- Ду-у-уня! Дуняша-а!

Девочка бросила горсть ягод в лукошко и обернулась на зов. К ней по дорожке от усадьбы бежала Фрося, сенная девушка бояр Стрешневых.

- У, сколько ты малины набрать успела! – с трудом проговорила Фрося, задохнувшись от бега, - давай я лукошко на кухню снесу, а тебя в дом зовут.

- В дом? – Дуняша с тревогой посмотрела в сторону усадьбы.

- Да, не бойся, - участливо обняла девочку Фрося, - я видела, там батюшка твой приехал.

Дуняша улыбнулась и побежала к дому.

 

- Благодарствую, Лукьян Степаныч, что не оставил меня в горе моем. Почил Иван свет Филиппович, царствие ему небесное, - барыня платочком промокнула невидимую слезинку, скорбно вздохнула и, глядя поверх головы гостя, спросила, - ты забрать, что ли дочь свою решил?

- Так уговор с Иван Филипычем у нас был, - Лукьян неловко чувствовал себя под тяжелым взглядом дальней родственницы, - теперь уж как? И Дуняшка выросла, и дядя помер.

- Да что ей в твоем дому делать-то!? Дом обиходить у тебя есть кому. Али, врут люди, что опосля смерти Анны, ты другую жену взял? Няньку хочешь сыновьям младшим? – хозяйка усмехнулась и, достав платок из зарукавья, громко высморкалась.

- Не врут, матушка Пелагея Михална, - Лукьян вздохнул, вспомнив первую жену, - тяжко в дому без хозяйки. Да, и мальцам при мамке лучше. А Дуняшка… так ведь, уговор-то с …

- С мужем моим был, - перебила его барыня и встала, - помер он. Я теперь Иван Филлипович! И вот что я тебе скажу. Твоя воля, конечно. Евдокия дочь тебе, и ты можешь её либо забрать из моего дома, либо оставить. Но подумай, ей замуж выходить. Кого ты ей найдешь в своей деревне? Такого же бедноту, как и сам? Я нынче решила ее из людской в дом взять, в наперсницы, дочери моей. Рядом с ней и жить будет, и вместе с Анфисой всему нужному в семейной жизни обучаться.

В этот момент дверь в комнату приоткрылась, пропуская Дуняшу.

Пелагея Михайловна строго взглянула на девочку:

- Долго ты добиралась, девонька, - и, протянув Лукьяну руку для поцелуя, сказала, - вот она, дочь твоя, решай, Лукьян Степаныч.

Прошуршав богато расшитой душегреей, Пелагея Михайловна вышла в ту же дверь, откуда появилась Дуняша.

- Здравствуй, дочка, - улыбнулся Лукьян, открывая объятия девочке.

- Тятенька, - приникла она к отцу, - вы меня домой заберете? Да?

Лукьян молчал. Он понимал, барыня все верно сказала про будущее Дуняши. В деревне ей, бесприданнице, дочери мелкопоместного дворянина, наравне с единственным работником обрабатывающим поле, не видать более-менее удачного замужества. Оставаясь в городе воспитанницей Пелагеи Стрешневой, Дуняша была бы на виду.

- Дуня, - Лукьян смотрел в заплаканные глаза дочери, - утри слезы. Наберись мужества и терпения. Видимо, судьбой тебе назначено жить далече от очага родного, от родного батюшки. Ты, главное, души своей доброй не потеряй. Помни, кто ты и чья дочь. Будь добра к людям и неперечлива.

- Тятенька, - Дуняша грустно вздохнула.

- А я тебе подарок привез, прикупил на ярмарке по случаю, - Лукьян достал из-за пазухи тряпицу, развернул и протянул дочери.

Слезки у девочки тотчас высохли, и она с улыбкой взяла с отцовской ладони жемчужные бусики.

- Хочешь, так носи, а хочешь, в косу вплетай или оголовье расшей, - чуть дрогнувшим голосом проговорил Лукьян, понимая, что подарком словно откупается от дочери.

- Тятенька, а скоро ли снова приедете? – Дуняша с надеждой смотрела на отца, на глаза снова навернулись слезы, когда она услышала ответ.

