Матненко завершал письменный отчёт о работе группы за январь. Настроение было бодрым. Сделать за такой малый срок удалось немало. Допрошено 180 человек. Появился интересный материал для анализа. Наметилось пять человек с неплохой перспективой вербовки. Шалыгинская библиотека становилась популярной. Шалыгину начинали доверять в революционной среде. Входило в привычку назначать встречи у него на квартире, передавать через него записки и мелкие посылки.

Ну и самое главное: зацепили крупных большевиков. И Свердлов и Сталин оказались известными полиции рецидивистами. Оба были в розыске и подозревались в организации терактов и ограблений банков. Зона действия Свердлова – Урал. Сталин действовал на Кавказе и на юге России. Информация от Шалыгина показывала, что оба близки к редакции газеты “Правда”. Возможно входят в неё. Возможно даже возглавляют. За обоими установлена слежка. Свердлов в Питере. Сталин выезжал на два месяца за границу, только что вернулся. Координаты типографии пока не установлены, но адресов и явок уже достаточно для задержания всех причастных. Пора разрабатывать детали захвата и определяться с датой.

Матненко поднял трубку телефона, крутнул ручку аппарата. После некоторого пощёлкивания раздался голос поручика Колесова:

Говорите.

Ротмистр Матненко у аппарата. Передайте полковнику, что я прошу аудиенции для доклада.

Хорошо, Виктор Михайлович. Я перезвоню.

Матненко положил трубку. Подошёл к окну. Шпиль адмиралтейства был скрыт тяжёлыми сырыми облаками свинцового цвета. Матненко непроизвольно передёрнул плечами как от озноба хотя в кабинете было тепло. Вернулся к столу. Зазвонил телефон:

Полковник ждёт Вас, господин ротмистр.

Спасибо, поручик.

Матненко взял со стола папку с отчётом и направился к знакомому кабинету полковника Ерёмина.

 

* * *

 

… Ерёмин выслушал доклад Матненко молча, не перебивая. Матненко даже казалось местами, что полковник скучает. Однако как показало дальнейшее обсуждение Ерёмин не упустил ни одной детали.

Ну что ж, Виктор Михайлович, темп взят неплохой. И направление верное. Как будете типографию вычислять? Есть мысли?

Вариантов два. Либо взять сейчас всех причастных, либо продолжать собирать информацию. В первом случае есть надежда обнаружить что-то при обыске ( типографская краска, наборные шрифты и прочее). Тогда возможно удастся кого-то раколоть на адрес типографии. Второй вариант надёжнее, но кто скажет, сколько потребуется времени. Да и люди могут разбежаться. Ищи их потом по всей России.

Да, Вы правы. Времени у нас совсем нет. Да и не так уж принципиально, на каком именно станке напечатана газета. Люди, которые складывают буквы в слова – вот главное. Этих людей необходимо лишить возможности писать. А если не можем этого сделать, если люди зарылись в глубокое подполье или скрылись в эмиграции, то задача наша – перекрыть им доступ к станку. Пусть пишут сколько угодно, но в мусорную корзину.

Да я согласен с Вами, Александр Фёдорович.

Вот что, ротмистр. Два дня Вам на подготовку захвата. Всех взять. К обыску подключите Колесова. Нюх у него собачий. Далее: перекрёстные допросы, сбор компромата, выявление неблагонадёжных. Ну и заслуженный финал - Вы знаете: суд, этап, Сибирь.

Так точно, господин полковник. Разрешите идти? - Матненко встал по стойке “Смирно”. Ерёмин улыбнулся:

Расслабьтесь Виктор Михайлович. Не торопитесь. Присядьте-ка сюда.

Удобно расположившись в кресле, продолжил:

Я вот о чём думаю, ротмистр. Захват, арест, Сибирь – это всё хорошо. Всё это на пользу дела. Но вот что получается: Мы ликвидируем по 3-4 газеты в год. Отправляем в тюрьму и ссылку сотнями. А результат? Если здесь они были зелёными сопляками, нахватавшимися лозунгов о всеобщем счастье, то после ссылки – это уже ожесточённые, циничные волки, ни на что не годные кроме бунта. Выходит мы сами плодим себе врагов. Вы знаете как эти подонки называют тюрьму?

