось, зовут его Иван Петрович. Я передал ему спирт. Он оживился, тут же утащил бутылку и через некоторое время вернул ее полной, уже с разведенным спиртом и торжественно водрузил на середину стола. Затем позвал супругу. Она несколько жеманно протянула мне руку и коротко отрекомендовалась: - Клява.

- Клава? - переспросил я, думая, что это чукотское произношение русского имени.

- Нет, Клява, - поправил Ульвелькот, - это ее чукотское имя.

- Мы выпили по рюмочке за знакомство.

- Спасибо, больше я пить не буду, - сказал я, у нас в отряде вообще-то сухой закон.

- Очень хорошо, водка – отрава! - коротко сказал хозяин дома, и бутылка, как в цирке исчезла со стола. Лишь у Коли я заметил некоторую тоску во взоре. Вскоре он встал, буркнул, что ему пора идти к «Лизетте» и ушел. Исчезла куда-то и Клява.

- Ну что, понравилась тебе моя бабушка? – лукаво прищуриваясь спросил Ульвелькот.

Я ошалело на него уставился, не зная, что и ответить. С одной стороны как может понравиться такое «чудо в перьях»? С другой стороны правду ведь не скажешь, поскольку хозяина обидишь.

- Многие думают ее у меня отбить, но боятся, я ужас какой ревнивый, - продолжил он, - также лукаво глядя на меня.

- Иван Петрович, ведь я женат, - заметил я, жену свою люблю, думаю, что я хороший семьянин, такой же, как и ты.

Похоже, этот ответ его удовлетворил, и к теме межполовых отношений мы больше не возвращались. Ульвелькот много интересного рассказал об острове. Оказалось, что он достаточно грамотный человек, даже одно время работал радистом, но там работа сидячая, а ему по душе больше ходить по тундре. Поэтому он работает егерем. И все бы ничего, но зарплата маленькая, а у него еще две дочки. Кроме того, еще и каждый месяц штраф выплачивает, как злостный браконьер.

- Как это? – изумился я.

- Да белого медведя застрелил, - коротко заметил Ульвелькот.

Оказалось, что на острове каждый год добывают несколько моржей. Мясо их идет в пищу чукчам и эскимосам, на корм собачьим упряжкам, и как приманка для песцов, на которых разрешена зимой охота.

Вот прошлой осенью для Ульвелкота привезли моржатины и свалили около дома. Он вышел с топором и стал разрубать его на куски, чтобы можно было складировать. Льды в это время течением прибило к берегу. На запах свежего мяса с моря пришел белый медведь и начал разрубленные куски трудолюбиво перетаскивать на льдину. Конечно, Ульвелькоту это не очень понравилось. Он и кричал на медведя и стучал топором по железной бочке, но тот свой грабеж не прекратил. Тогда возмущенный Ульвелькот вынес карабин и стал стрелять, вначале в воздух. Медведя и это не впечатлило. В результате пришлось его застрелить.

Так получилось, что в поселке Ульвелькот был один с женой и дочками. Остальные немногочисленные жители уехали в поселок Ушаковский праздновать 7 ноября. Медведь то ли утонул, то ли его на льдине отнесло в море. Так что можно было этот случай спокойно скрыть. Но Ульвелькот рассказал все честно директору заказника, тот доложил руководству. В результате завели дело и присудили выплатить немалый штраф, который он выплачивает сейчас ежемесячно частями, и будет платить еще года два с половиной.

Эта история меня потрясла. Но Ульвелькот рассказывал ее с невозмутимым видом, будто она его и не касалась.

- Ты приходи завтра, - сказал он на прощанье, должен вездеход из Ушаковского подъехать, дочек мне привезет. Тогда с Николаичем, - так он уважительно величал Колю Винклера, - на двух вездеходах поедете в Ушаковский, а то его «Лизетта» старенькая, может в пути подохнуть!

… Утро я безбожно проспал. А когда проснулся, пошел к Ульвелькоту. Оказалось, вчерашняя история с его племянником имела весьма неприятное продолжение.

Войдя в дом, я увидел, что Ульвелькот сидит голый рядом с кроватью на полу, а на голове у него как тюрбан намотана окровавленная простыня.

- Иван Петрович, что произошло? – спросил я в полном обалдении.

- Да сам не знаю, что, - ответил тот, - лежу, сплю, тут приходит племянник и давай меня будить. А я немного выпил и не хочу просыпаться. Вот он ждал, ждал, потом взял табуретку, да как даст мне по башке, и ушел. И на хрена мне такие родственники!

Я помог ему перевязать голову, хотя комизм и трагизм ситуации заставлял меня еле сдерживать душивший меня смех и пошел к себе.

Мне, как оказалось, также не повезло. Коля, видимо презирая меня за необдуманно провозглашенный «сухой закон», уехал в Ушаковкое ночью, не удосужившись меня предупредить. Зато на следующий день пришел поселковый вездеход и привез Ульвелькоту дочек. Я когда их увидел, то остолбенел. Они, особенно старшая, были в том возрасте, который ушлые американцы называют «возраст дьявола». Это когда юная девушка, выглядит, как только начавшая распускаться роза и сама еще не осознает колдовской силы своей красоты. Стройные, со сверкающими черными глазами, ослепительно белыми зубами, персиковым цветом лица – глаз невозможно оторвать, - девчонки были чудо как хороши!

Одно мне было непонятно, они разительно отличались от своей матери. Я спустя некоторое время очень осторожно поинтересовался у Ульвелькота почему так произошло?

