За три версты

 

Не заладилось с учёбой у Варьки, хотя была она девочкой смекалистой, памятью хорошей отличалась. И не зря же именно ей одной, из всей школы, поручили выучить стих на смерть Ленина, за одну ночь написанный кем-то из местных, малограмотных поэтов. Варька смело стояла перед бородатыми мужиками, плачущими женщинами и громко, что бы все слышали, читала наизусть:

«Милый Ленин умер рано,

Мы осталися одни.

Кто светить нам будет дальше,

В нашем жизненном пути?...».

Варьку всегда хвалила учительница Любовь Николаевна, часто даже приглашала к себе домой, играть с дочерью Зиной. Тощая и слабая Зина казалась ещё более хилой рядом с крепкой, подвижной Варькой. Девочка часто кашляла и валялась в постели, в то время как Варька болела очень редко и по серьёзному только один раз. Тогда она сгорала от жара, даже теряла сознание, но всё равно босиком бегала во двор по нужде, несмотря на то, что, на улице лежал снег, трещал мороз. Варька выжила, оклемалась, а вот Зине, наверное, суждено было вовеки остаться чахлой и это при таком то уходе и при такой матери.

Поповская дочка, Любовь Николаевна казалась Варьке очень необычной, словно из другого мира. Во-первых, на ней всегда было серое, строгое платье с кружевным воротником, какого в Варькином селе не носила ни одна женщина, а во-вторых, она столько знала и вместо того, чтобы днями варить обеды или полоскать бельё на речке, читала книги. Однажды, при Варьке, Любовь Николаевна о чём-то замечтавшись, вдруг, открыла крышку рояля, занимавшего чуть ли не половину комнаты, и тут же родилась какая-то очень красивая, нежная музыка. Варька бросила игру и, открыв рот, не мигая, застыла на месте. Муж учительницы, молодой и приятный мужчина, тоже подошёл к роялю, сел рядом с женой и они заиграли в четыре руки, слаженно и чётко. Их пальцы, будто в полёте, слегка касались клавиш, глаза у обоих горели восторгом. Они были счастливы, как дети, а мелодия в это время парила в воздухе, заполняла собой всё Варькино существо, бьющееся, взволнованное сердечко…

В школе Варьке очень даже нравилось и не только грамоте учиться, но и давать жару мальчишкам. Варьку выбрали школьным председателем и потому, на перерывах она не позволяла шуметь и резвиться. Всех ставила по стенкам, да ещё и если надо, могла тяжёлую оплеуху залепить. Но был среди ребят здоровый и наглый Петька. Он совсем её не боялся, никогда не слушал, а даже напротив повадился щелбаны отпускать, громко хохоча, при всех выкрикивать:

- Боялся я такого председателя! Ух, я тебе покажу.

Петька невзлюбил Варьку, ему так и хотелось её обидеть, проучить, чтобы надолго запомнила. Петька стал встречать её после уроков и, набрав в обе руки полные горсти снега, сыпать их девочке за шиворот, тереть ими её лицо, руки. Варька отбивалась, как могла, но против мужской силы не попрёшь. Снег залезал и в рот, и в уши, таял прямо на голой груди. Худое и местами залатанное, пальтишко, под которым не было ничего кроме холщовой рубашки, насквозь пропитывалось влагой, всё тело тряслось в ознобе, так и стыло под холодным ветром. Мокрая и трепещущая от гнева Варька, так и шагала домой в село, сначала через поле, затем через густой лес, а затем уже вдоль оврага. Шутка ли, всего три версты! Ботинки, обутые на босу ногу, совсем не грели посиневшие от холода ступни. К тому времени, когда она входила в хату, у Варьки уже зуб на зуб не попадал. Угрюмая, едва скинув пальто и ботинки, залазила она на печь, отогреваться. А в ушах так и звенел злой Петькин смех, перед глазами плыло его нахальное лицо, растянутое в ухмылке:

- Вот и получай, Дрокина, какой из тебя председатель.

Варька никому ничего не рассказывала, жаловаться не любила. Гнев с каждым днём всё

2

больше кипел в её душе как в горящем котле, может потому, и месть свою Петьке она придумала сродни этому горячему гневу.

