Павел передал арестованных Шевелеву. Тот махнул рукой:

Хорошо, Соколик, иди отдыхай. А за рыбой я отправлю кого-нибудь с кухни. Знаю, что торопиться надо до восхода, чтоб не протухла. Иди, иди, сосни до обеда.

Павел добрался до своего лежбища в пустом станке в конюшне, пожевал вяленой воблы и улегся спать. Но поспать ему толком не удалось. Только-только глаза стали смыкаться, как загремел кусок рельса, подвешенный на березке у штаба. Кто-то отчаянно колотил по нему ломом. Прозвучали голоса: «Тревога! На построение! Форма одежды: номер один». Павел стал вспоминать: форма одежды номер один — это что у нас такое? Да, это значит, в полной аммуниции, с оружием к маршу готов. Да, похоже, дело серьезное. Видно сниматься придется с насиженного места».

Шевелев, вытянувшись перед строем, вещал в полный голос:

Товарищи красноармейцы, только что получена депеша из штаба полка. Нам приказано срочно покинуть место дислокации и маршем двигаться в Астрахань. В городе произошла попытка вооруженного восстания. Идут бои на улицах города. Наша задача помочь братьям по по классу и раздавить контрреволюционную гадину.

Павлу мрачно подумалось: «Это кого он считает братьями по классу? Уж не тех ли работяг-молотобойцев, которых каждый день расстреливает?»

До Астрахани добрались уже заполночь. Шевелев решил батальон в город не вводить. Люди устали после марша, да и входить в абсолютно неосвещенный город, не зная обстановки, было слишком рискованно. На ночлег остановились в пустых баржах на берегу у села Яксатова. Поужинали сухим пайком, мгновенно заснули, а поутру вошли в пригороды. До Кремля был путь неблизкий — десяток верст по городским улицам. Сначала шли по Лесниковской единой колонной, когда вошли в Зацарево, Шевелев рассредоточил батальон по ротам, взводам и отделениям, приказал прочесать все улицы села с целью сбора информации и ареста всех подозрительных. Место сбора после прочесывания определил у моста через реку Царев.

Было ясно, что к основным событиям в городе батальон опоздал. Над городом висела тяжелая могильная тишина, время от времени прерываемая одиночными винтовочными выстрелами. Место выстрела легко определялось по взлетаюшим над крышами домов вороньим стаям, которые реагировали на выстрелы недовольным карканием. Такого количества ворон одновременно ни до, ни после того мартовского дня Павлу Соколику видеть не приходилось. Казалось, что эти вестники смерти слетелись в город со всего Астраханского края. Трупы были везде. Сначала они встречались только на перекрестках. Ближе к центру города мертвые тела лежали прямо на тротуарах, мостовых и в подворотнях. Павел несколько раз наклонялся к мертвым, переворачивал мертвеца на спину, определяя не жив ли несчастный. Но живых не было. Почти у всех были изуродованные выстрелом в упор опаленные порохом лица. Значит добивали раненных и оставляли тут же на улицах. Это было похоже на смену тактики. Павлу приходилось быть свидетелем расстрелов на месте врагов советской власти и раньше власть как-то стыдилась трупов. Расстреливали ночью и тут же скрытно вывозили тело. Здесь же трупы лежали нетронутыми. Видимо властям захотелось продемонстрировать всему городу свою непримиримость к мятежникам и тем самым запугать всех оставшихся в живых.

У моста через Царев Шевелев наткнулся на Рябчика - ординарца командира дивизии Распопова. Рябчик радостно взмахнул руками:

Ну наконец-то, пролетарцы объявились. У меня к тебе, комбат, устный приказ комдива: «Следовать к месту прежней дислокации батальона в порт, занять круговую оборону, ждать дальнейших рапоряжений».

Шевелев кивнул:

Понял.

