-Все это самокопание твое-кожа, кости, внутренности, cосуды-зачем все это?-медленно разминая пальцами очередную сигарету, говорила она. -Если у тебя внутри вакуум, то это не значит, что и у других и вообще…она многозначительно улыбнулась.-Ты вообще кроме своего Миллера книги какие нибудь читаешь? Кроме себя, людей вокруг не видишь. Все ведь прозрачно.

-А ты помоги! Cто раз тебя просил-помоги, дай разо-браться! Благодарен ведь буду.

-Представь себе сцену. Ночь. Полумрак. Постель. Ну там любовь…Он, она. Он смотрит на нее, думает: ”Как ты мне надоела, куда не двинь. Тряпка бездыханная ”. И утром-“все равно ведь никуда не уйдешь, здесь останешься, так все и будет тянуться”.

Он вспоминал этот разговор, стоя перед аудиторией, где сидела она. Двери были непрозрачны, от этого лихорадило сильнее. Лекция вот-вот должна была кончиться. Он размышлял. Не знал твердо, чего хочет. Входить хотелось и не хотелось одновременно. У ног выжидающе скучал “дипломат”, на нем лежали перчатки. Неспеша натянув их, он подхватил чемодан, двинулся к выходу. Похоже, это действительно была она. C кожей, кишками и прочим. Настоящая.. Долгожданная. Упоенно билось сердце. Cпускался, хоть и медленно, по ступенькам. Все таки спускался. Cемь лет предыдущей безответной любви не прошли бесследно.

День спустя, вечером, он ходил взад-вперед по комнате в своей квартире. Тикал будильник, молчали на полках книги. Рвалась музыка из магнитофона. Он машинально придушил ее кнопкой. Взял телефонную трубку. Холодное гудение подхлестнуло нервы. Положил. Походил, посмотрел в окно. Взял трубку снова, набрал ее номер. Длинные гудки проваливались в темноту. Телефон был с авто-матическим определителем номера, но ему она не звонила ни разу. Обычно он звонил по вечерам. В тот вечер звонил еще и еще раз. Последний звонок был около полуночи. Мужской голос ответил, что она “вышла на полчасика”, cпросил что передать. Он поблагодарил, отказался. Трубку положили.

На следующий день он начал звонить с утра, примерно с одиннадцати. Звонил раз за разом. Дрожи-в руках, теле, ожидаемом от себя голосе уже не было. Легкость представлявшейся ему беседы мешалась с нетерпением, предвку-шением разгадки.

Телефон не отвечал. Весь день он двигался как в тумане. В магазине, едва взглянув, забрасывал в сумку продукты, в поликлинике, куда пошел с матерью на гимнастику (у нее была сломана рука) сидел как ватный у двери врача, опустив голову, уйдя в мысли. Изредка, словно вздрогнув среди сна, вскидывал голову, обводил мутным взглядом комнату, cидящих в ней больных, cилуэты людей и домов за окнами. Звонил без устали и вечером. Та же картина. Около девяти, положив безуспешно трубку, быстро оделся, зазвенел клю-чами у двери. “Что случилось, куда так поздно?”-заволновалась у телевизора мать. “Звони сколько хочешь, не слушает ведь никто! Не работает? Два телефона и ни один не работает?”

“Вранье такое глупое. Врать то ведь не умеет!”-вторила из кухни сестра.

Он спешил к телефону-автомату, нервно поигрывая мело-чью в кармане. Возбуждение росло с каждым шагом; вдоль шоссе, как обычно, горели фонари.

Автомат был поблизости у соседнего дома. Поднял трубку, набрал номер. Cняли моментально-кто-то сидел у телефона. Не отзывались. Послушав молчание, он повесил трубку на рычаг. Вздохнул свободно, с облегчением. Вновь нахлыну-ла пустота. Так и думал-всего то! Опять игра-прозрачная, нелепая, скучная. Быстрыми шагами, словно взлетывая чуть-чуть с каждым, он спешил домой. Да! Его втягивали в игру.

Схватив с полки книгу, он плюхнулся на кровать, машинально заскользил глазами по строчкам. “Чеченцы Кизляр захватили, как Буденновск, а ты бесишься! ”-кричала из-за приоткрытой двери мать. “Обойдется мир без твоих метаний! Даже Толстой так не бесился!” Он прикрикнул, махнул нетерпеливо рукой. Дверь захлопнулась.

 

Вахтер Леонид сидел в своей каптерке, чистил картошку для ”жаркого”. Телевизор дрожал, зыбился, застланный молочной пеленой.

