Молодые люди, не обремененные определенными занятиями, и весенняя слякоть; немного денег и возможность «просидеть» их вместе.

 

ЧУЧМАРА

 

ВЕСЕННЯЯ ФАНТАЗИЯ

 

Можно ли любить то, что ненавидишь? Наверное, можно: нельзя любить то, к чему равнодушен. Можно ли любить того, кто ничего тебе не дал? Наверное, можно: нельзя любить того, кому ничего не дал ты.

Юрий Юлов

 

Весна – не самая лучшая пора года. И это не желание выглядеть пародоксальным и идти против устоявшегося мнения, а суровая реальность. Конец марта еще снежен, но невыносимо соплив. Этот инфекционный ринит вместе с лужами снежной каши и пронизывающими энтропийными сквозняками успешно переходит в ненадежно одетое тело и проникает в душу, иммунитет которой клинически слаб. Солнцесветный Ра не может прогреть промерзлую земную кору, а его настойчивые попытки оживить траву и насекомых блокируются низким зонтиком набрякшей атмосферы, просторечно и безлико именуемым небом.

Всё-таки, как пел самый успешный турист страны: «Лето – это маленькая жизнь». А весна – мучительный выход из зимнего анабиоза, который пришлось вынести со стиснутыми зубами, чтоб не взвыть. Особенно если ты совершенно неуспешный бродяга, имеющий в житейском активе маму-пенсионерку в двухкомнатной квартирке, незаконченное высшее образование полугуманитарного профиля и такую же, как сам, обтрепанную подружку, которая за неимением в данное время лучших вариантов предпочитает тебя.

«Люди идут по свету – людям немного надо…» Так пел отец, и вопреки моему желанию жить не так, как он, довелось повторить его судьбу в своем времени. Впрочем, он достиг больших успехов: у него была семья и постоянная работа – пусть за гроши, но достаточно квалифицированная и в добропорядочном коллективе. И в моем возрасте у него был сын-школьник, впитывающий жизнь без резких эмоциональных оценок и разочарований, которые приходят с опытом, когда убеждаешься, что мир хронически неидеален и патологически неисправим.

Конечно, всё вышесказанное ни в коей мере не относится к динамично развивающемуся стабильно-социально-рыночно-демократическом у обществу, которое наблюдаю в периоды хандры в выпуклый экран старого телевизора, чья электронно-лучевая трубка за два десятка лет безвозвратно потеряла половину люминофорных триад. Мой статус – частная проблема отдельного неудачника, который не сумел или не захотел приспособиться к «быстро меняющимся реалиям и мировым кризисным явлениям».

Но если объективно взглянуть на собственную жизнь и поискать положительное, то вдруг понимаешь, что отношение к тебе гораздо лучше, чем заслуживаешь. Мама давно махнула на твой образ жизни рукой и рада хотя бы тому, что ты жив, относительно здоров, не сидишь в тюрьме или на наркотиках, почти регулярно ночуешь дома, а иногда где-то и работаешь. Подружка, нашедшая временное пристанище около тебя, спокойно игнорирует твои не всегда ухоженные зубы и вымытые волосы, небритые щеки. А нередко внимательно слушает и порой – улыбается. Даже государство доблестными всевидящими внутренними органами посматривает на вас сквозь пальцы, не видя во внешнем облике явных бездельников-полуиждевенцев признаков правонарушителей или потенциальных жертв. А изредка появляющиеся деньги позволяют если не ощутить полноту жизни, то хотя бы пользоваться время от времени некоторыми из ее благ.

И, как ни абсурдно, спокойно относиться ко всему, что не вписывается в представления об идеальном мире помогает перефразированная восточная мудрость: «Будь безмятежен, как цветок лотоса, нежащийся в лучах утреннего солнца у подножия Храма Вечной Истины».