Рябчик тут же исчез, а Шевелев, отдав распоряжения ротным, покинул батальон и направился в штаб дивизии за информацией и распоряжениями. Шевелева сопровождал первый взвод портовой роты, куда входил и Павел Соколик. От Царева моста повернули налево и по переулкам затона вышли на Большую Царевскую, прошли ее до конца, по Теребиловской вышли на Татаро-Базарную, прошли по ней до набережной, пересекли по мосту приволжский затон и по Пристанской добрались до Кремля. Александровский Сад был заполнен войсками на привале. Шевелев выяснил, что штаб дивизии располагается на Артеллеристской, значит нужно было обогнуть Кремль по Теребиловскому переулку и по Кольцу выйти на Артеллерийскую. Путь был неблизкий и на всем протяжении трупы, трупы, трупы,...

Солнце стояло в зените, трупы начали подванивать. Во взводе недоумевали, почему никто не убирал мертвые тела, не складывал их в штабеля, не вывозил на кладбище. Не была даже расчищена площадка в Александроском Саду для привала. Было гадко смотреть на то, как усталые красноармейцы, не найдя в окружающей мартовской грязи ничего более подходящего, присаживались на валявшиеся тут и там трупы, принимались зло двигать желваками, разжевывая размоченные предварительно в кружке с кипятком сухари.

Павел перестал реагировать на трупы, с мрачным взглядом, устремленным куда-то вглубь самого себя, перешагивал через мертвых. Сначала старался хотя бы не наступать на мертвецов, но когда плотность мертых тел превысила всякие мыслимые размеры, прекратил и это, шел не разбирая, что оказывалось под ногами: упавшая с дерева ветка, или рука несчастного, затоптанная в грязь. Все чаще стали встречаться отдельные части мертвых тел: окровавленные руки, ноги, головы, смешанные с грязью внутренности. Было понятно, что многотысячная толпа была подвергнута прицельному пулеметному и артиллерийскому огню. Площадь Кольцо была полностью покрыта ямами, более мелкими по сравнению с воронками от снарядов. Значит гранатами разрывали людей на части. Поражало и ставило в тупик даже не количество человеческого мяса, а то, что убитыми были братья по классу — такие же работяги как и сослуживцы Павла по пролетарскому батальону. Это никак не укладывалось в сознание: как же так? Как это получилось, что уже второй год власть звонит во всех газетах о непримиримой войне с контрой за интересы рабочего класса, а реально убитыми оказываются те самые мирные рабочие, братья по классу? Убитые с такой жестокостью и в таком количестве.

* * *

В штабе дивизии Шевелева принял старый знакомый Сергей Миронович Киров — тот самый щербатый весельчак, командующий уничтожением двух батальонов Астраханского полка летом прошлого года. Шевелев доложил о том, что пролетарский батальон маршем прибыл в город по приказу штаба дивизии. Киров узнал Шевелева:

Пролетарский батальон? Ну как же как же, знаю такой. Помню как ловко твои бойцы, комбат, там на барже вершили справедливый суд над мятежниками. В порту расположились, как и прежде? Это хорошо. Работы будет навалом по твоей специальности.

Шевелев, совершенно потерянный после всего увиденного сегодняшним утром:

По какой специальности, товарищ председатель Реввоенсовета?

Контру будешь топить. Там в порту пароход стоит на причале. Принимай командование. А работой я тебя обеспечу. Всех доставленных контриков будешь вывозить где поглубже и топить как котят.

Шевелев не стал задавать лишних вопросов и вернулся в порт от греха.

 

* * *

Запрет Кирова на вывоз трупов действовал весь март до середины апреля и лишь под угрозой эпидемии реввоенсовет приказал трупы штабелевать, заливать известью и хоронить в братских могилах.

 

* * *

Аресты и расправы продолжались до самого лета. Изменился лишь социальный состав арестованных. Если поначалу брали рабочих-участников мартовского митинга, то уже в апреле стали брать представителей буржуазии: домовладельцев и бывших хозяев собственного дела для того, чтобы представить расправы как классовую борьбу. Лишь угроза захвата Астрахани войсками белых охладила аппетиты Реввоенсовета.

