Николай Александрович ШИПИЛОВ

 

Николай Александрович Шипилов родился 1 декабря 1946 года в Южно-Сахалинске в семье офицера. С 1983 года жил в Москве. Член и секретарь Союза писателей России (1986). Член Союза писателей Беларуси (2006).

Рабочую жизнь начинал экскаваторщиком. Учился в авиационном техникуме в Новосибирске, в новосибирском пединституте.

В 1964 году впервые пришёл со стихами в литобъединение при газете "Советская Сибирь".

Работал артистом хора в новосибирском театре оперетты, потом ушёл на телевидение, где озвучил своими песнями почти сто передач. В 1986 году в Москве выпустил первую книгу "Пятый ассистент". В 1989 году Окончил Высшие литературные курсы в Москве.

Поэт-песельник и прозаик. Автор и исполнитель песен, многие из которых вошли в бардовские антологии ("Пехота", "Проводница", "Шикотан" и другие).

Автор романа "Детская война", сборников рассказов "Пятый ассистент", "Шарабан", "Ночное зрение", один из авторов сборника поэзии "Гнездо поэтов"; его повесть "Пустыня Ивановна" о шахтерском городке удостоена литературной премии имени Андрея Платонова.

 

* * * *

Юных надежд моих конь…

Николай Шипилов

 

Умер друг у меня, даже больше, наверно, чем друг,

Жизнь замкнулась в тяжёлый, но всё-таки солнечный круг.

Так бывает нечасто - что свет невозможный во тьме,

И никак не уместится мысль роковая в уме.

Нас Москва породнила - прибежище блудных детей,

Где порою встречаешь ещё настоящих людей.

В общежитии тесном, пропахшем бездомной тоской,

Он дарил нам особый, какой-то безмерный покой.

Он за музыкой шёл, как за поводырём по земле,

Хоть и не был слепым, но плутал не однажды во мгле.

Эта вечная доля всех русских поэтов роднит,

Если всласть не истерзан, считай, что ещё не пиит,

Если доли своей не испил и души не сорвал,

Значит, вовсе не жил, а тихонько в норе почивал.

Умер друг у меня, точно лопнуло разом семь струн

У гитары, с которой он был удивительно юн.

Посредине России, среди незнакомых полян

Потянула "старуха" рукою костлявой стоп-кран.

Содрогнулся вагон, и качнулись над ним небеса,

И опала, как слёзы, с цветов предрассветных роса.

Я бы тоже заплакал, но только уже не могу,

Я стоял не однажды на скорбном речном берегу,

От которого прочь уплывали родные мои,

И осеннюю даль открывали для них соловьи.

Смерть не к сроку свершила слепое своё торжество,

Только песни остались, красивые песни его.

Я полночи не сплю, мне сегодня уже не до сна,

И такая огромная смотрит в окошко луна,

Словно что-то пытается выразить или сказать,

Чтобы выход из горьких раздумий моих указать.

И внезапно привидится в полубреду-полусне,

Что совсем не луна проплывает в ночной вышине,

А ушедший от горьких земных бесконечных погонь

Скачет полем небесным его удивительный конь.

7.09. - 26.10.2006

 

* * * * *

 

Высшая школа моя, Высочайшая школа -

Наша общага, пивнушки, задворки Москвы,

Благословили отсюда нас, точно с престола,

Те, кто носили сиянье поверх головы.

 

Здесь постигали мы всё, что никоим ученьем,

Непреходящим сидением не обретёшь,

В жарких застольях - с неповторимым значеньем,

В муках рассветных, - сбивая похмелкою дрожь.

 

Нас привечали, потом подносили стаканы,

Только и мы не робели, а глядя вперёд,

Строили явно свои гениальные планы,

В общем, крутой подобрался в общаге народ.

 

Вовка Чурилин один выдавал за десяток,

Бязырев Гошка великую нежность плескал,

Коля Шипилов гитарой творил распорядок,

Он до рассвета из рук её не выпускал.

 

Девочки наши - волжанки, южанки, москвички -

Милые вестницы наших разгульных деньков;

В звонах дневного трамвая, ночной электрички -

Высшая школа - и в душах родных "стариков".

