Да, я во всем проигрывала ей. Ника полностью оправдывала свое имя-

капризное, горделивое лицо, уверенные движения победительницы.

Так мы и стояли друг напротив друга, разделенные дверным проемом -

она на освещенной солнцем лестничной площадке, в коротком белом

платье, по плечам струится волна светлых волос, а я, как будто для того,

чтобы еще больше подчеркнуть нашу полную несхожесть – в

неосвещенном коридоре, вся в темном, с выбившимися из хвоста

черными прядями. Через 10 минут они ушли вдвоем, с наспех

упакованными вещами Макса. На пороге муж обернулся, молча положил

на тумбочку ключи.

Первое время я жила по инерции, как курица, которой отрубили голову

- мозгов уже нет, а тело движется, судорожно бьет крыльями, куда-то

бежит. У меня всегда так: в моменты стресса делаю сотню ненужных

движений, глупых поступков, лишь бы бежать, не сидеть на месте. Но

бежать было некуда. И я металась по квартире, из угла в угол. Слез не

было, не было сна. Конец этой любви казался мне концом жизни.

 

По этой ли причине, или потому, что переживала я тогда первые свои

потери, первое предательство и первый удар по самолюбию, но только

тогда мне было по-настоящему больно. В первый раз - всегда больней.

Но как вода точит камень, так с каждым новым ударом все устойчивей

ты на ногах, все жестче панцирь, ниже болевой порог. И вот ты уже

знаешь, как притупить боль, научилась принимать разочарования,

умеешь дорожить тем, что имеешь. Со временем я научилась терпеть.

Да, не кажется мне тогдашняя моя беда такой уж серьезной, но

состояние свое помню отчетливо .

 

Как все разрывалось внутри от обиды и непонимания. Как пришла в

голову мысль, что заезженное выражение «душевная боль» - не просто

слова. Как невыносимо было терпеть эту ноющую боль, которая

поселилась где-то в районе солнечного сплетения и стискивала все

внутри приступами то тоски, то отчаяния.

 

Особенно трудно было держать эти эмоции в себе. «Держать лицо» на

людях. Мой отпуск закончился, деньги тоже. Нужно было выходить на

работу. С улыбкой принимать поздравления, даже придумывать какие-

то подробности счастливой семейной жизни.

Никто, ни подруги, ни коллеги, ни бабушки во дворе, не должен был

догадаться о том, что происходило на самом деле. Почему-то это было

особенно важно для меня. Натянув на лицо вымученную улыбку, я

ходила весь день как натянутая струна, а вечером бежала домой, изо

всех сил стараясь не растерять по дороге остатки своей маски. Дорога

домой походила на бегство. Приклеенная, казалось, намертво улыбка

сползала с каждым шагом, приближающим к дому. Тяжелая железная

дверь захлопывалась за мной одновременно с долго сдерживаемыми

рыданиями. Я сползала по двери на пол и сидела так часами, не вытирая

слез, выпуская из себя по капле накопившуюся боль. Иногда раздавался

дежурный звонок от отца – и нужно было подниматься, отряхиваться,

откашливаться, что-то отвечать ( дела - хорошо, чувствую себя -

нормально, кушала, да; сейчас досмотрю фильм и буду ложиться спать)

Каким облегчением было положить трубку! Темнота и одиночество –

только это тогда приносило облегчение. Сидеть в темноте и плакать,

раскачиваясь, убаюкивая себя. И бродить по темной квартире,

прижимая к себе своего Тяпу. И сидеть у окна, вглядываясь в темноту,

слушая шаги поздних прохожих.

 

Кажется, тогда же начал мне сниться этот сон...

...Я бегу вдоль кромки моря, по узкому пляжу, заваленному каменными

глыбами. Бегу, оставляя следы в мягком желтом песке. Бежать радостно

и легко. Рядом дышит теплое море. Полная, яркая луна бросает

серебряные искры на воду, они переливаются и вспыхивают на темних

волнах . Ясное, без единого облака, звездное небо. Сухой, соленый

ветер. Я ощущаю себя удивительно сильной и беззаботной. И по-

настоящему, безоглядно счастливой . Потому что именно в этот момент

я свободна, и нет у меня ни прошлого, ни будущего, а есть только этот

миг, который бьется в каждом ударе. Ног - о песок, сердца – о ребра. Я

не замечаю движения времени - оно летит легко и быстро, свистит в

ушах, как попутный ветер; с одной стороны- гладь моря, с другой- горы.