Павел Соколик не захотел участвовать в бессмысленных убийствах и в одну из безлунных ночей покинул территорию порта, погрузил в заранее изготовленную ручную коляску двухлетнюю дочку, взвалил на себя и Саньку по мешку самых необходимых вещей и отправился пешком на юг на Махачкалу, Дербент, Баку. По слухам на юге советской власти не было и Павел с Санькой надеялись там укрыться от войны.

* * *

 

Надолго замолчали. Каждый думал о своем. Мое воображение рисовало мне трупы, холмы из трупов, пригорки, горные хребты. Сколько вас, молодых полных сил и надежд на светлое будущее моих соотечественников стало прахом, компостом, грунтом. А ведь это только предгорья, горные вершины еще впереди. Советского союза еще нет. Его эмбрион только пробивает себе дорогу к великим достижениям и победам. Лес рубят — щепки летят. Но это пока первые щепки в неумелых руках тех, кто взял в руки топор истории. Время, когда этот топор будет поставлен на стахановскую вахту еще впереди.

Дедуня, Павел Сергеевич, а почему ты мне ничего такого о своей жизни не рассказывал пока жив был?

Дед Павел поднял глаза, улыбнулся:

Не хотел тебе жизнь портить, ведь ты был таким восторженным пионером-комсомольцем. Да и не разбирался я в политике.

Вступил в разговор дед Петр Яковлевич:

Хитришь, Павло. Я-то знаю, первым книгочеем был на сахзаводе и газеты всегда выписывал.

Правду говорю, Петро, ничего я не понимал в жизни, которую прожил. А книги? Я ведь сказки читал, да о старой жизни, когда не знали люди ни про колхозы, ни про мировую революцию.

Ну а теперь понимаешь? - это я вклинился с вопросом.

Теперь понимаю многое.

А что изменилось?

Что изменилось, когда смерть пришла? А ты не знаешь внучок?

Не знаю. Откуда мне знать? Я ведь жив пока, да и по границе жизни и смерти гулять не приходилось. Расскажи дедуня.

А ты как думаешь, Петро? Рассказать внуку или пожалеть и промолчать? - обратился дед Павел к свату Петру.

Ну а чего ж ходить вокруг да около. Рассказывай. Ведь мы для этого и объявились здесь, в Хата-Яме.

Ну хорошо, будь по-вашему. - и после паузы, обращаясь ко мне, - Вот скажи мне, Петруша, тебе во сне летать приходилось?

Приходилось.

А вещие сны тебе снились? Когда ты вдруг вспоминаешь, что все, что происходит с тобой сейчас в данную минуту, ты уже видел во сне когда-то давным-давно?

Бывало такое.

А вот говорят на Руси: «Утро вечера мудренее». Это от того, что бывает мучает тебя какой-то вопрос и не знаешь ты как правильно на него ответить. Засыпаешь, а утром просыпаешься и полная ясность в голове. Так с тобой бывает?

Бывает и так.

Ну и про то, что близкие люди могут одинаково чувствовать на расстоянии ты слышал?

Слышал.

И про то, что великие открытия происходят одновременно в разных странах ты тоже знаешь?

Знаю.

Ну а отчего все это происходит, никогда не задумывался?

Честно говоря, гнал от себя мысли на эту тему. Слишком все это близко к шаманизму, да и проходимцев, которые выдают себя за экстрасенсов, не люблю.

Я так и думал. Какой еще можно ожидать ответ от верного ленинца. А как ты объяснишь, что мы вот со сватом вдвоем сидим тут в Хата-Яме разговариваем с тобой о том, о сем, а ведь мы давно умерли, нас нет?

Я не могу этого объяснить. Первое, что приходит в голову, это то, что я сошел с ума, что мне все это снится наяву: и ты, и дед Петр, и Хата-Яма. Говорят, что ущипнуть надо себя в этом случае, тогда проснешься от боли и сон исчезнет. Но мне щипки не помогают. Я уже пробовал. Наверное у меня более тяжелый случай психического расстройства.