Как, Александр Фёдорович?

Революционный университет. А ссылку – кузницей кадров.

Да, да, Александр Фёдорович. Это жестокая реальность.

Расскажите-ка мне о Шалыгине - внезапно сменил тему Еремин – какое у Вас о нём сложилось мнение?

Умён, хорошо контролирует себя, не суетлив, работоспособен, исполнителен. Постоянно занимается самообразованием. Честолюбив. С негативной стороны пока себя не проявил.

Хорошо. А скажите, Виктор Михайлович, насколько он предан государю и отечеству? Способен ли он на предательство?

Александр Фёдорович, Вы меня ставите в неловкое положение. Не в моих силах заглянуть в душу человеку.

Ну хорошо, поставим вопрос иначе: “Как Вы считаете, что скорее способно склонить его к измене: деньги, женщины, власть, месть, глупость, страх?”

В новой постановке вопрос Ваш не стал проще, но мне кажется я понимаю, о чём Вы. Без сомнений этот человек лишён всякого фанатизма. Так что ради призрачного светлого будущего или загробного счастья он напрягаться не будет. Такое у меня сложилось о нём впечатление. Это на уровне интуиции. Знаете ведь жесты, взгляды (даже мимолётные) иногда многое говорят о человеке.

Да уж знаю. Продолжайте. Мне интересны Ваши оценки.

А если фанатизма нет, а работа тем не менее делается? И делается неформально, с энтузиазмом и выдумкой, то это значит есть другие стимулы. Скорее эти стимулы связаны с карьерой – деньги через власть, а не власть через деньги. Иными словами Шалыгин вряд ли способен рискнуть карьерой ради взятки. А вот сменить хозяина ради карьеры он, пожалуй, способен.

Что Вы имеете ввиду?

Если дело дойдёт до открытого противостояния, он всегда будет на стороне сильного.

А Вы, Виктор Михайлович?

Сложно поручиться. Но плевать против ветра вряд ли буду.

Какая же между вами разница?

Разница в возрасте: он моложе. А значит при всём своём цинизме и беспринципности реального жизненного опыта у него пока маловато. Значит он может просто ошибиться и определить не того сильного, которому стоит продаваться. Что касается меня, то мой жизненный опыт говорит о том, что и выгоднее, и для здоровья полезнее оставаться своим среди своих. Не стать лысому кучерявым, как говорили у меня на родине. А носить всю жизнь парик мне жарко и некомфортно. Хотя ещё раз хочу отметить, что это сугубо личные интуитивные оценки.

Хорошо. Спасибо за откровенность, Виктор Михайлович. С Вами опасно. У Вас глаз как рентгеновский аппарат.

Ерёмин улыбнулся и опять Матненко не понял его истинного отношения к обсуждаемому вопросу:

Вот что, Виктор Михайлович, готовьте Шалыгина к аресту.

Матненко оторопел. Его изумление было настолько очевидным, что Ерёмин громко расхохотался. Отсмеявшись Ерёмин сказал:

Да не пугайтесь так. Ваша характеристика Шалыгина только убеждает меня в том, что это идеальная кандидатура в университет. В тюремный университет, разумеется. Внедрим его в революционную среду по-настоящему. Пусть станет настоящим революционером. А какой настоящий революционер без ареста, тюрьмы и ссылки? Учтите это. Шалыгин должен пойти по этапу вместе со Свердловым и Сталиным. И в ссылке жить он должен где-то от них поблизости. Проявить себя перед ними должен во всей красе. Рекомендации двух членов ЦК партии будут для него трамплином в большую политику. А чтобы про нас не забывал, мы ему покажем его личное дело, в котором аккуратно подшиты ведомости на зарплату в охранном отделении с его подписями. Разумеется мы ему подскажем, что сделано несколько копий его личного дела и что храниться они будут вечно по разным адресам.

 

* * *

 

… Матненко в очередной раз поразился неординарности мышления Ерёмина. Идею ареста Шалыгина Матненко считал чересчур экстравагантной и малополезной. Только через много лет Матненко понял, что Еремин уже тогда, в 1913 году не исключал вариант крушения монархии и выстраивал для себя пожарные выходы.