Пляж, казавшийся бесконечным, упирается в скалы: у самого горизонта,

посреди равнины, открашенной луной в серебристый цвет, возвышается

горная гряда, мрачная и неприступная. По мере того как я

приближаюсь к скалам, меня охватывает удивительная сила.

Я уже не бегу - я лечу, как молния, вдоль кромки прибоя,

переполненная свободой, силой и скоростью. Я будто сливаюсь с

морской водой, с криками ночных птиц, со стаей дельфинов,

взлетающих над темной водой вдалеке. Капли воды скатываются по лбу

и срываются с разгоряченных щек, ноздри раздуваются, впитывая в себя

эту таинственную силу.

Я вижу тропинку, ведущую по крутому склону, и с необычной легкостью,

какая бывает только во снах, взбираюсь на самый верх отвесной скалы и

останавливаюсь у входа в пещеру. Сердце мое бьется все сильней.

Эта сила сильнее меня. Она - как море, она зовет за собой. Я знаю, что

нужно лишь войти в полумрак пещеры, сделать несколько шагов сквозь

голубоватый туман, протянуть руку...

2

...Монотонно щелкал ксерокс, наполняя офис запахом озона, за окном

оживал город. Из окон офиса был виден цветочный базарчик. Был сезон

роз, и они - алые, розовые, белые, оранжевые, - выстроились в ряд, -

длинноногие, свежие, нарядные. Раньше по утрам я любила смотреть,

как цветочница раскладывает и опрыскивает свой ароматный товар.

Сейчас же это розовое царство напоминало о том, что бывают в жизни

людей и праздники, и свидания. В другой жизни, у других людей. Хотя...

я ведь и не люблю роз, слишком претенциозны они и банальны, что ли.

Мне нравятся орхидеи. Да и вообще, срезанные цветы - что может быть

отвратительнее.

На столе ожил телефон, в трубке бодро затараторила Люсинда.

 

- Представляешь, вчера отцу звонила твоя бабка . Зовет тебя к себе в

гости.

 

Отец никогда не скрывал неприязни к теще. Видел он ее только раз в

жизни, когда приезжал просить маминой руки. Что произошло между

ними, мне неизвестно. Знаю только, что с тех пор имя матери бывшей

жены отец произносил с раздражением и даже некоторой опаской. А

тогда, хотя согласие маминой семьи получено не было, свадьба все же

состоялась. Со стороны мамы были только ее институтские друзья, никто

из многочисленной родни так и не приехал.

 

- Странно, ты не находишь ? , - продолжала Люся, - сколько лет внучку

знать не знала, и вот на тебе... Возраст, видать, берет свое. А может,

дармовые рабочие руки понадобились. Дом-то большой, в сезон

курортников обслуживать некому.

 

Я слышала, что бабка прежде была биохимиком, вела серьезную

научную деятельность на Биостанции, но, как и все приморские

жители, подрабатывала тем, что пускала курортников на постой.

 

- Ну так как, поедешь ?

- Да нет, что мне там делать.

- Да понимаю, -вздохнула Люсинда, - Но ты о будущем подумай. За

квартиру платить как собираешься?

- Думаю, должно хватить. Да и отец поможет, если что,- припугнула я

Люсинду

- На отца слишком-то не рассчитывай, слышишь? Ему свою семью

кормить надо,- завелась Люся

- Не тараторь,- поморщилась я, -сама как-нибудь разберусь

- Так что бабке-то передать ?

- А не надо ничего передавать. Мобильный мой продиктуй. Ну или ее

номер запиши, сама наберу.

 

Я снова взглянула в окно. Веселый парень с огромным влажным букетом

огненно-красных роз расплатился с продавщицей и сел в машину.

... Кто та счастливица, которая возьмет в руки это огненное

великолепие, вдохнет сладко-приторный аромат, зароется лицом в

бархатную глубину. Интересно, дарит ли он ей цветы ? Я посмотрела на

свое отражение в оконном стекле. Полное, невыразительное лицо. За

стеклами очков- заплаканные глаза; отекшие, тяжелые веки.

”Наверняка. Ну не мне же, в самом деле”.