Ты посмотри на него, сват. Вот упрямый какой. Весь в тебя. Выдумывает всякие отговорки, вместо того, чтобы прямо назвать вещи своими именами. - и, обращаясь ко мне, - Ты смотришь на мир, внучок, будто кроме тебя в этом мире никого не было и нет, будто все в этом мире — твое воображение. Поскромнее надо быть. Надо допустить, что это не ты нас со сватом вообразил, это мы решили поделиться с тобой информацией о наших жизнях. Представить себе, что мы со сватом существуем не только в твоем воображении, но и сами по себе — это первый шаг, который ты должен сделать.

Хорошо, я допускаю, что вы оба, деды мои, существуете вне моего воображения. Хорошо, я это допустил. Из этого мгновенно следует противоречие: как вы можете существовать вне моего воображения, сами по себе, если вы давно умерли?

Мои деды переглянулись и засмеялись. В разговор вступил дед Петр:

Мы смеемся от того, что твоя реакция ничем не отличается от того, как реагируют на эту новость все остальные. Мы и сами к тому, что существуем после смерти не сразу привыкли. Вот что внучок. Давай-ка на сегодня мы закончим, ты подумай, свыкнись, поразмышляй сам с собой на досуге и приходи, когда тебя уже не будет беспокоить вопрос о жизни после смерти. В этом вопросе нет одного ответа. Каждый их живущих отвечает по-своему, опираясь на свою веру, жизненный опыт и мозги.

* * *

В тот день мы расстались уже затемно, голова моя никак не хотела воспринимать любимые шоу в телевизоре. Я даже ужинать не стал, выпил привычный набор таблеток и провалился в сон без сновидений, а наутро пришла ясность. Я понял, как могут мои деды существовать вне моего воображения. Мне показалось, что я понял.

Я представил себе картину мира двумерного существа, способного только ползать. Вот живет такая гусеница, ест, спит, занимается утренними процедурами и перед ней мир, полный опасностей, радостей и сожалений. Она не имеет понятия о двумерности своего мира. Вокруг нее ползают такие же как и она гусеницы, червяки и змеи. Время от времени в этом мире происходят странные явления. Гусеница любит погулять, оценить новую окраску соседей, перекинуться с ними последними новостями. Несколько раз такие беседы прерывались внезапным исчезновением собеседников. Без всяких видимых причин, буквально на середине фразы они исчезали. Просто растворялись в воздухе. Объяснить это гусеница не умела. И невдомек ей было, что на той же самой бренной земле живут не только подобные ей ползающие гады, но и огромное количество других, способных прыгать и летать. Внезапное исчезновение собеседников имело простое объяснение: это птичка проголодалась.

Задумался об интернете. Это ведь облако, накрывшее землю. Это кокон облекший нашу планету тончайшими нитями. Мы все индивидуальны и все связаны. Мы проявляем свою индивидуальность действием. Мы выражаем себя творчеством. Мы оставляем следы своей деятельности в интернете. Наши творения начинают жить собственной жизнью. Поисковые роботы ползают по интернету всасывают созданное нами и подбрасывают информацию в аналитические сводки, счетчики, рейтинги, базы данных. Мировой интеллект переваривает принятую информацию и преобразует ее в виде новых струкутур, приоритетов, средств и методов связи. Так обеспечивается обратная связь: человек творит, а человечество эти творения проглатывает и выдает человеку новые инструменты для творчества.

Я вспомнил свои школьные годы. Интернета и в помине нет, вместо эсэмэски пишешь чернилами на листочке бумаги: «Лариса, пошли в кино после уроков», трогаешь соседа по парте: «На вот, Курочкиной передай». И ядовитый учительский шепот: «А мы подождем, пока любовное письмо Соколика дойдет до адресата». Я понял, что первично, что вторично. Планетарное сознание существовало всегда с момента появления человечества. Интернет — это средство для контакта планетарного сознания с индивидуальным. Интернет не создает проблем и катастроф. Проблемы и катастрофы создает развитие планетарного сознания. А оно имеет тенденцию к росту и периодически вырастает из штанишек. Тогда штанишки трещат по швам и на планету сваливаются катастрофы в виде мировых войн, революций и развала империй.