 

* * *

 

...Шалыгин встречался с Матненко на конспиративной квартире. Матненко принёс на встречу рукопись заметки в газету “Правда”. Текст был написан им самим и согласован с полковником Ерёминым. Шалыгин ещё не знал об этом, но уже была разработана операция, в которой ему предстояло сыграть заглавную роль.

Матненко передал Шалыгину две страницы убористого текста со словами:

Возьмите, Иван Иванович, вот это. Перепишите своим почерком. Это Ваша заметка в газету “Правда” с описанием событий, предшествующих расстрелу рабочих на Ленских рудниках. Заметка подписана: “Землекоп Шалыгин”. Землекоп с этой минуты – Ваша партийная кличка. Все документы с упоминанием Вашей фамилии изъяты из архивов и находятся в личном распоряжении полковника Ерёмина. Т.е. о Вашем прошлом без серьёзной на то причины никто не узнает. Начинается Ваше светлое будущее

Что Вы имеете ввиду, Виктор Михайлович?

Прежде всего забудьте о Викторе Михайловиче Матненко. С этой минуты я для Вас “дядя Ерофей”. Общаться будем посредством обычной почтовой переписки. Письма будете посылать в Петербург по адресу вот этой самой квартиры.

Ничего не понимаю, Виктор Михайлович. Объясните пожалуйста.

Наша цель – Сталин и Свердлов. Брать их будем одновременно, но прежде Вам нужно будет напечатать вот эту заметку в газете “Правда”. Эта публикация станет для Вас пропуском в революцию. Да, вот ещё что. Готовьтесь в дальнюю дорогу. Вас мы арестуем тоже. В момент встречи с одним из них. Далее состоится суд. Вас всех троих отправят в Туруханский край на вечное поселение.

Шалыгин не верил своим ушам:

На вечное поселение? В Туруханский край? Я Вас правильно понял, Виктор Михайлович?

Всё правильно, товарищ Землекоп. Рассматривайте это как длительную командировку. Задача – взглянуть на этих героев вблизи когда они вдали от обожающей их экзальтированной публики. Каково у них нутро? Что ими реально движет? Сильные стороны характера, слабости, грехи, соблазны – всё это чрезвычайно интересно. Ну, разумеется, связи, контакты, разногласия с товарищами... Ну Вы знаете.

Матненко достал из заднего кармана брюк перочинный ножик. Взял яблоко со стола и, отрезая дольку за долькой, размеренно снимал кожицу и отправлял их в рот. Покончив с яблоком, Матненко подошёл к умывальнику на кухне, смочил руки, осушил их полотенцем и, вернувшись к столу, продолжил:

Расслабьтесь Шалыгин. Когда прийдёт время, мы Вас вытащим оттуда, организуем побег. Добавим Вам тем самым авторитета в революционных кругах. Ну и о командировочных не забывайте. Будете получать северный коэффициент. Плюс надбавка 100% за особую опасность. Через пару лет вернётесь богатым человеком. Или заколебались?

Это не колебания, Виктор Михайлович. Просто как-то неожиданно это всё. Благодарю за доверие. Всё сделаю как надо.

 

* * *

 

1914.

Краков (Австро-Венгрия). Зиновьев оформляет проездные документы для Ленина с семьей из Кракова в Цюрих (Швейцария) через Германию.

 

Ленин все разговоры о предстоящей большой войне в Европе называл вредными и паникерскими. Большая национально-патриотическая война никак не вписывалась в его теорию империализма. Из этой теории вытекало, что все последующие войны будут войнами не между государствами, а между классами, а классовые противоречия в Европе до военной развязки еще не созрели. Поэтому Ленин, подавив сомнения, тревоги и предостережения жены Надежды Константиновны и ее матери Елизаветы Васильевны, настоял на том, чтобы лето провести как обычно в горах под Краковом.

Собирались и упаковывались недели три. Неделю добирались до Поронина, еще пару недель распаковывались и привыкали к новому распорядку жизни в польской глуши. Когда пришло известие об убийстве эрц-герцога Фердинанда в Сараево, еще теплилась надежда, что обойдется без войны, но когда одна за другой стали объявлять о вступлении в войну Англия, Франция, Россия, стало понятно, что безмятежных каникул с горными прогулками и рыбной ловлей не получится, что надо перемещаться в более спокойное место, т.к. Польша наверняка очень скоро превратится в театр военных действий.