 

День тянулся медленно, перед обеденным перерывом заскочили

девочки из бухгалтерии, звали в кафешку. Я вымученно улыбнулась и

отрицательно замахала головой. "В главбухи метит" - cразу же

сориентировались они,- “Ну, терпи, казак, атаманом будешь». И,

предложив в качестве альтернативы обеду яблоко, с хохотом умчались.

 

Я вышла в парк, посидеть на лавочке возле фонтана. В фонтане

купалась банда растрепанных голубей, степенная бабушка выгуливала

толстого внука на велосипеде, асфальт плавился от жары, а воздух,

казалось, дрожал и раскачивался в такт мелодии, несущейся из

ближайшего кафе. Или это у меня в глазах все дрожит и качается,

мельтешат и мелькают черные мушки. Резкая боль - и радуга над

фонтаном поблекла.

 

В палате нас 6 человек. По вечерам здесь рассказываются

удивительные истории о любви и предательстве - истории, которые не

расскажешь и случайному попутчику в поезде. Меня выписывают в

конце недели.А вчера позвонили с работы и будничным тоном

сообщили о том, что я уволена. Робкие попытки объяснить, что лежу

больнице, наткнулись на холодный тон секретарши: шеф уже взял на

мое место другого человека.

Но мне совсем не хочется об этом думать. Хочется спать.

 

И тогда в тумбочке зазвонил телефон. Еще не взяв трубку, я уже знала,

что это бабушка...Мама мамы...

Хриплый властный голос, никаких утешений, никаких сантиментов.

«Записывай адрес. Ждем тебя на следующей неделе. У нас много

работы»

 

3.

Вещи собраны, я остановилась на пороге и окинула взглядом квартиру,

в которую недавно въезжала с совсем другим настроением, с которой

связывала столько надежд. Квартира сдавалась давно, многое

повидала на своем веку, ну что ей до слез, которые лила здесь чужая ей

девица. И сначала квартира равнодушно молчала, а потом, наверное,

вспомнив , как старательно я чистила и убирала ее, тихонько

приотворила дверцу книжного шкафа. Немного поколебавшись, я

решила, что обязательно верну книгу потом, и провела пальцем по

запыленным корешкам. Простите меня, модные Коэльо и Мураками: руки

сами тянутся к любимым с детства знакомцам – Жюль Верн, Дюма,

Стругацкие, Грин.

Ну конечно же, Грин! Ведь я еду к морю... Ох, Александр Степанович,

скольких наивных домашних детей заразили Вы неизлечимой болезнью,

мучившей Вас самого.

Нет, я никогда не мечтала об Алых парусах, ну не привлекала меня идея

рукотворных чудес. Сколько помню себя, всегда жила в ожидании чуда

настоящего, истинного.

Куда идут школьники, когда прогуливают уроки? В кино, в парк? Я

ехала на вокзал. Покупала подозрительно дешевые пирожки с

капустой, садилась на скамейку рядом с перроном и открывала Грина.

Вдыхать запах поездов, слушать стук колес и переноситься на

набережную Гель-Гью или в порт Зурбагана. Не важно, что на улице

слякотная осень. Здесь, на пересечении множества дорог, всегда был

совершенно особенный ветер, свежий и теплый, ветер странствий и

надежд на приключение.

А потом мне в руки попала «Бегущая..», и я была поражена необычайно

точным, полным и красочным описанием того, что происходило со мной.

Болезнь моя, оказывается, имеет название : "Тоска по Несбывшемуся".

Есть выражение, которое принадлежит Толстому - «энергия

заблуждения» : cильная вера, пусть даже она будет ошибочна,

способна творить чудеса. Я - верила. Истово, отчаянно, верила в свою

избранность. В то, что именно мне предстоит испытать нечто

головокружительно-прекрасное, что обычная жизнь обывателя - не для

меня. Какими скучными казались разговоры друзей, когда они

обсуждали планы на будущее: карьера, семья, работа, деньги, изредка

поездки заграницу.

И это...все? Но ведь их это устраивает...

Нет, я не могла смириться, я ждала, когда мое Несбывшееся позовет

меня. "...Всматриваемся мы в жизнь, всем существом стараясь

разглядеть, не начинает ли сбываться Несбывшееся? Не ясен ли его

образ? Не нужно ли теперь только протянуть руку, чтобы схватить и

удержать его слабо мелькающие черты?".

