Кусало солнце за загривок

Зелёный поднебесный мир.

От пристани неторопливо

Отчалил маленький буксир.

 

Никто, наверно, не заметил,

Что мы привязаны к нему -

И наша молодость и ветер,

И все дома по одному.

 

Весь город праздновал победу

Над опостылевшей зимой,

Деревья радовались свету

Корнями, почками, корой.

 

А город медленно и чинно

Скользил туда, где небеса

Свою почесывали спину

О море, горы и леса…"

 

* * *

Попытка интерпретации

 

"Кусало солнце за загривок

Зелёный поднебесный мир."

 

И сразу же перед глазами открывается сочно-красочная картина. Солнце-небо-зелень (небо - через опосредованное "поднебесный").

"кусало cолнце " - это и единство картины, и время, и жара - в общем все удовольствия в одном флаконе. Удачно.

 

"От пристани неторопливо

Отчалил маленький буксир."

 

В картину вливается явно неназываемое море со всеми своими атрибуиами: волны, запах, пена и т.д.

А еще мы видим маленький кораблик, аналогично солнцу добавляющий цельности картине, соединяя в своем движении море и землю.

 

И все вместе: вертикаль неба и земля (проходящая через солнце), и горизонталь земли и моря (с центром в неторопливом, как и солнце буксире). Очевидно, что движение буксира в море, это аналог движения солнца. То есть, кроме вертикали и горизонтали имеем еще и некую диагональ: буксир-солнце.

 

Кроме того солнце-буксир соотносятся, как единственные активные сущности четверостишия. Буксир "отчалил", солнце "кусает".

 

Если выписать подряд, как мы входим в картину в стихотворении, то получим:

солнце - небо (поднебесный) - земля(мир) - земля(пристань) - море (отчалил) - буксир.

Неосознанно (или осознанно?), автор показывает совершенно симметричное отражение, выражая таким образом древнюю истину: что на небе, то и на земле (и наоборот).

 

Никто, наверно, не заметил,

Что мы привязаны к нему -

И наша молодость и ветер,

И все дома по одному.

 

Функция буксира тянуть. То что ему дадут, не важно тяжело это или нет. При этом все понимают, что буксир это маленькое служебное используемое судно. Но в данном случае маленький буксир вдруг незаметно ("никто... ...не заметил") становится ведущим. К нему привязано все: и видимое (дома) и невидимое (ветер, молодость). Привязаны, - то есть страдательно, пассивно, зависимо. Но все слишком привыкли к буксиру, чтобы заметить момент его отхода от причала и окончательного ухода в море. Все слишком заняты своими важными (без лишнего пафоса) делами:

 

Весь город праздновал победу

Над опостылевшей зимой,

Деревья радовались свету

Корнями, почками, корой.

 

Приход весны, олицетворяющей любовь, а стало быть юность. И тут понемногу паззл начинает складываться: очень похож этот буксир (к которому, привязана и наша молодость, и город, празднующий любовь) на уходящее, уплывающее детство, являющееся причиной движения всего (как и солнце - причиной жизни). Оно все вытягивает. Но открыто-невысказанны­м­ становится и то, что движение неостановимо:

 

А город медленно и чинно

Скользил туда, где небеса

Свою почесывали спину

О море, горы и леса…

 

Дикая картина, не правда ли? Но запоминающаяся. А может, это просто бред, взятый с потолка? Давайте попробуем глянуть, есть ли здесь смысл.

 

Итак, буксир становится маленькой точкой. "Дома по одному" (а не так ли мы живем: от дома к дому?), тоже уходят и уйдут вслед за ним.

 

Придут лето, осень, зима - круг замкнется. Для кого-то он начнется по новому. Но этот буксир уже уйдет (постепенно утягивая все за собой) вслед за неостановимым солнцем, на закат, за горизонт. Туда, где встречаются горнее и дольнее ("небеса / Свою почесывали спину / О море, горы и леса…"). Именно там сойдутся все линии, все пути. Именно там встретятся буксир и солнце, детство, юность и старость.

 

Эта точка уже не принадлежит материальной картине, она вообще за пределами нашего мира. Это уже другой мир - и м ыхотим верить, что он есть и что он лучше нашего.