В то утро Варька встала с первыми петухами. Пока она добралась до школы, порядочно рассвело, Любовь Николаевна открыла для неё класс, помогла растопить печь, приготовить комнату для занятий, оставила девочку одну. Если бы она могла знать, что в эти минуты творилось на душе у Варьки, какие чёрные мысли кружились в её голове бешеными мотыльками. Девочка докрасна раскалила на огне кочергу и принялась ждать Петьку. На её бледном лице не дергалась ни одна жилка. Чуть только он вместе с другими ребятами вошёл в класс и снял верхнюю одежду, Варька с проворностью кошки кинулась в атаку, подбежала сзади и приложила кочергу к голой Петькиной шее. Вот когда уже он не смеялся, от боли не мог дать сдачи. Мальчишка закричал так, будто его резали, а Варька, не помня себя, схватила пальто и что есть мочи побежала прочь из школы. Она бежала до тех пор, пока в глазах не потемнело, а грудь не сжало калёными тисками. И страх, и торжество, и жалость – всё сейчас смешалось в её сердце, но дома она так ничего и не рассказала, а просто заявила, что в школу больше ходит не будет, надоело.

Прошло несколько дней, а Варька всё упрямо лежала на печке, отвернувшись к стенке. Она с ужасом ожидала расплаты за содеянное, вздрагивала от каждого дверного скрипа. И вот, ещё через день, на крыльце взаправду послышались чужие шаги, кто-то негромко постучал и Варька, сразу покрывшись потом, натянула на голову одеяло. Отец отворил щеколду и девочка узнала голос Любовь Николаевны, зубы её сами собой принялись выбивать чечётку. Варька не хотела думать, как вот сейчас её будут срамить, а ещё того и гляди поколотят. Чтобы не слышать о чём учительница говорит с отцом, она зажала уши, но голос Любовь Николаевны всё равно пробивался сквозь эту беззвучную пелену. Она звала её или это только казалось.

- Варя, Варя, Варюша.

Наконец, Варька не выдержала и разоблачилась. Любовь Николаевна уже скинула полушубок, и теперь расправив такое знакомое серое платье, сидела на табурете. Взгляд её был устремлён на печь, а в глазах, неужто взаправду, светился ласковый огонёк.

- Варя, ну брось ты, в самом деле. Я всё знаю… Конечно, ты дурно поступила, но Петька во всём признался. Он тоже был хорош. Мы все тебя простили… Вернись в школу.

- Не хочу! – Варька спрятала лицо в ладонях и быстро замотала головой.

Но Любовь Николаевна как ни в чём не бывало, продолжала:

- Вернись, я прошу… тебе надо учиться. Да и как же мы теперь без председателя?

Тут уже Варька не сдержалась и зарыдала. Ей страх как хотелось вернуться, но вместе с тем было очень стыдно…

Назавтра она уже была в школе. Оказалось, пока Варька отсиживалась дома, ребята уже успели выучить дроби. Любовь Николаевна разрешила ей первое время просто посидеть и послушать, вызывала других детей. Однако, Варька была не из таких, кто остаётся в стороне. Жадно внимая ответам ребят, пояснениям учителя, она легко разобралась в этих, на первый взгляд, таких страшных дробях, тут же подняла руку, вышла к доске и решила задачу. Любовь Николаевна была поражена. Но не успела Варька блеснуть, как тут же и опростоволосилась.

На уроке музыки, когда все дети выстроились хором и бодро затянули:

«Смело товарищи в ногу,

Духом окрепнем в борьбе,

В царство свободы дорогу

Грудью проложим себе…»,

Варька тоже подладилась. Голос у неё был чистый, звонкий, да и слухом бог не обидел. Только вот беда: вместо «смело товарищи в ногу», Варьке послышалось «съело товарищу ногу» и так она и пела, тщательно выводя каждое слово.

Любовь Николаевна долго хмурилась, никак не понимая, кто фальшивит и почему песня

3

звучит нескладно. В итоге, она всё же определила, подняла руку и строго приказала:

- А ну-ка сейчас все помолчите. Пускай поёт только Дрокина.

В классе наступила тишина. Варька снова радостно затянула:

«Съело товарищу ногу,

Духом окрепнем в борьбе».

Никто из ребят даже и не шелохнулся. Ну, съело так съело, что поделаешь. Одна лишь Любовь Николаевна неожиданно опустилась на стул и звонко расхохоталась. Её муж перестал подыгрывать на рояле и тоже смеялся, едва переводя дух. Ничего не понимая, Варька густо покраснела. Ей хотелось сквозь землю провалиться, но Любовь Николаевна, видя её смятение, быстро оправилась и пояснила в чём ошибка. Урок продолжился.