Я искала знаки - и находила их! А потом, в очередной раз, понимала,

что снова попалась на крючок собственных ожиданий. "...Между тем

время проходит, и мы плывем мимо высоких, туманных берегов

Несбывшегося, толкуя о делах дня».

Чего я ждала? Я не могла ответить на этот вопрос даже самой себе.

«Несбывшееся, которому я протянул руки, могло восстать только само,

иначе я не узнал бы его и, действуя по примерному образцу, рисковал

наверняка создать бездушные декорации». Но в самом деле, разве в

состоянии воплотиться Нечто, не имеющее ни названия, ни очертаний?

 

Но, как бы глупо это ни звучало, само Ожидание - весь этот туманный

ворох чувств, эмоций, надежд; все то, что манит, сверкает - было

настолько реально, что имело громадную власть надо мной. Пусть и в

очередной раз оказывалось всего лишь фантастической игрой

собственного воображения.

Знаю, что всё это – « суета и томление духа». Знаю – и все же беру с

полки Грина.

 

4

У моего чемодана есть странное свойство: как ни уменьшай количество

вещей, которые хочешь в него сложить, он все равно окажется полным,

набитым под завязку. И ужасно тяжелым. Я трижды пожалела, что не

взяла такси, пока добралась на вокзал. А когда, наконец, втащила

чемодан в вагон и плюхнулась на свое законное боковое нижнее,

оказалось, что это синее чудовище еще и не желает влезать в ящик

под полкой.

Чемодан стоял на проходе, люди спотыкались об него и чертыхались , я

сидела в полной растерянности и прикидывала, что убрать его с

прохода можно будет, только закинув на третью полку. Сама я эту

тяжесть, конечно, не подниму. Так я и осталась сидеть, придерживая

чемодан руками, втянув голову в плечи и выслушивая пассажиров,

поминутно спотыкавшихся о чемодан.

В купе рядом шумное семейство. Галдящие дети прыгают с полки на

полку, мать , нарезая колбасу и огурцы, раздает им оплеухи, отец с

затравленным видом уткунулся в газету, теща вещает на весь вагон о

целебных свойствах сакских грязей, попутно демонстрируя

необычайную гибкость суставов, приобретенную на этих самых грязях

прошлым летом.

 

В вагоне жарко, все время кто-то проходит мимо, задевая одеждой.

Сна ни в одном глазу. Я лежу и вглядываюсь в темноту. Мимо проносятся

станции, поселки, реки. Привычное небо постепенно сменяется южным,

усеянным крупными созвездиями. Вспыхивают и гаснут далекие огни.

Колеса поют свою песню "Скоро-скоро. Море-море". А скрещивающиеся

на фоне звездного неба провода танцуют под эту музыку ...

 

Когда я проснулась, ничего уже не мешало паcсажирам спокойно

курсировать в туалет и обратно: моего чемодана не было. Пометавшись

для приличия, поспрашивав у проводника и соседей, я села у окна.

Чтобы не смотреть на попутчиков, уставилась в пыльное стекло, как

будто пытаюсь разглядеть что-то очень важное, видимое только мне.

Наконец Феодосия, ее утренняя, еще пустынная, набережная,

пролетающие прямо вдоль пляжей поезда. Еще час в дребезжащем

автобусе - и из-за крон деревьев показался южный склон Карадага.

Я ступила на землю предков и только тут поняла, как будто очнувшись:

вот оно, мое море!

Вдоль дороги - ряд белых домов, спрятавшихся в зелени. Солнце уже

высоко, жара стоит такая, что небо будто подернуто белой пеленой,

воздух дрожит, плавится асфальт на дороге.

А вдалеке видна полоска пляжа и зеленовато-синее море. Нестерпимо

хочется туда, окунуться с головой в волны — вон они, прозрачные, с

белыми гребнями, — расплавленный изумруд.

 

5

... еле поспеваю за широкими быстрыми шагами бабушки, с трудом

сдерживаю шумное дыхание. Я ужасно запыхалась, но признаться в

этом пожилой женщине, бодро вышагивающей впереди меня, стыдно.

 

Темный двухэтажный дом и белый памятник у входа. «Терентий

Иванович Вяземский, родился в 1857, умер в 1914 году». Пока все, что

знаю о нем.