- По первому снегу, Дуня, раньше никак, - Лукьян обнял дочь, поцеловал, - ну, ступай.

- Тятенька, - Дуняша приникла к отцу.

- Ну,… - Лукьян принял строгий вид, но на глазах блестели слезы, - Евдокия Лукьяновна, стыдись. Ты ж у меня разумная девица. Ступай.

Чуть подтолкнув девочку к двери, отец отвернулся, чтобы скрыть от нее слезинку, скатившуюся по щеке.

Нянюшка Анисья достала из сундучка нитки и шкатулку с иголками.

 

- Ноне, девки, будете шитье пытать, кто смикитит*, как оно толком делается, та похвалу от меня получит, - тихо говорила нянюшка, натягивая на большие пяльцы лоскут льна.

Дуняша сидела возле окна и с трудом сдерживалась, чтобы не заплакать. Болело колено, разбитое после падения на ступеньках крыльца. Обидно было, что подставившему ей подножку барчуку никто и слова не сказал. Как никто не сделал замечания, когда на террасе за чаем, Анфиса нарочно подтолкнула Дуню, и она пролила чай прямо на тарелку с печеньем. Боярыня накричала на Дуню – какая она неловкая!

- О чем задумалась, девонька, - услышала Дуня ласковый шепот, а голову опустилась теплая рука, - не кручинься, придет и на твою улицу праздник. Бери-ка иголки, нитки, расшивай вот утиральник.

Нянюшка еще раз погладила девочку по голове, вздохнула и пошла вдоль лавки, поправляя вышивальщиц:

- Следи, чтоб нитка не длинной была, не то наплетешь узлов, такой и жизнь сложится, - ласково сказала одной.

- Конец-то нити прячь исподу, вот так, - показала, подойдя к другой.

- Анфиса, - обратилась Анисья к боярской дочери, - что ж ты не вышиваешь? Сидишь, зеваешь, али не помнишь, что маменька намедни сказала?

- Помню. Я палец наколола, - ответила та и встала, пройдясь по горнице, остановилась рядом с Дуней.

- Иди, Дунька, за мои пяльца, я тут сяду, светлее тут, - столкнув Дуняшу с лавки, Анфиса уселась на ее место и взяла в руку упавшую на вышивку иголку с красной ниткой.

Анисья горько вздохнула, покачала головой и, взяв Дуняшу за руку, подвела к пяльцам, за которыми только что сидела хозяйская дочь.

- Не плачь, дитятко, - прошептала нянюшка, - терпи, Бог-от, всё видит и слышит. Работай.

Дуняша промокнула готовые пролиться слезы кончиком платка и села за пяльцы.

Вдруг дверь распахнулась с громким скрипом, и в светлицу вошла боярыня Пелагея Михайловна в неизменной душегрее, расшитой жемчугом и бисером.

Нянюшка встретила хозяйку поясным поклоном, а вышивальщицы, затаив дыхание, смотрели на грозную боярыню, которая подошла к дочери и, ослабив пяльцы, сняла с них полотно. Повертев вышивку, чтобы лучше рассмотреть ее, она улыбнулась:

- Ай, молодца, мила дочь! Такой утиральник не грех будет и в дарьё* положить. Какие ладные лебеди да голубки получились. Закончишь работу, мне принесешь в сундук положить.

Анфиса сидела, ни жива, ни мертва, исподлобья бросая выразительные взгляды на нянюшку.

Боярыня прошлась по горнице, оглядывая работы всех вышивальщиц. Остановившись возле Дуни, она помолчала и, вздохнув, вымолвила:

- Эх, бесталанная ты, душа-Дуня. Руки у тебя крюками, штоль? Анисья, - повернулась хозяйка к нянюшке, - ты Дуняшке работы больше давай, чтобы шить все ж научилась.

- Так… - начала, было Анисья, но замолчала.

- Сроку тебе и ей, Анисья, до Покрова. Не будет ладной работы, быть вам обеим поротыми на пожарной! – Пелагея Михайловна хмуро взглянула на поникшую Дуню и, пробормотав «Вот послал же Бог наказание», вышла из девичьей.

