Предисловие.

Когда я вижу наших ветеранов, особенно участников войны (которых остались единицы), их жалкое существование и заброшенность, мне становится стыдно, что я ничем, кроме слов, помочь не могу. Этот рассказ о реальном человеке и нашем равнодушии. Придуман лишь финал. Мне захотелось показать проснувшуюся совесть у чиновников, их внимание к заслуженному человеку, хотя бы перед концом его земной жизни. Но, мои пожелания, думаю, за гранью реальности…

 

Мимо домов регулярно два раза в неделю с точностью до минуты, семенящей шаркающей походкой проходил невысокого роста, худенький болезненный старик. На вид ему можно было дать около восьмидесяти. Седые всклоченные кудрявые остатки богатой раньше шевелюры торчали из-под грязной вязаной шапки и придавали неряшливый вид.

Морщинистое лицо со слезящимися на ветру глазами вызывало у встречающихся прохожих жалость. Клетчатая рубашка на тёплой подкладке, надетая поверх мятых, неопределённого цвета брюк навыпуск и вышедшая из моды лет пятнадцать назад, была явно с чужого плеча. Неряшливую картину дополняли огромные зимние полусапожки, одетые на шерстяные носки. Старик был одет не по сезону, хотя конец октября был промозглым и дождливым.

Не обращая внимания на оглядывающихся прохожих, мужчина подошёл к входу больницы и попытался открыть массивную дверь. Сил явно не хватало, и он вновь и вновь тянул её на себя. Она никак не хотела поддаваться маломощному старику, но он, вытирая грязным платком слезящиеся глаза, повторял и повторял свои попытки войти в здание. Пальцы, торчащие из рваных перчаток, стали красными от холода и напряжения.

Внезапно дверь с силой распахнулась с внутренней стороны помещения, и стоящий близко от неё старик со всей мочи отлетел на плитку, выложенную у входа, и ударился головой. Удар был настолько силён, что он, не ожидавший такого поворота, лежал, не двигаясь. Из носа тонкой струйкой потекла кровь.

Выходивший из больницы молодой парень, словно не видя лежащего без движения старика, окинул того безразличным взглядом и пошёл дальше, бормоча себе под нос:

- Прохода нет от этих бомжей, шляются с утра. Сидел бы в своём подвале или на чердаке, так нет, нормальным людям нужно обязательно настроение испортить.

Старик пытался подняться, но сил ему не хватало. Он перевалился на бок, встал на колени и стал тем же платком, что вытирал глаза, останавливать кровь. Она капала на рубаху. Лицо, испачканное кровью, напоминало маску из кинофильма о вампирах и усиливало неприятное ощущение неряшливости.

Дверь вновь открылась. Женщина лет сорока, взглянув на коленопреклоненного мужчину, испугавшись его вида, снова вбежала в больницу и закричала:

- Человеку плохо! Помогите!

Из-за стойки выплыла регистраторша Эмма Владимировна, неспешно подошла к двери, просунула голову в дверную щель, так же мельком, как и парень, сбивший мужчину, небрежным взглядом скользнула по мужчине и, скривив густо накрашенные губы, процедила:

- А, это Васька опять припёрся. Ничего с ним не станется, видно поскользнулся и распустил нюни.

Женщина, услышав такие слова от человека в белом халате, была шокирована и закричала:

- Как не стыдно такое говорить! Он весь в крови!

Эмма Владимировна, не обращая внимания на возмущённую женщину, молча начала заполнять какой-то журнал и никак не реагировала.

- Позовите врача! Немедленно! Как вы можете быть такой равнодушной и чёрствой!

Но регистраторша продолжала писать, только голова с подкрашенными чернилами волосами склонилась ниже. Вся фигура выражала нарочитую увлечённость, давая понять, что столь важную работу она прерывать ну никак не может!

- Дайте телефон, я позвоню главному врачу! Ведь по возрасту пострадавший почти ровесник вам. Каменное у вас сердце. А мы идём ещё лечиться сюда!