Решено было двигаться в традиционно нейтральную Швейцарию. А сделать это было непросто. Путь через Вену и Мюнхен был закрыт, в обход через Россию, Финляндию, Швецию, Данию, Голландию, Бельгию, Францию слишком длинен и опасен. Оставался южный путь через балканские страны, но и он был невозможен. Здесь уже шли реальные боевые действия. Семейство Ленина было в полном отчаянии. На всех, включая самого Ленина, было жалко смотреть.

Григорий Зиновьев, глядя на откровенную панику ленинской семьи, понял, что пришла пора брать инициативу в свои руки. Он объявил всем, что выезжает в Краков, строго наказал дожидаться его в Поронине и без него никуда не двигаться.

В Кракове Зиновьев первым делом разыскал германское консульство. Так называли его люди непосвященные. На самом деле это был только визовый отдел германского консульства, которое располагалось в Вене — столице Австро-Венгрии. Людям посвященным было известно, что полномочия визового отдела были гораздо шире выдачи виз. Об этом говорил и высокий статус начальника отдела поковника Шумахера— до назначения в Краков он служил в германском генштабе.

Здание было заперто на замок. Никого не принимали. Из труб клубился дымок (и это в августе!). Жгли документы. И конcул наверняка там, внутри. Само собой, ему сейчас не до посетителей. Его волнуют сейчас совсем другие проблемы. Зиновьев напряженно задумался: «Какие?...Какие проблемы могут быть у консула к начале войны... Консул... Начало войны... Связь!... Наверняка он сейчас на прямой связи с Берлином. Так... Ну что ж. Ударим по связи.» Григорий метнулся на знаменитый краковский толчок и быстро нашел все необходимое. Через пару часов длинноволосого связиста в форменной тужурке и картузе с кокардой можно было увидеть на телеграфном столбе неподалеку от немецкого консульства. Зиновьев перекусил щипцами и телефонный и телеграфный провода, оставив их на бабках. Результат своего вредительства скрыл изолентой. Оставив, таким образом консульство без связи, Зиновьев нанял четырех босяков, разметил место для канавы вдоль забора консульства. Босяки стали энергично копать траншею в надежде на магарыч, а Зиновьев принялся важно прохаживаться вдоль забора, покуривая трубку.

Ждать пришлось недолго. Из здания консульства выбежал взволнованный сотрудник и, с трудом подбирая польские слова, обратился к Зиновьеву:

Господин, Вы имеете отношение к связи?

Можете не напрягаться. Говорите по-немецки. Я Вас пойму.

О, спасибо. Телефон, телеграф — это по Вашему профилю?

Абсолютно точно. Разрешите представиться: Григорий Зиновьев — главный специалист краковского телеграфа.

Зиновьева пригласили осмотреть аппаратуру. Внутри здания он был представлен консулу. Было понятно, что связь прервалась в тот момент, когда потребность в ней была максимальной и на Зиновьева смотрели как на потенциального спасителя. Сыграть роль такого спасителя было несложно, так как круг интересов сотрудников посольства был явно далек от технических деталей телеграфной связи. Минут тридцать Зиновьев разбирал и собирал вновь аппаратуру, прослушивал линию внутри здания и вне его с помощью телефонной трубки с двумя проводками, пару раз даже взбирался на телеграфные столбы. В итоге связь волшебным образом восстановилась.

В чем же была причина? - спросил Зиновьева консул.

Пыльца. Так бывает в июле. Цветет все вокруг, а пыльца, знаете, отличается от обычной пыли повышенной липкостью. Пройдет, скажем, дождь. Обычная пыль будет смыта и контакты очистятся. С пыльцой не так. Дождем она не смывается, а наоборот, слипается в отличный изолятор. Так постепенно и ослабевает контакт. Сначала приходят помехи: треск, искажения, скрип. А потом контакт исчезает вовсе и только механическая чистка может помочь.

Да-да, действительно, помехи в последнее время были ужасные. Ну спасибо Вам. Мы Вам заплатим. Вас проведут в кассу.