 

Кутаясь в большую пуховую шаль, стояла Дуня на крыльце боярского дома. Трижды приезжал батюшка по первоснежью, а нынче - давно уже и крепкий санный путь пролег, а батюшка всё не ехал. С оказией передали ей, что заболел Лукьян Степаныч, провалился под первый лед, спасая жеребенка, выскочившего на реку от собак. Томилось сердце, как там батюшка, поправился ли, как младшие братовья. Дуня смахнула со щеки слезинку и прислушалась. С улицы донесся звон бубенцов, и вскоре во двор въехала богато обряженная тройка. Откинув в сторону меха, из саней выбрался мужчина в собольей шубе. Пока он топал возле саней, разминая ноги, девушка поспешила войти в дом.

Вскоре отголоски поднявшейся суматохи донеслись и до ее коморки, но Дуня старательно выкладывала на полотне стежок за стежком, вышивая полотенце на дарьё. Дуняша начала менять нитку, когда дверь легонько скрипнула, впустив Фросю.

- Ой, Дуня, а ты чего тут сидишь? Там, аж, из самой Москвы дьяк приехал, с царским указом! – Фрося плюхнулась на лавку рядом с вышивальщицей.

- А мне что до него за интерес, он же к Пелагее Михайловне пожаловал, - не отрываясь от работы, спокойно проговорила Дуняша.

Фрося не успела ответить, в каморку вошла нянюшка Анисья.

- Оставь работу, девонька, пойдем, тебя боярыня к себе кличет, - ласково проговорила она и, взяв Дуню за руку, повела за собой.

 

Анисья подвела девушку к дверям опочивальни боярыни, перекрестила ее и прошептала:

- Ну, ступай, девонька.

Дуняша толкнула тяжелую дверь и робко вошла.

Пелагея Михайловна возлежала на большой кровати, облокотившись на множество подушек.

- Подойди ближе, Евдокия, - тихо проговорила она, - не ко времени меня лихоманка свалила. Даже дьяка с указом царским как надо принять не смогла. Да не о том сейчас речь. Присядь.

Боярыня кивнула на табурет возле кровати. Хотела что-то сказать, но закашлялась и протянула руку к графину с мятным питьем. Дуня наполнила кружку, поднесла больной, та, сделав глоток, глубоко вздохнула, откинулась на подушки.

- Знаю, не приезжал нынче отец твой, - тихим голосом проговорила барыня, - а теперича когда свидитесь, уж и не ведаю.

Дуня ойкнула, но прикрыла рот ладошкой, с испугом глядя на хозяйку.

Боярыня помолчала, и внимательно глядя на девушку, продолжила:

- Много лет ты в моем доме живешь, мой хлеб ешь. Вижу, не зря, вовсе не зря. Всему тебя учили вместе с Анфисою, однако, ты вперед дочери моей стоишь по уму-разумению и добра ты, неперечлива. Стара я, но все вижу. Думаю, хорошею женою станешь суженому. В Москву поедешь с Анфисой.

Больная замолчала, подавляя приступ кашля, поборов его, молвила:

- По царскому указу велено отправить дочь мою в Москву на смотрины. Жену будет царь Михаил выбирать. Да сказано в указе, чтоб никто из родни не сопровождал девицу, а чтоб была при ней наперсница. Вот ты и поедешь. Дочь тебе доверяю. Коли что, не дай Бог, плохое с ней случится, головой своей ответишь. Неплохо бы было и породниться с Романовыми, но Анфиса не годится в царицы. Ленива, строптива, да и ликом не вышла. Сколь в Москве пробудете, в указе про то не сказано. Как пройдут смотрины, так и отправят домой, Егор с тройкой вас там ждать будет.

От долгой речи боярыня, было, закашлялась, но испив из поданной Дуней кружки, снова задышала спокойно.

- Матушка Пелагея Михайловна, - сердце Дуни колотилось так, что она с трудом могла говорить.

- Погоди, - больная приподнялась с подушек, - ты должна будешь так причесать и одеть Анфису на смотрины, чтобы мне и мужу моему покойному стыдно за дочь не было. Царь, не царь, а замуж вам обеим выходить пора. Вот, глядишь, на царевых смотринах ваши суженые и объявятся. Теперь ступай. Завтра после заутрени в путь. Сундуки уже готовы.