Неправильно называть серию революций на Ближнем Востоке в начале третьего тысячелетия интернет-революциями. Это планетарное сознание решило сменить общественно-политический строй в регионе, а интернет лишь ускорил процесс вызревания революционных ситуаций.

Мысли мои улетели в далекие дали и пришлось себя осадить, чтобы вернуться к дедам и их способности существовать вне моего воображения. Да, пожалуй соглашусь с тем, что, высказывая свое мнение, совершая какие-то поступки, мы влияем на жизненные решения других людей. Кто-то в большей степени, кто-то в меньшей, но такое влияние всегда есть, а значит можно допустить, что наше сознание живет не только в нашей черепной коробке, но и вне ее. Как, например, файлы, созданные нами, существуют не только на твердом диске персонального компьютера, но и в самых разных местах интернета. Если грохнется жесткий диск, то из этого совсем не следует, что сотрутся и все созданные на этом компьютере файлы. Кое-что будет существовать если не вечно, то достаточно долго. Да, соглашаюсь с идеей существования сознания вне тела и независимо от тела. В том числе и после смерти тела. Наступило некоторое прояснение. Прояснение, но не ясность.

Задумался, отчего не наступает удовлетворение. Видимо причина в том, что полная аналогия с интернетом, компьютером, файлами не проходит. Все-таки интернет, не смотря на свой гигантский потенциал, остается лишь моделью планетарного сознания - правильно воспроизводит некоторые характеристики своего прообраза, но при этом оставляет за бортом другие, не менее существенные. Общаясь с дедами, я вижу, что они не остановились в своем развитии. После смерти они продолжали ДУМАТЬ. Черепные коробки их давно сгнили вместе со всем содержимым, а способность думать сохранилось. Как это возможно?

Мне вспомнились ночные бдения у компьютера в студенческие годы. Точнее, такого слова «компьютер» не существовало. Вместо него использовалось загадочное «ВЦ», что означало «Вычислительный Центр». ВЦ — это несколько комнат размером с лекционную аудиторию занимаемые одной ЭВМ — электронно-вычислительной машиной. Эта ЭВМ воспринималась нами-школярами огромным и могущественным Солярисом, способным одновременно работать с десятками, а то и сотнями пользователей. Мы составляли программы, транслировали их в коды, пробивая дырки на перфокартах и отправляли пачки с перфокартами в пасть Солярису. Он проглатывал наши пачки, долго мерцал елочными лампочками на панелях огромных шкафов, расставленных по всему ВЦ, иногда зависал, а иногда (о счастье — ты существуешь!) выдавал простыни бумажных распечаток, заполненных цифрами, иностранными буквами и таблицами. Мы радостно сворачивали распечатки в рулоны и возвращались под утро домой в общежитие готовые вздремнуть и взяться за курсовую.

Что происходило тогда на ВЦ? Если отвлечься от мелочей, то фактически на ВЦ индивидуальное сознание общалось с неким единым мозгом. Мы формулировали проблему, мозг эту проблему обдумывал и возвращал. У нас появлялась новая информация. Иными словами наше индивидуальное сознание развивалось. На базе новой информации оно становилось способным ставить новые вопросы, получать новые ответы. А ведь это и есть развитие. А развитие — это и есть жизнь.

Мне стали понятны следующие тезисы:

1. Существование индивидуального сознания вне материального тела возможно. Следовательно возможно существование индивидуального сознания после смерти.

2. Самостоятельное развитие индивидуального сознания тоже возможно. В случае отсутствия собственного мозга по причине смерти, задача интеллектуального развития решается с помощью подключения к планетарному сознанию.