Так Варька снова с головой окунулась в занятия, вспомнила обязанности председателя и усердно их выполняла. Бывший обидчик Петька теперь её сторонился, да и самой девочке было даже страшно смотреть на его шею. А что если там навсегда остался след от ожога?

Между тем зима помалу подходила к концу. В феврале ещё разыгрались метели и вьюги, затрещали последние морозы. Серым утром, Варька, как обычно, шла в школу. Тропинка петляла через лес, бледное солнце едва-едва пробивалось сквозь голые кроны, сплетённые тугими узлами. Лес стоял седой и обнажённый. Тихое безмолвие царило повсюду, но Варьку оно не смущало. По привычке, девочка только и думала, как бы быстрее добраться до классной печи, подставить приятному теплу окоченевшие члены. Никто и никогда не встречался на пути Варьке, но, сегодня идя заснеженной тропинкой, она вдруг почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. С Варькой ещё такого не бывало, чтобы она спиной почуяла, что на неё кто-то смотрит. Девочка резко обернулась, но сзади никого не было, только справа, за деревьями, послышался звонкий треск, затем где-то впереди хрустнула ветка и вот на тропинку, наперерез Варьке, неторопливо вышла большая серая собака. Девочка вздрогнула и остановилась.

Собака была изрядно тощей, кое-где из-под свалявшейся шерсти проглядывали рёбра, глаза с желтоватой поволокой быстро вращаясь остановились на Варьке, и тогда зверь сразу чуть подался вперёд, продолжая недобро смотреть на девочку.

- Что тебе надо, собака? Как ты здесь оказалась? – прошептала Варька, не решаясь даже двинуться с места, - не тронь меня, дружочек, слышишь, не тронешь?

В собачьих глазах нельзя было прочесть ответ. Зверь не двигался, и Варька не двигалась. Казалось, он всё никак не мог решиться, раздумывал, как ему поступить. Словно могучий хозяин леса стоял он такой же серый и безмолвный посреди спящего царства.

- Страшно мне, ох, как страшно – сказала Варька то ли самой себе, то ли желая разжалобить зверя, - а мама меня когда-то молитве учила, говорила, если встретишь где злую собаку, то именно эту читай. Но от страха Варька позабыла слова. Сжав замёрзшие руки, девочка, еле шевеля губами, принялась вспоминать:

- Отче наш.. нет, не то, … живые помощи … не то..

А зверь всё смотрел, молча, выжидающе. Неожиданно Варька вспомнила и с волнением начала читать про себя. Спасения ждать было неоткуда, да она и не надеялась. Только молитва матери могла сейчас совершить чудо, заставить собаку уйти. И Варька так горячо верила в эту молитву, что у неё даже будто крылья за спиной выросли. Страх отступил, и дышать стало легче. Холода она уже давно не чувствовала. Зверь шевельнулся и его худые лапы, как четыре натянутые струны привели в движение застывшее тело. Собака неторопливо, чинно развернулась, и уже больше не глядя на Варьку, скрылась за деревьями. Снова где-то справа хрустнула ветка, и всё как было. Ни звука, ни шороха. Варька три раза перекрестилась и пугливо, с опаской, побрела в школу.

Вечером она обо всём поведала родителям. В хате уже готовились укладываться на покой. Отец, разомлевший было после ужина, услышав Варькин рассказ сделался белее мела, вскочил на ноги и нервно хрустнул пальцами.

- Мать, ты слышала? Ты только подумай.

4

Мать, качающая люльку с младенцем, так и застыла с вытянутой рукой.

- Собака, говорит, большая, серая, с недобрыми глазами, нет ты только подумай… и как он её не тронул, зимой они особенно злые с голоду.

- А мне мамина молитва помогла, - подала голос Варька, никак не ожидающая, что её рассказ вызовет такое волнение, - я её читала про себя и собака ушла.

Однако отца уже было не унять.

- Значит так, Варвара, слушай меня и не перечь, не пущу я тебя больше в школу, сказал и точка.

- Но Любовь Николаевна говорит, что мне надо учиться, - на глазах у Варьки блеснули слёзы.

- Это моя воля. Не надо нам такого учения за три версты.

Отец насупился и так двинул кулаком по столу, что дети Дрокиных, и большие и совсем малые, невольно сбились в кучку. Размашистыми шагами он вышел на крыльцо, забыв запереть дверь. Холодный воздух вместе со снегом ворвался в хату. Мать проворно закрыла дверь и плача припала в углу к иконам. Ни жива ни мертва сидела Варька на лавке.

На том и закончились её университеты.