Пелагея Михайловна откинулась на подушки и закрыла глаза.

Дуняша вышла из опочивальни как в тумане.

- В Москву! В Москву! – Стучало в голове, - а как же батюшка, братья? Когда ж суждено свидеться!?

 

- О чем запечалился, государь? – увидев понуро сидящего у окна Михаила, спросила инокиня Марфа.

- Да, вот думаю, зря мы девиц собрали на смотрины, - вздохнул он и отвернулся к окну, - у всех у них на челе написано или желание стать царицей, или страх передо мной!

- Не глянулась ни одна? – инокиня с трудом сдерживалась, чтобы не обнять сына и не приласкать как в детстве, - но ты же понимаешь, нельзя царю без жены! И народ этого не одобрит, и враги твои сильнее станут.

- Матушка, да разве я того не понимаю! – Михаил резко встал и зашагал по горнице, - знаешь ведь, по любви на Марии Хлоповой жениться хотел, и где она, Мария? Умертвили, бедную. А княжна Долгорукая? По боярскому совету царской женой стала, и тоже недолго прожила.

- Да твоя ли в том вина, государь!? – воскликнула Марфа.

- Если бы они не стали моими нареченными, были бы живы! – почти крикнул Михаил, стукнув кулаком по столешнице.

Марфа встала, тяжело опираясь на посох, подошла к сыну, погладила его по плечу:

- Ты боишься, что новая твоя невеста, так же как они, покинет тебя?

- Да, матушка, да, - Михаил без сил опустился на лавку, - боюсь, своим выбором навлечь на девицу несчастье.

- А мы ее беречь будем! – Марфа села рядом с сыном, - до самой свадьбы не объявим, кого ты выберешь из приехавших в Москву дочерей русских. И держать девиц в Кремле будем, пока ты на одной из них не женишься.

- Любая из них мечтает сесть на престол рядом со мной, да я не хочу любую. Скажи, матушка, как узнать, которая из них и женой хорошей станет, матерью наследника и царицей достойной будет? – Михаил внимательно смотрел на мать.

- Так поступим, государь Михаил Федорович. – Инокиня встала, опираясь на посох, и проговорила, - Вызнаем все про жизнь девушек, чему обучены, каким характером каждая, с каким здоровьем. А уж там решать будем. А ты пока, государь, приглядывайся к девицам, да тайком, чтоб не видели тебя, тогда они будут ближе к своей привычной жизни. Сейчас же отправлю гонца к патриарху Филарету, отцу твоему, он сможет все про девиц вызнать.

 

Вечером того же дня царь Михаил оделся в простые одежды и стал помогать кравчему* подносить еду и напитки девицам, приехавшим на смотрины. На прислужника девушки не обращали никакого внимания, зато он внимательно наблюдал за ними. Вдруг из дальнего угла горницы донеслись крики:

- Вот полоручка, надо же, кубок опрокинула, куда только смотришь, - кричала одна из невест на другую девушку, одетую гораздо скромнее, чем кричавшая.

Михаил подошел ближе, поднял с пола кубок, подал уронившей его девушке. Лишь на миг его взгляд встретился с грустным взглядом наполненных слезами глаз. Девушка приняла из рук Михаила кубок, вздрогнула, узнав царя, торопливо прошептала «Спасибо» и поспешила к кравчему за новой порцией напитка.

- А ты чего встал тут, как вкопанный, - Михаил почувствовал толчок в плечо и оглянулся, - ишь, уставился. Ступай. Мне есть, кому взвару* принести.

Сидящая на высоком стуле девушка даже не взглянула на того, кого только что отослала, иначе заметила бы, как потемнел в лице помощник кравчего, как сжал кулаки. Михаил уже готов был открыться всем, но тут подошла прежняя девушка в скромном сарафане, неся кубок с напитком.

- Вот, Анфиса Ивановна, примите, - с поклоном протянула она поднос.

- То-то, «Ивановна», правильно говоришь, - беря кубок, сказала Анфиса, - хоть у нас и одна фамилия Стрешнева, но помни, кто ты, и кто я.

Михаил бросил короткий взгляд на обеих девушек и поспешил покинуть горницу.