Возмущённая женщина потянулась к стоящему рядом с регистраторшей телефону, но Эмма Владимировна молниеносно закрыла его руками и отодвинула на другой конец стола, проявив несвойственную ей прыть. Поняв, что женщина от неё не отвяжется, Эммочка (так звали её сотрудники, причём вкладывали в это имя больше презрения, зная, о её не очень праведной бурной молодости) также спокойно вышла из-за стола и вошла в кабинет врача:

- Там Громов у входа валяется весь в крови. Что делать с ним?

Татьяна Григорьевна, врач, некрасиво сморщилась как от зубной боли и процедила недовольно:

- Господи, опять он! Заведите в кабинет, посмотрю, что с ним стряслось. Очередь целый коридор, а тут возись с ним. Из-за него одного на другой участок перейдёшь. Ходит сюда как на работу.

Регистраторша попросила сидящего в очереди мужчину помочь ей. Кое-как они подняли Громова на ноги и завели в кабинет. Кровь немного унялась, но всё равно капала на рубашку. Врач, с брезгливостью глядя на обессилившего старика, бросила медсестре:

- Расстегни ему рубашку, послушаю сердце. Что-то он совсем дошёл до ручки.

Василий Иванович тихо постанывал, и из приоткрытых глаз медленно катились слёзы, оставляя на испачканных кровью щеках бледно- розовые бороздки. Вид у него был жалкий. Медсестра молча вытерла лицо потерпевшему, вставила ему в нос смоченную в перекиси водорода ватный тампон и тихо поглаживала по плечу. От этих прикосновений ему становилось спокойнее.

Врач, еле прикасаясь фонендоскопом к телу Громова, продолжала ворчать:

- Чего ходишь без конца? Я тебе тысячу раз объясняла, что нет лекарства. Ну, не поступают они почти в аптеки. И нас мучаешь, и себе покоя не даёшь.

Василий Иванович пытался вставить в поток слов хотя бы одно своё, но Татьяна Григорьевна раздражённо продолжала тираду:

- Сколько раз тебя убеждать, чтобы устроил их в больницу или сдал в дом престарелых. Просмотри, на кого ты стал похож? На бомжа, и воняет от тебя как от бомжа. Предупреждаю последний раз: или ты меня послушаешь, и я тебе помогу с оформлением, или вызову комиссию из департамента здравоохранения и комитета соцзащиты и их насильно поместят куда положено. Вот видишь, у самого сердце заходится, аритмия сумасшедшая, и давление, наверное, под двести. Куда это годится? Уже ходить не можешь. Сам окачуришься, что они без тебя делать будут? Горе мне с вами, да и только. Ложись, кардиограмму сниму.

Татьяна Григорьевна начала читать кардиограмму, и лицо её мрачнело ещё больше.

-Горе ты моё, тебе нужно срочно самому ложиться в больницу. У тебя прединфаркное состояние.

Василий Иванович смахивал салфеткой слёзы и отрицательно качал головой.

Будучи от природы человеком добрым, она в душе жалела несчастного старика. Но изматывающая работа участкового врача не оставляла места для жалости. С годами она научилась не принимать близко к сердцу чужую боль, иначе бы, как она любила повторять, её собственное давно бы разорвалось. За долгие годы работы она была в курсе семейных дел своих пациентов. И сейчас, помогая горемыке, видела, что состояние его плачевное. Упорство, с каким Василий Иванович отказывался от госпитализации, её раздражало.

-Что делать будем?- вновь обратилась к старику Татьяна Григорьевна.

-Пропадут они без меня, ей Богу пропадут. И как родных людей сдать в дом престарелых? Я ведь живой пока. Хоть режьте, а не могу.

И обильные слёзы покатились по лицу. Он не замечал их, а только всхлипывал и наклонив голову на грудь, стонал.

-Вы же понимаете, что вашему сыну и жене нужен уход и лечение серьёзное? Там они хоть накормлены вовремя будут и бельё меняют через десять дней. Да и вам легче будет. До чего себя довели, что на человека не похожи стали. И нам всю душу изорвали. Вы же видите, какая обстановка в стране. Не поступают к нам лекарства, я уже и к главврачу по вашему поводу ходила, а толку что?» – увещевала Татьяна Григорьевна старика.

- Миленькая, не рви душу, не отдам я их никуда. Не дело предлагаете. Выдюжу. -

неожиданно твёрдо и жёстко выпалил Громов.