Директора перехватили уже на пороге его кабинета. «Ничего сейчас

решить не могу, срочно уезжаю в Киев, на совещание» ,- замахал на

меня руками, запирая дверь на ключ. Но увидев бабушку, осекся на

полуслове, заулыбался, кажется, даже побледнел. « В кабинете не

сижу. Финансы, электричество, отчетность", - оправдывался,

возращаясь в кабинет.

Вопрос с моим устройством решился быстро, слету, — и в коридор я

вышла уже полноправным сотрудником Биостанции.

Поднимаемся на 2 этаж по скрипучей лестнице, я молча плетусь сзади,

не задавая вопросов. Приоткрытые двери лабораторий. В конце

коридора - кабинет с табличкой « Зам. по науке». Бабушка открывает

его своим ключом. Ого, да с чего я взяла, что она на пенсии? Будто

прочитав мои мысли, бабушка обернулась и сухо, начальственным

голосом распорядилась, показав пальцем на 3й этаж: «Бухгалтерия

этажом выше», - и захлопнула дверь своего кабинета у меня перед

носом.

 

Михал Семеныч, мой начальник, оказался милейшим человеком. Иначе

как «деточка» он меня не называет. Передвигается этот пожилой

маленький человечек быстро, рывками, и его раскатистый смех

доносится то из кабинета, то со двора. . Утром он появляется в

бухгалтерии, держа в руках очередной гостинец - кисть лилового

винограда или огромный персик : «Кушай, деточка, тебе необходимы

витамины» . Увлекшись, может рассказывать истории часами. А в суботу

мне

6

Из окна моей комнаты виден маяк. Каждый вечер я смотрю, как

смотритель маяка взбирается наверх, чтобы включить приборы. И вроде

бы- сплошная автоматика и никакой романтики. Но по ночам, когда

огни маяка прорезают темноту за окном, моя комната превращается в

корабль, затерявшийся среди темных волн, а я – в

капитана, ведущего судно в гавань. Я начинаю оживать. Я снова

мечтаю, снова становлюсь собой.

Или даже не так: я становлюсь новым человеком. Такой прилив сил мне

в новинку. Лентяйка и любительница поваляться в постели до полудня,

встаю теперь засветло. Ноги сами несут меня по узкой дороге,

вьющейся вдоль моря. Одна часть меня наслаждается чудесными

пейзажами и свежим бризом, другая – не перестает удивляться

переменам, происходящим с моим телом. Тому, как легко и упруго

толкают ноги меня вперед. Тому, как ровно и ритмично бьется сердце.

Никакой одышки, никакой усталости. И вот еще что: очки, которые я

носила, сколько помню себя, больше мне не нужны. И чувство каное

то...что-то вроде вдруг появившейся четкости восприятия, когда

понимаешь, что до этого то ли спал на ходу, то ли не все ощущал :

эмоции, краски, звуки - все стало вдруг ярче. И даже знаю, с чем

сравнить - так бывает, когда в ухо попала вода, но ты ее не

чувствуешь, ничего вроде не беспокоит, и только когда эта вода

случайно вытечет сама, звуки сразу становятся четче, и ты понимаешь,

что НА САМОМ ДЕЛЕ ДО ЭТОГО СЛЫШАЛ НЕ ВСЕ. Пугает ли меня

скорость, с которой меняется мое тело? Настораживают ли перемены в

мыслях и ощущениях? Нет. Я наслаждаюсь ими. Я удивительно

спокойна. Я уверена, что все

идет именно так, как надо. Я пробегаю десятки километров в день, не

чувствуя усталости. А потом ныряю с разбега в теплые волны.

Городские пляжи обычно забиты так, что свободного места просто не

найти. Но я отыскала чудесный малолюдный пляж в тихой бухте. На

этом пляже обычно собираются охотники за ветром - виндсерферы.

Загорелые мускулистые флибустьеры. Здесь у них своя атмосфера.

Лагуну здесь бороздят десятки досок с разноцветными, как крылья

бабочек, парусами. Я заплываю на полкилометра от берега , лежу на

спине, качаюсь, пока все мысли из головы не вымоет, и чувствовую себя

то ли русалкой, то ли медузой, то ли еще какой тварью морской-

бездумной и счастливой. Или ныряю подальше от берега на закате

солнца. Нырять надо в солнечную дорожку, тогда вокруг тебя встает

мерцающий шатер из лучей, на дне колеблется сетка, сотканная из

света, а над головой, как крыша – солнце. И можно вынырнуть прямо к

нему!