 

Инокиня Марфа спешила к сыну, соглядатаи донесли о его переодевании и прислуживании девицам. Михаила она нашла в опочивальне. Царь, задумавшись, сидел на лавке у окна и даже головы не повернул на присевшую рядом мать.

- Выбрал, государь? – тихо спросила инокиня.

Михаил ответил не сразу:

- Не понравится тебе, матушка, мой выбор.

- Которая ж из невест глянулась государю? – Марфа с тревогой в душе ждала ответа.

- Ты знала, что две девицы Стрешневы на смотрины приехали? – спросил Михаил.

- Две? Откуда ж, две-то, Государь? У боярина Ивана Стрешнева одна дочь, Анфисой звать, - Марфа с недоумением смотрела на царя.

- Вечор был я на девической половине, переодетым, неузнанным. Там и увидал обеих девиц Стрешневых. Одна заносчива и спесива, другая…. другая, - Михаил встал, прошелся по опочивальне и, остановившись напротив матери, сказал, - другая у нее в услужении.

- Прислужница Стрешневой? Государь, ты в царицы выбрал сенную девку? – Марфа была возмущена.

Михаил сел рядом и взял мать за руку:

- Матушка, погоди гневаться! Я человека послал всё вызнать про эту девицу. И вот что мне донесли. Девушка эта - Евдокия, старшая дочь поместного дворянина Лукьяна Стрешнева. Боярин Стрешнев ему дядей приходится. Евдокия с малых лет осталась сиротою без матери и по причине участия отца в ополчении была отдана на воспитание в боярский дом. Живет она под игом жестокого своенравия гордых своих родственников, она всем от них обижена, и редкий день не обливается слезами. Матушка, Евдокия скромная и добродетельная девица, и красавица к тому же. Полюбилась она мне, кротостью своей.

Инокиня с трудом сдерживалась, чтобы не перебить речь сына, и едва он закончил говорить, она произнесла в гневе:

- Государь! Таковым избранием ты оскорбляешь бояр и князей, знаменитых своими и предков своих заслугами! Дочери их, ежели, тебе и не по нраву, то, по крайней мере, не менее этой Стрешневой добродетельны. А Стрешнев Лукьян кто?… Человек бедный да неизвестный!

- Матушка, вспомни, сколь мы с тобой страдали в изгнании, вдали от отца моего. Сколько горестей пришлось нам пережить и неужто мы отвергнем девушку лишь за ее бедность да неизвестность отца её?

- Государь, - Марфа горько вздохнула, - да кто ж забыть сможет тяготы жизненные.

- Матушка, и ты, и отец, хотели видеть рядом со мной на престоле достойную царствования жену. Евдокия Стрешнева мне люба, и долг мой христианский вызволить страдалицу от притесняющих ее родственников. Невестой моей объявляй Евдокию Лукьяновну Стрешневу! – царь говорил твердо, и было видно, что от слов своих он не откажется.

Марфа вздохнула, погладила сына по руке и молвила:

- Выбор твой, Государь, благословляю. Завтра же глашатаи объявят волю твою царскую, что невестою твоею стала дворянина Лукьяна Стрешнева дочь Евдокия. А чтобы враги наши не смогли ей вреда причинить, скрою ее в своих покоях. Сестры из монастыря смотреть за ней будут, никого чужого не допустят. Долго ждать свадьбы, думаю, не станем. После объявления на третий день обвенчает вас патриарх.

 

Дуне не спалось, все виделся ей взгляд царя, подавшего упавший кубок.

Вдруг ее внимание привлек неясный шум, Дуня села на кровати, прислушалась. Из-за двери доносились шаги многих людей. Сердце в груди затрепетало от неясного предчувствия.

Дверь неслышно распахнулась, и в комнату вошли три женщины в монашеских одеяниях, две из них несли в руках одежду. Встав напротив Дуни женщины, молча, поясно поклонились и начали одевать ее в принесенное платье. Под тяжелыми от украшений одеждами Дунино сердечко колотилось пойманной рыбкой. А в голове стучало «Меня, меня выбрал Государь!»