Ты называешь подружку, как она и представилась, – Линой. Или шутейно – Линейкой, только догадываясь, каково ее имя по рождению: Галина, Элина, Полина, Аделина, Каролина, Алина, Капитолина, Магдалина, Эвелина, Анжелина? А она тебя – Максом, ибо по женской ушлости сумела заглянуть и в паспорт якобы для того, чтобы убедиться, что ее временный спутник не связан ни узами брака, ни детьми. Законное женское желание… Впрочем, характер Лины далеко не линейный, скорее, лекальный – неровный, но с мягкими переходами. Хотя изредка закругления бывают и резковатыми.

 

– И что мы можем себе сегодня позволить, сэр Максимус?

– О фея моего сердца, я готов бросить весь мир к твоим ногам, но боюсь, что он слишком далек от совершенства, чтобы служить тебе достойным ковриком!

Это у нас такая игра: если говорить друг другу подобные слова, приятные мелочи начинают видеться сквозь увеличительное стекло, а цветные пиксели уныленького и серенького бытия условно восстанавливаются.

Как-то мы зашли в бутик, куда нас по недосмотру впустили.

Спрашиваю:

– Что тебе здесь нравится, королева моих дум?

– Всё!! – отвечает Лина.

– Я куплю тебе этот магазин, повелительница моей жизни! – провозглашаю во всеуслышание. И на ушко: – Когда появится достаточно денег для утомительной процедуры переоформления…

Охранники не торопятся, но и не дремлют. Если внимательно присмотреться, многие из них – случайные люди на зряшной работе, а некоторые – заведомо слабее меня физически. Они пока улыбаются, но, подумывая о подписанных кандальных контрактах, разминают плечи и хлопают по карманам, небрежно нащупывая перцовые баллончики и мобильники – связь с ментовкой.

 

– …Предлагаю съездить в восточное кафе к твоему арабскому тёзке – Максуду.

– Где это, свет очей моих?

Всё-таки, когда антураж игры незнаком, приходится поневоле опускаться на землю, чтобы сверить ориентиры.

– На другом краю Земли, где в тени листвы под жарким солнцем журчат холодные ручьи, и щебетанье райских птиц заглушает звон трамваев…

М-дэ… Всё-таки законченное гуманитарное образование понадежнее незаконченного полугуманитарного. Та-ак: трамваи у нас идут в четырех направлениях…

– В Зеленый Бор, что ли?

Линейка улыбнулась и закивала. И откуда она знает мой город лучше меня?!

Талончики мы не пробиваем. Деньги у нас есть, но не столько, чтоб тратить их в начале путешествия. Кондукторша устало смотрит на меня.

– Оплачиваем проезд, молодые люди…

Металл в голосе – с ржавым дребезжанием, но тон не выражает надежды. Лина бросила взгляд на меня, а затем отвернулась к окну: передала право решать проблему за обоих.

– Слышал, что есть Высочайший Указ, который позволяет безработным ездить в общественном транспорте бесплатно…

Плюс – обезоруживающая улыбка, способная смягчить безжалостное сердце янычара. Опять сработало!

– Ну так встали хотя бы и уступили бы место людям хотя бы…

Бы-бы-бы… Она однозначно поняла, что мы вместе. Достаточно потереться пару недель меж людьми, чтобы стать и физиономистом, и психологом. Этак же легко люди определяют время, когда понимают, что сверить его, кроме звездного неба и солнца, излучающих свет, не с чем.

Мы с кондукторшей знаем, что никакого Указа нет. Однако у нее опыт не только житейский, но и транспортный. Поэтому она и решает нас не высаживать – на улице слякотная промозглая весна, а у нее – дети подобного нам возраста.

Мы встаем, уступая людям места, на которые никто не стремится – трамвай полупустой. Замечаю мужчину, который был готов вступиться за нас: слово сказать или заплатить. Он пока наблюдает за развитием сюжета, хотя читает «Столичный курьер». Спасибо за поддержку, старина!

Временно скромно молчим: любая сделка держится на компромиссе.

– Какой сегодня день?