- Все очень просто, - ответил он, весьма польщенный впечатлением, которое на меня произвели его дочери, - у них мать не Клява, а моя первая жена.

- А куда она подевалась? – не отставал от него я.

- А подохла, - коротко ответил он.

Надо сказать, что к смерти чукчи, по крайней мере те, которых знал я, относятся философски, с некоторым оттенком фатализма. Но об этом позже.

- Как подохла, отчего?

- Да мы поругались с ней немного, вот она и подохла.

- Помилуй, Иван Петрович, да от этого ни одна баба еще не подохла, и, на мой взгляд, ругаться – это их любимое занятие!

- Да я ей еще ногу отрубил, вот она и подохла!

Этот аргумент надолго заставил меня замолчать.

- Ну и что было потом? - спустя некоторое время спросил я.

- Да посадили меня, отсидел я немного, потом отпустили, - был ответ.

- А почему?

- Да я «чайником» притворился. Сделал вид, что ничего не понимаю по-русски, а переводчиков в лагере не было. Вот начальство и решило, все равно на Врангеле я как в ссылке и нечего на меня государственные деньги переводить. Короче, ушел на условно-досрочное освобождение, вернулся на остров и женился на Кляве. Так и живем!

После нашего знакомства мы подружились. Каждую весну я заходил к Ульвелькоту, взяв с собою бутылку спирта, которую он тут же разливал пополам, одну половину прятал от Клявы, а другую доливал водой, убирал в шкаф и хитро улыбаясь, говорил, что женщинам пить много нельзя, от водки они совсем дурные становятся и только ругаются шибко сильно.

Я с ним до сих пор согласен, с одной поправкой – выпивать им вообще нельзя, поскольку нет более отвратительного зрелища, чем пьяная женщина. Да и курящая тоже. Понятно, когда курит трубку старая цыганка или индейская скво, но когда видишь за таким занятием девчонку, или юную женщину, то хочется дать ей подзатыльник и вымыть рот с мылом.

Потом мы долго пили с ним чай, он рассказывал все островные новости, и мы расставались до осени.

В год моего последнего пребывания на острове, когда вместо заказника там был уже заповедник, до меня дошли слухи, что Ульвелькот летом ведет себя странно: дома почти не бывает, уходит с запасом продуктов в тундру, возвращается примерно через две недели и после короткого отдыха опять уходит. Руководство заповедника не возражало, поскольку он остался при должности, вел фенологические наблюдения и порой много сообщал интересного о животном мире в глухих местах острова.

Причину такого поведения я узнал, когда зашел к нему попрощаться перед окончательным отъездом. Клявы дома не было.

- Ну, все, Иван Петрович,- давай прощаться, теперь я уеду и вряд ли когда появлюсь, - вынимая традиционную бутылку со спиртом, сказал я.

- Погоди, - загадочно улыбаясь, ответил он.

После этого встал, запер дверь изнутри и задернул занавески на окнах.

- Все думают, что Ульвелькот бедный, а он может самый богатый на острове, богаче самого Акуленкова (председатель поселкового совета поселка Ушаковский в то время).

- Вот скажи, ты богатый или нет?

- Нет, конечно, какой я богатый. Зарплата у меня маленькая, зато есть жена, дети и друзья – вот это и все мое богатство, - ответил искренне я.

- Ты хороший человек и мой друг, - сказал Ульвелькот, - и я сейчас сделаю тебя богатым!

С этими словами он поставил на стол два увесистых холщевых мешочка.

- Бери, - один из них твой!

- А что в них, - спросил я.

- Золото, - тихо сказал Ульвелькот, - я его в прошлом году нашел в хрустальной жиле, а в этом году все лето собирал.

Неужто, в самом деле, металл, подумал я, это же чистая уголовщина! В то время могли припаять срок, если бы обнаружили дома образец с несколькими граммами золота. А тут в двух мешочках не менее полутора–двух килограммов!

Я развязал один из мешочков, и у меня отлегло от сердца. В нем лежали необычайно крупные золотистого цвета кристаллы пирита (сульфида железа). Его часто непрофессионалы путают с золотом из-за желтого цвета.

Но надо было как-то выходить из сложной ситуации. С одной стороны не хотелось обижать Ульвелькота и говорить ему, что это не золото. Но и брать с собой весь мешочек тоже нельзя.

Я задумался и, на мой взгляд, нашел достойный выход.

- Спасибо от всей души, друг, я не могу принять такой дорогой подарок. У тебя семья, дочки, родственники и на острове и в поселке Ванкарем, зарплата маленькая – пусть будет запас на черный день. А в знак нашей дружбы, если можно, я возьму немного на память. А деньги только портят дружбу. Я молодой, здоровый, еще заработаю!

С этими словами я отложил несколько красивых кристаллов.

- Ну, как знаешь, - сказал Ульвелькот.

Было видно, что он оценил мой поступок.

Мешочки с «золотом» он куда-то унес и, видимо, надежно припрятал.

Мы попили с ним чай, обнялись и расстались.

Лишь спустя несколько лет я узнал, что он умер и похоронен на высокой сопке недалеко от поселка, где прожил жизнь, и что сопку назвали его именем. Дочки его уехали и работают в районном центре. О судьбе Клявы сведений не было. Лишь в конце 2006 года Никита Овсянников, сотрудник заповедника сообщил мне, что ее тоже нет в живых.

У меня Иван Петрович Ульвелькот навсегда остался в памяти как мудрый, немного лукавый, с мягким юмором, один из старожилов и настоящих знатоков острова Врангеля, человек с открытым сердцем и бескорыстной душой.