Консул наклонил голову, заканчивая разговор. И тогда Зиновьев включил свое главное оружие — умение убеждать. Эту способность отмечали все знавшие его. Удивительным образом он умел найти именно те слова, что максимально могли склонить конкретного слушателя к нужному Зиновьеву решению.

Зиновьев наклонил голову, приняв знак консула к окончанию беседы, однако продолжил разговор:

Понимаю Вашу занятость, господин консул и тем не менее прошу Вас уделить мне несколько минут, т.к. речь пойдет о деле государственной важности.

Консул приподнял брови в удивлении услышать нечто подобное от человека, случайно оказавшегося поблизости.

Хорошо, пройдемте в кабинет.

Зиновьев, удобно разместившись в глубоком кресле, разминал предложенную ему послом сигару:

Думаю, что я не слишком Вас удивлю, господин консул, если сообщу Вам, что поломки аппаратуры не было, контакты были в порядке, что это я лично перекусил провода, чтобы добиться таким образом беседы с Вами.

Консул взглянул на Зиновьева с интересом:

Я, знаете, привык ничему не удивляться, но эта Ваша нынешняя версия звучит более правдоподобно нежели предыдущая про пыльцу. Что же это за дело такое государственное у Вас ко мне, что заставило Вас пойти на прямое преступление? Ведь это вредительство. Я могу задержать Вас и сдать польским властям.

Не смешите меня, господин консул. Вам меня задерживать никакого резона нет, а поляки меня только похвалят за это хулигаство. Сочтут за патриотический акт. А вот, выслушав меня, Вы действительно внесете неоценимый вклад в победу Германии, да и для себя лично заработаете немало очков.

Продолжайте — консул поправил пенсне.

Прежде всего разрешите представиться: Зиновьев Григорий Евсеевич — член ЦК РСДРП большевиков, сопровождаю семейство лидера партии Ленина Владимира Ильича и его самого на отдыхе и лечении в Поронине. Наверняка где-то в Ваших архивах есть данные и на меня и на Ленина.

Предположим — сухо заметил консул.

Вы, вероятно, знаете, что партия большевиков объявлена в России вне закона, а ее центральный комитет государственными преступниками. Главное обвинение царской власти состоит в том, что партия открыто выступает за свержение царизма и за поражение России в предстоящей войне.

Консул с по-прежнему бесстрастным лицом:

Неужели? У меня несколько иная информация: я знаю, что никто в России партию большевиков не запрещал. Легально выходит газета. «Правда», если не ошибаюсь. Да и в Государственной Думе есть депутаты от этой партии. Да и не слышал я, чтобы какая-либо партия выступала за поражение собственной страны в войне. А уж информация об этом у нас поставлена отлично. Поверьте мне.

Зиновьев, нисколько не смущаясь:

Да, господин консул, охотно верю. Действительно, я немного предвосхитил события, но поверьте мне, резолюция за поражение России в войне уже принята ЦК. Дело нескольких недель ее публикация и распространение. Ну а запрет и другие санкции неминуемо после этого последуют. Это очевидно.

Консул, устремив неподвижный взгляд в Зиновьева:

Хорошо, допустим. Тогда объясните, в чем же причина этого предательства?

Мы не называем это предательством, господин консул. Мы - партия рабочего класса, которому суждено стать пушечным мясом в предстоящей войне. И задача нашей партии в том, чтобы повернуть ружья трудящихся в солдатских шинелях против угнетателей внутри страны. На этом историческом отрезке задача нашей партии совпадает с задачами германского государства. Следовательно, мы становимся союзниками и должны всячески содействовать друг другу.

Консул задумался. Этот русский будто читал последнюю секретную шифровку из Берлина с запрещением начинать эвакуацию консульства без завершения плана мероприятий по организации агентской сети на территории потенциального противника. Логика в словах русского безусловно присутствовала. Информацией и о Ленине и о партии большевиков консул владел. Все, что сообщил ему русский, было похоже на правду и вполне вписывалось в эту информацию. Получить Ленина вместе со всей его агентурой под свою крышу было большой удачей и наверняка содействовало бы продвижению по службе. Консул внутренне потирал руки от оживления, но лицо его оставалось бесстрастным:

Предположим, что Вы говорите правду. Какого же содействия от нас Вы хотите, господин Зиновьев?