 

Пачкою супа да банкою кильки в томате,

Стопкой последней на всех и последним теплом

Плачем по дому в бездушном ночном автомате,

Ветром холодным за тёмным осенним углом.

 

Вот где рождалось щемящее чувство поэта,

То, что не вытравить было ничем, никогда,

В мартовской слякоти, в плеске столичного лета, -

Возле Останкина в радужной влаге пруда.

 

Около Герцена, с пушкинским гением рядом

Можно ли было творить свою сущность иной,

И на Тверском, что казался мне сказочным садом,

Или дорогой к Парнасу взлетал предо мной.

 

Милые были, как сказано точно когда-то,

Радость и воля, и всё, что дано молодым.

Высшая школа - коль жизнь моя чем-то богата,

Значит, не зря мы прошли по ступеням твоим.

 

* * *

 

Моим поэтическим братьям

Всё реже поводы для пьянок,

Звонки, визиты спозаранок

Моих взлохмаченных друзей,

Всё реже светлые похмелки,

Перед которыми так мелки

Все возвышенья новых дней.

 

Где вы, братания ночные,

Где вы, лобзания хмельные,

До гениальности, вразнос,

Экстазы, яростные фразы,

Окурков целые Парнасы,

Потоки умиленных слёз?..

 

Всё было, и не зря наверно,

Пусть кто-то скажет: - Это скверно

Туманить души и мозги.

Но мы-то знали, мы-то жили,

И кое-что сполна решили,

Так что досье своё сожги.

 

По золотистому Тверскому,

По Добролюбовскому дому

Прошли вразвалочку, легко...

Была эпоха заводная

И вера в слово неземная,

Жаль, нынче это далеко.

 

Мои родимые, родные,

Мои хмельные, озорные,

Распахнутые, как строка,

Как я без вас теперь тоскую,

Как в этот скудный час взыскую

И кличу вас издалека.

 

Cтаканчики поистомились,

А крылышки понадломились,

Ржавеет слово в сундуке.

Валерка-брат, Шипилов Коля,

Есть разгуляться где на воле,

На позабытом ветерке.

 

Мы утренние дети века,

Слегка усталые от бега

По лестницам и тупикам,

Неужто всё порастеряли,

Себя и друга обокрали

На одобренье дуракам?

 

Я верю в истины земные,

Что зацветут кресты родные

По русским кладбищам живым,

Где оболочки братьев лучших,

А души их - в подлунных кущах

Приветом радуют своим.

 

Пусть будет лето или осень

И золото берёз и просинь,

И свет, и милое тепло:

И мы сойдёмся жизнь измерить,

Как хочется... Как надо верить,

Что наше время не прошло!

 

* * *

 

… А если про любовь —

Нет родины милей,

А если про нее —

Взмахни, душа, крылами,

В простор пустых полей

Пролей густой елей

Прекраснейших небес,

Синеющих над нами.

Всему придет пора: и завтра, и вчера.

Придет предел страстям —

Нет ей одной замены:

Там, за рекой — река,

А за горой — гора,

И сизый прах костра,

И эта кровь из вены.

 

* * * *

 

1995

Цветы

Вот так моя мама

Цветы рисовала

Химическим грифелем

"Копиручет":

Сначала вела

Два некрупных овала,

А дальше она карандаш целовала,

Вела лепестки,

Чуть играя плечом.

Потом отстранялась

От близкой бумаги,

С магическим прищуром

Терла виски.

Отличные маки!

А если не маки?

А если не маки,

Тогда васильки.

Когда на печи

Пригорало все брашно,

Испуганно мама

Летела к плите.

И мне было тоже воистину страшно,

Я детскою тенью за нею летел...

В окне вечерело,

И стекла замшели,

И волки блуждали у наших ворот.

Был счастьем вечерним

Таинственный шелест

Бумаги и мамин

Химический рот...

Вот так моя мама

Цветы рисовала...

Каких на земле

Никогда не бывало,

Какие цветут-расцветают в раю,

Где тихо баюкают маму мою.

 

1970-е, конец

* * * *