* * *

Эти два тезиса я написал фломастером на стене своей спальни. Каждый вечер ложась, и каждое утро вставая я читал написанное. И мне казалось: «Какая жуть! Кто написал это?» Каждый день я приходил в Хата-Яму, засиживался там до темноты, писал свою книжку. Ждал дедов, но они не появлялись несколько недель. Я уже порывался заклеить мои тезисы на стене и вернуться к мысли, что деды пришли ко мне в кошмарном сне. И оба они не что иное, как воображаемые мной образы. Останавливало меня одно обстоятельство: я проверил в интернете факты из рассказа деда Павла — все сходится: и призыв степняков в шестнадцатом году, и погром поселка шахтеров в Караганде, и восстания, и кровая расправа в Астрахани в восемнадцатом и девятнадцатом годах. Все было изложено дедом психологически точно. Что до деталей, то об этом теперь не узнать, хотя и они правдоподобны. Есть и несоответствия. Например полковник Маркевич везде в исторической литературе представлен врагом и предателем, а у деда Павла — это невинно убиенный.

Всвязи со всем этим возникают вопросы. Если дед Павел — плод моего воображения, то как могло случиться, что в его рассказе всплыли факты, абсолютно мне не известные? Что это? Почему это? Другой вопрос, еще более загадочный. Как так могло случиться, что в рассказе деда Павла фигурирует информация, о которой не знал и не мог знать не только я, но и сам дед Павел? Например, разговор один на один того же Маркевича с Фрунзе?

Меня мучили эти вопросы. Получить ответы на них я мог только от моих дедов. А это могло случиться только при условии, что я приму оба тезиса на стене за чистую правду. Вот так промучившись несколько недель в борьбе с самим собой, я проснулся однажды с ясной головой в полной уверенности, что оба деда ждут меня, как и прежде, в Хата-Яме. Отказавшись от завтрака, я спустился в балку и увидел дымок над Хата-Ямой. Значит деды мои там. Решили печку растопить. Заботятся обо мне, ведь сами-то они бестелесные, у них мерзнуть нечему, а мне будет потеплее, если я приклоню спину к дымоходу.

Ну куда же вы исчезли, деды мои? Я волновался, переживал.

Ответил дед Петр:

Извини внучок, но так было надо. Иначе у нас разговора не получилось бы. Надо один раз в самом начале договориться, что нам с дедом Павлом, также как и всем умершим на этой земле доступна истина. Это не значит, что мы владеем ей. Нет. Это значит, что нам доступны все детали наших собственных прожитых жизней. Мы захотели узнать и узнали. Сват узнал о том, кто пустил слух по селу о нем и мачехе его, я узнал, о чем мой батя беседовал со случайным попутчиком в поезде в двенадцатом году. Мы узнали о многом, даже о том, что происходило с другими людьми, которых мы встречали в своей жизни, и даже с теми, кого мы не встречали. Мы обитаем сейчас в том месте, где скапливаются все знания о всех живших и умерших. Мы можем добывать знания и мы добываем их. Мы можем даже поделиться этими знаниями с теми, кто еще жив. Для этого у живущего на земле должна быть Хата-Яма. Хата-Яма — это представительство Высшего разума на Земле. Изначально Хата-Яма есть у каждого живущего, но не каждому дается право ее обнаружить. Тебе вот повезло, ты смог объяснить себе существование таких как мы, давно умерших. И в награду за это через нас тебе открыт доступ к правде. Хата-Яма — это территория правды. Это надо понять и принять. Мы задержались потому, что дожидались пока ты окончательно созреешь к разговору с нами. Мы здесь потому, что ты готов.

Что ж, я понял вас, деды мои, не буду больше досаждать вам вопросами о том как это происходит. У меня действительно появилось объяснение. Им и ограничимся. И не теряя времени, перейдем от формы к содержанию. Рассказывай, дед Петр. Твоя очередь. Что там произошло после того как отец твой, а мой прадед Морин Яков Сергеевич прибыл в Омск в двенадцатом году?

Что ж, слушайте — Дед Петр закрыл глаза.

 

* * *