Я Вам сообщаю абсолютную правду, господин консул. А Ваша помощь в этот острый исторический момент была бы нам весьма кстати. Наш партийный штаб перемещается в нейтральную Швейцарию. Для проезда по территории Австро-Венгрии и Германии потребуются соответствующие документы. Вам эта задача наверняка по силам.

Возможно-возможно. Однако дипломатического статуса у вас нет. Следовательно вопрос должен быть специально согласован с министерством. Скажите, господин Зиновьев, могу ли я сообщить в Берлин о готовности господина Ленина подписать соответствующее агентское соглашение с управлением внешней разведки германского генштаба?

У Зиновьева не было полномочий отвечать на этот вопрос. С Лениным этот вариант даже не обсуждался, но отвечать неопределенно в данной ситуации было бы неправильно. По реакции консула было непонятно заглотил он наживку или нет. Да и вообще было не ясно кто у кого на крючке. Зиновьев понимал, что пошла крупная игра, и последствия ее сегодня представить невозможно. Тем не менее ход назад Зиновьев для себя исключил. Сейчас главное — добиться результата, а о последствиях позаботимся потом. Зиновьев ответил бодро:

На принципиальное согласие Ленина можете рассчитывать, но что это будет за соглашение: «Подпись в обмен на проездные документы» или «Подпись в обмен на проездные документы плюс нечто еще», я сказать не могу. Для этого мне нужно и Ваши предложения выслушать и с Лениным посоветоваться.

Консул удовлетворенно кивнул:

Хорошо, господин Зиновьев. Время ужинать. Вас покормят в столовой. Я распоряжусь. А пока Вы будете ужинать, я свяжусь с Берлином. Разговор продолжим после этого.

Расстались довольные друг другом, когда уже рассвело. У Зиновьева в нагрудном кармане появился пакет с визовыми документами на Ленина и всех сопровождающих, у посла на груди кителя замаячила дырочка для очередного ордена.

 

* * *

 

Триумф возвращения в Поронин быстро сменился суетой дорожных сборов и досадой от неадекватной реакции Ленина. Зиновьеву так и не удалось обсудить с Лениным главный вопрос об условиях сотрудничества с германской внешней разведкой. Всякий раз когда разговоры с Лениным доходили до этой точки, вождь под разными предлогами менял тему разговора, а в конце концов вообще избавился от Зиновьева. Ленин настоял, чтобы Зиновьев сошел на платформе Кронберг в окрестностях Вены и в дальнейшем добирался до Берна самостоятельно. В Вене осталась ленинская библиотека и мебель. Задача Григория состояла в том, чтобы литературу по списку выслать почтой в Берн а из мебели захватить с собой любимое Лениным винтовое кресло. Ох и намучился он с этим креслом в дороге. Оно никак не хотело помещаться в узкие двери пассажирских вагонов и пришлось пропустить немало поездов прежде чем удалось за взятку поместить его в багажный вагон.

Три недели спустя Ленин, увидев в дверях своего дома в Берне Зиновьева с креслом, удивленно приподнял брови:

Ба, … Григорий... Кресло из Вены приволок. Григорий, Вы в своем уме?... А да-да,... Припоминаю. Спасибо Вам, Григорий. Инесса так любит дремать в этом кресле.

Все вопросы Зиновьева о договоре с немцами Ленин просто игнорировал, глядел прямо в глаза и говорил о другом. Впрочем Зиновьев прекратил касаться этой темы после того как дважды уперся в жесткий ленинский взгляд. Косвенную информацию о том, что переговоры все же были, Зиновьев получил от Крупской:

Да, в Вене нас встречали. Это был штатский господин в клетчатом пальто. Он представился, но я не запомнила. На привокзальной площади нас ждали два автомобиля. На одном мы все поехали в гостиницу. Это был грузовик. Туда мы все вошли вместе с вещами. А второй был легковым, на нем Владимир Ильич уехал куда-то с этим господином в клетчатом пальто. Я не знаю, куда они ездили. Владимир Ильич сказал потом, что оформляли документы на выезд в Швейцарию. Да он был там долго, вернулся только к вечеру, ужинать не стал, сразу ушел к себе спать.

 

* * *