Называю дату и день недели. Мимо. Называю фамилию румынского мифологиста. Лина морщит носик и отрицающе машет головой. Называю лекарство, которое изобрели в этот день. Мимо… Оказывается, полгода со дня нашего знакомства…

Выходим за одну остановку до трамвайного кольца – на конечной может быть проверка и на саму кондукторшу. Она видит это и, кажется, как-то приветливо кивает на прощанье. Видимо, кажется – с какой стати ей кивать, тем более – приветливо?

 

Кафе «У Максуда» – один из входов бывшего ресторана «Аленький цветочек». Сейчас не нужно столько банкетных залов, поэтому увеселительные заведения для массовых мероприятий дробятся на небольшие уютные закутки, в которых тесновато и темновато. Последнее обстоятельство, а также малое количество посетителей в начале работы кафе позволяет гардеробщику-охраннику считать наш, образно говоря, скромный вид определенной формой гламура, точнее – гримуара.

Обстановка – как в пещере Али-Бабы, пока он со своим беспредельным джигит-спецназом на прогулке. Курить здесь можно – даже кальян. Мы не курим – тем более кальян. Меню приносят не сразу.

Да-а, конечно, предложить бросить мир к ногам девушки проще, чем реально ее угостить… И все-таки один антрекот и один рыбный винегрет мы возьмем. Еще и на кофе с кардамоном останется. Но – слово даме:

– Посмотри меню, Лин! Только постарайся не ввергать в бездну отчаяния благородного рыцаря, волею судьбы лишившегося наследства и случайно набретшего на небольшой клад…

Линейка – умная девушка. Она знает, как праздник можно устроить и как его не испортить. Берет в руки зеленую папку с вытиснеными желтыми пятиконечной звездой и полумесяцем, но смотрит рассеянно.

Похоже, она рада, что сидит в тепле. И более склонна к непринужденной светской беседе, чем к энергично-деликатному набрасыванию на съестное. Щёчки ее стали румяными и теплыми – Лина почти не пользуется косметикой.

– Ты знаешь, мне кажется, что твоя мама меня не любит…

Нет уж, лучше свинина из рук мусульманина, чем псевдосемейные разборки!

 

…Лина была у меня один раз. Я показал ей, как умею играть на гитаре, коротко познакомил с мамой, затем мы закрылись в моей комнате и попили чаю. Побыли только полчаса и ушли якобы по делам.

Позже мама со вздохами нарисовала довольно точный психологический портрет Лины. И завершила еще более определенным, но подающим надежду: «Но и ты же у меня не кронцпринц брауншвейгский…» У мамы всегда было нормально с иронией и эрудицией.

Зову официанта, заказываю антрекот с картофелем. От винегрета, пожалуй, откажемся – лучше в кино сходить: на дневной сеанс билеты дешевле, он – социальный.

– И чучмару возьми…

– Что?

«Чучмарой» мама обычно называет рассуждения и интересы, не имеющие отношения к практической стороне жизни.

Лина разворачивает папку с Венерой и ущербным Месяцем, освещавшими хиджру Великого Пророка, и безошибочно подчеркивает пальцем строку в «Напитках». Действительно, «чучмара».

Официант поясняет, что чучмара – это по сути шарбат или сорбет, однако кроме традиционных шиповника и кизила он готовится с добавлением корешков чучмары – травы влюбленных.

Видимо, ему некому демонстрировать знание фольклора Востока. Начинается длинная романтическая легенда о парне и девушке из племени чучмар, которым судьба долго не давала слиться воедино. Слушаю даже с любопытством – успел заметить, что цена чучмары чуть-чуть выше, чем кофе по-арабски, приготовленный в ибрике. Хорошо-таки, когда хватает денег!