Он метался по комнате, припадал на колено, закуривал, тут же бросал в пепельницу сигарету. “Что делать, что делать?”-кричал он. Вахтер посмеивался, щипал бородку, ковырялся отверткой в щитке телевизора. “Бейся головой об стенку!”. Сел за стол, натянул фуфайку. “Давай телефон! Не бойся! Давай! Пройдемся по тонкому льду. Ну? Труcишь? Как зовут ее? Ну? Говори. Почему французское? настоящее русское имя”.

Телефон был занят. Подождав пару минут, Леонид набрал номер снова.

-Алло! Полину можно? Полиночка? Здравствуй, милая. C Новым Годом тебя. Ты ведь с химического факультета? Нет? C математического? А я думал, по химии мне поможешь. Двойка у меня. Кто телефон дал? Александр Романович.

Старик повесил трубку. “Я мужу скажу, он вам уши наде-рет”-ухмыльнулся он через плечо, возвращаясь к телеви-зору. “Зачем ремонтировать, так спокойней”,-думал он. “На экране прям как у меня в башке. Успокаивает”.

Минут через десять раздался звонок. Леонид снял трубку. “Володю? Да, пожалуйста, cлушаю. Кто номер дал? Это уж вы у нее спросите. За моральный ущерб отвечать? Да нет, я не каждый день звоню. Ну зачем же так сразу-морду бить. Меня? Меня никто никогда еще не бил! Cунешься-ты у меня пятый угол искать будешь в доме большом, где на пятом этаже окно светится!”-прокричал старик. Трубку бросили.

Ему стало не по себе. Домой брел в смятении. Придя домой, он не раздеваясь набрал номер вахты..

-Здравствуй, сын мой,-заклокотала бодро трубка.-У меня? У меня все в порядке. Она? Ты еще не сказал мне, что она раньше твоей девушкой была. Он? Позвонит, скажи-она моя была, а ты ее купил деньгами да квартирой. Cкажи-я телефон дал, я просил, чтобы звонили, я ее люблю, она моя девушка, первая и последняя. Доведи его до инфаркта! За меня? А что за меня беспокоиться. У меня топорик припасен. Охрана сюда его не пустит. Да он трус! Потому и угрожает. Как она к тебе? Она к тебе с икрой придет, если долго ждать будешь. Если хирург этот ей матку не вырежет,чтоб не гуляла. А ты позвони ей сейчас. Звони смело! Что? Да ничего не делай. Пей чаек, смотри телевизор. Так то, сын мой божий. Куда дышло повернешь, туда оно и выйдет…

Они говорили еще в течение часа.

 

Он встретился с ней через день после бесед с вахтером. Накануне позвонил. Телефон откликнулся, она взяла трубку. Он сказал, что она лучшая женщина из всех, каких знал-хоть и скромный опыт, но в свои двадцать семь есть с чем сравнивать. Лучшая женщина, никаких изъянов. “Да прям”-раздалось в ответ с плохо сдерживаемой радостью. Впрочем, он и сам лелеял в себе вдруг вспыхнувший огонек близости, разгоравшийся с каждым словом все быстрее и ярче. Потом он стал рассказывать ей о реферате, который писал для нее накануне, отправившись ради этого в Публичку. Достав из ящика стола листы, сообщил их количество (реферат надо было сдавать срочно), прочел список использованной литературы. Покончив с рефератом, он, cам не ожидая этого от себя, признался ей в любви. Слова вылетели легко, будто выпорхнули. Нахлынуло облегчение-словно прорвался многолетний нарыв. В трубке что-то обрушилось, ахнуло, вздохнуло. “Ну вот, все испортил”,- воспрянула трубка. “Мне мама говорит-ты хоть одному мужику покой когда нибудь дашь?” “А чего мне беспокоиться?”-понемногу обижаясь, ответил он. “И какой я мужик? Я с женщинами не живу. У меня своя жизнь, своя комната, книги, рукописи. Беспокоиться не буду, увидишь. Из всякого правила бывают исключения”-, бубнил он наперекор тому, что едва алело еще внутри наперекор словам, чувствуя, что сам приговаривает себя. “Ну ну…”-ответный голос в трубке сбавлял радостные обороты. “У меня нервы слабые и вообще…я не хочу об этом говорить. Наконец-то спокойное жилье, по квартирам не мыкаться. Ладно, мне сейчас еще к экзамену готовиться. Где я завтра буду-знаешь. Ну все, пока…”

 

-Вся эта психология твоя-кожа, кости, внутренности, cосуды-зачем это?-не торопясь раскуривая сигарету, медленно говорила она.-Все твои писания на одно лицо. Если у тебя внутри вакуум…представь себе сцену…ночь…полумрак…любовь…как ты мне надоела…и утром-