Когда девушка была одета, одна из монахинь вышла из светёлки. Вскоре из открытой двери донеслись неспешные тяжелые шаги, сопровождаемые ритмичным стуком, и в дверном проеме показалась инокиня Марфа с посохом в руках. Дуня узнала ее, видела на смотринах, стоя за спиной Анфисы.

Марфа остановилась в центре комнаты, стукнула негромко посохом об пол и проговорила:

- Радостную весть принесла я тебе, девица Евдокия Стрешнева. Тебя выбрал наш государь, царь Михаил Федорович в жены. Быть тебе царицею русской. Благословляю тебя. Прими в дар от меня это монисто с панагией с образом Спаса Вседержителя.

Монахиня подала шкатулку, из которой инокиня достала украшение и передала одной из одевавших Дуню сестер. Как только монисто легло на грудь царской невесты, Марфа сказала:

- Следуй сейчас за сестрами в мои покои, будешь готовиться к обряду принятия царского чина.

 

В покоях инокини все было готово для обряда.

Едва переступив порог, Дуня ощутила на себе строгий взгляд Патриарха Филарета. Но нашла в себе силы прямо взглянуть ему в глаза.

- Дочь моя, прежде чем наложу на тебя царский венец и нареку царскою невестою, ответь, согласна ли ты отречься от имени своего и принять новое имя Анастасия? – тихим, но твердым голосом спросил Патриарх Дуню.

Дуня не отвела взгляда, и смело ответила ему:

- Отче, имя мое от рождения дали мне отец мой и мать. Батюшка всегда учил меня помнить, кто я есть и чья дочь, потому не могу я отречься от имени из уважения к отцу и памяти матушки моей почившей.

Патриарх переглянулся с инокиней, оба одобрительно кивнули, и Филарет начал обряд.

Монахини, сопровождая действия пением псалмов, расплели Дуне косу, расчесали ее и снова заплели, вплетая нитки жемчуга в пряди. Потом на голову будущей царевны опустился белый невесомый покров. Слушая голос патриарха читающего молитвы и ангельское пение сестер Вознесенского монастыря, Дуня ловила себя на одной мысли – «Смогу ли стать достойною царицею?»

- Нарекаю тебя царевною Евдокией, царственной невестой Государя нашего Михаила, в том и венчаю царским венцом.

Даже ощутив тяжесть венца на голове, Дуня с трудом верила в происходящее, в свое счастье. На ум пришли слова нянюшки Анисьи «Будет и на твоей улице праздник». Сестры запели «Многая лета», двери покоев распахнулись, первой, постукивая посохом, направилась к выходу Марфа, за ней Филарет, потом монахини дали знак идти Дуне.

Она собралась с духом и сделала первый шаг, сердце трепетало в груди, готовое вырваться на волю.

Шаг за шагом приближалась юная Евдокия Лукьяновна Стрешнева к великой роли своей – стать родоначальницей царственного рода Романовых.

Царь Михаил с царицей Евдокией прожили вместе долгую жизнь в счастии и согласии. Было у них трое сыновей и семь дочерей.

 

Из «Летописи Дома Романовых»:

«Более чем на 300 лет определилась судьба царского дома Романовых выбором молодого Государя Михаила Федоровича. Избранная им в жены дочь мещовского дворянина Евдокия Лукьяновна Стрешнева стала Государыней, матерью и бабушкой будущих русских Самодержцев. Выбор Царем “Золушки” - лишь один из эпизодов “чудесного” упорядочения жизни на Руси после смутных времен. До него было избрание самого Михаила Федоровича, фактическое объединение царской и патриаршей власти. Как будто само Провидение распростерло над истерзанной Русью свою спасительную длань.

Так началось на Руси правление династии Романовых.»

 

*смикитит - догадается, додумается

*дарьё – подарки от невесты родне жениха

*кравчий - должность придворного (первоначально – боярина) московских царей, ведавшего царским столом (на Руси с конца XV в. до начала XVIII в.).

*взвар - слабоалкогольный или безалкогольный напиток, кисель. Обычно варится из яблок, груш, чернослива, урюка, изюма и вишни с добавлением крахмала или зерновой закваски. Взвары имеют растительную основу — овощную или ягодную. Дополнительными компонентами в них часто бывают уксус и мёд. Самые традиционные взвары — луковый, капустный, клюквенный.