 

Пока заказ приводится в исполнение, можно осмотреться. Тем более глаза привыкли к полумраку: стали видны детали, которые поначалу не привлекали внимание. И моя спутница чувствует себя уютно: взгляд мягкий и лучистый. Ей тоже всё интересно. Вопросы о маме сами собой закрылись благодаря лекальному характеру Линейки и загадочной чучмаре. Легким фоном звучит ритмичная песня «Хабиби». Сошлись Запад и Восток, а, Киплинг?!

Всё-таки неплохо Максуд стилизовал уголок! В кафе не только прохлада листвы, тепло солнца и беззаботное попискивание птиц над юркими ручейками. Здесь много укромных местечек, манящих влюблённых. Это не мираж, а оазис – хотя границ у него не видно: за леском начинается плодородная цветущая долина, на которой вместе пасутся дикие дромедары и бактрианы и рыскают полосатые шакалы. Долина заканчивается горным хребтом. До него не дойдешь никогда, но блестящие хромитовые скалы, зеркальные водопады, снежные капюшоны и синевато-голубые пихты видны так отчетливо, как если бы их создала рука великого художника или скомпилировала сигмовская оптика.

Мы с Линой идем, цепко взявшись за руки. Из того, что человек натягивает на тело, чтобы защититься от враждебных сил чужой ему природы, осталась только обувь – легкие, спетенные из озерного камыша, сланцы, – потому что на траве попадаются колючки и острые камешки. Зоофаги-барсы остались в лесу; пантеры, с любопытством выглядывающие из-за холмиков, доброжелательны к нам. Бунгарам и скорпионам их Короли и Императоры не разрешают выползать из-под камней днем. А ночей здесь не бывает.

Кажется, что Долина существовала всегда – с тех незапамятных времен, когда людей на Пангее было только двое – Я и Она: Мужчина и Женщина, Макс и Лина. А Всевышний, создав Вселенную, Землю и нас, отдыхает – сегодня седьмой день. И день этот вечен, ибо мы непознаваемо ничтожны на фоне Божьего замысла и непостижимо величественны собственной уникальностью.

Соловьи-лючинии не просто выводят рулады, а опевают мечтательно-возвышенную мелодию первозданной природы – разнообразят плавную величавую музыку виртуозными вариациями и обертонами.

Солнце зависло высоко над перевалом. Оно будет стоять там всегда. По ту сторону от горной гряды плещется бескрайнее и бездонное Море – и Солнце должно согревать и его, а не только нашу Долину. Мы никогда не увидим Моря, зато у нас всегда будет Долина…

Глаза Лины искрятся безмятежностью и счастьем. Мне хочется утонуть в этом взгляде, но тогда мы исчезнем в себе, а Долина останется снаружи, ибо она является вместилищем души. И никак не наоборот! Я начинаю закрывать свои глаза и сквозь веки вижу, как она закрывает свои…

 

– Ну и обнаглела молодёжь! – безличностное ворчание отдисциплиненной жизнью старушки возвращает нас с Долины в подъезд незнакомой пятиэтажки со стенами, расписанными дилетантами-райтерами. – Заняться, что ли, нечем, кроме как в чужом подъезде лизаться? Работать бы шли, развелось бездельников-оборванцев! Только бы им… – Она вставляет слово, которое в приличных книжках не печатают. – Когда уже власти до них доберутся…

В голосе больше зависти и сочувствия, нежели злости и раздражения.

 

Я говорил, что не люблю Весну. Грязный мокрый снег подтекает через потресканные подошвы и увлажняет носки, которые нормальный человек надевает-снимает только наедине с собой. Уличные сквозняки, коррозией проникающие за воротник и под полог коротенькой потертой куртки. И не совсем понятная чучмара, после которой можешь оказаться на другом краю города, и действие которой способна прервать безобидная бабушка.

Скорее всего, это обычный сорбет из сушеных шиповника и кизила. Ну, возможно, Максуд еще на имбирь и лепестки розы расщедрился. А надбавка в цене – за историю, которую рассказал словоохотливый официант.

…А Линейка пока ничего не слышит. Наверное, она еще в Долине…