- Не такое в моей жизни было. А комиссию и на порог не пущу. Не имеете права насильно определять их никуда. Не отдам!

Громов встал с кушетки и пошаркал к двери, бормоча:

-И лекарства мне ваши не нужны. Я их и так давно покупаю, почти всё из дома продал. Подавился бы ваш Зурабов этими копейками, чтоб ему, ироду, пусто было.

Старик вышел из поликлиники и поплёлся по улице. Но силы почти оставили его и он присел на скамейку. Подставив лицо осеннему солнышку, Василий Иванович закрыл глаза, и, казалось, задремал. Но на самом деле внутри его кипели страсти.

Нахлынувшие воспоминания лавиной захлёстывали сознание. Перед ним явственно всплывать картины прошлого.

Вот он, двенадцатилетний мальчишка разбегается с обрыва Десны, проделывает сальто в воздухе и врезается головой в воду. За ним следуют друзья, весело плескаясь и хохоча, они не подозревают, что над миром нависла беда. Только к вечеру, придя домой и, увидев заплаканные лица матери и сестры, он понял: случилось что-то страшное. Угрюмый отец, обычно не проявлявший ласку, не говоря ни слова, обнял его вихрастую голову и прошептал:

- Война, сынок. Я ухожу завтра добровольцем. Ты оставайся за старшего. Надеюсь на тебя.

В первый же месяц они получили похоронку. Василий с двумя такими же мальчишками через несколько дней сбежали на фронт с мыслями отомстить фашистам за смерть отцов. Ехали на попутках, забирались на проходившие поезда и однажды при бомбёжке потеряли друг друга. Спасаясь от взрывов, он в страхе бежал в лес, расположенный вдоль полотна железной дороги и забился в чащу, не слыша и не видя ничего вокруг себя. К ночи стал приходить в чувство и услышал тихие стоны. Подошёл в группе таких же испуганных людей, среди которых оказалось немало раненых.

Помнит, как вместе выбирались из окружения, падая от голода и страдая от диареи. Кислые лесные ягоды, которыми старались утолить голод, сыграли свою роль.

Но не бывает худа без добра. Однажды их группа напала на недавно сформированный отряд партизан, и командир принял решение: ввиду крайнего истощения и упадка сил подростка, оставить его в отряде. Василёк, как стали звать его, не один месяц выходил из болезни. Молодой организм справился и парнишка ожил.

Ему подобрали одежду, а Кузьма – сапожник даже смастерил сапоги по его ноге. А потом мальчишка стал ходить в разведку и приносить ценные сведения. Не вызывая подозрений у фашистов, умело обходил посты.

Громов так ушёл в воспоминания, что не заметил, как к нему подбежала ватага вооружённых игрушечными пистолетами сорванцов, изображающих из себя «агентов 007».

Плохо одетый старик вызывал у них непонятную агрессию. Обступив его с разных сторон, мальчишки палили игрушечными пулями в несчастного. Несколько попали в лицо, оставляя на нём красные пятна. Громов закрылся руками и от обиды и унижения стонал. Боль, словно тисками, сжала сердце.

-Пошли, бесстыжие, вон! Не видите, человеку плохо!- закричала проходившая мимо скамейки бабушка заводилы – Сашки, Мария Павловна.

- Ну, погоди, Сашка, вечером расскажу отцу обо всём. Пожалейте старика.

- А чего его жалеть? Это же Васька – авоська! Он бутылки по помойкам собирает! И сын у него того…

Сашка покрутил пальцем у виска.

- Чокнутые они все.

Мария Павловна даже задохнулась от возмущения.

-Как тебе не стыдно говорить такое. У него сын в Афганистане воевал, и его там ранило, - вразумляла внука старушка.

Мария Павловна подошла к сидевшему и, касаясь рукой плеча, участливо проговорила:

-Пойдём, Василий Иванович, домой. Вставай, горемыка, опирайся на меня. Как – нибудь доползём. Опять зря сходил? Ой, беда, беда…А я зашла к вам, а дверь закрыта. Дай, думаю, пока тебя нет, в магазин схожу.

Они медленно пошли по тротуару. Кое-как добрались до дома. Мария Павловна своим ключом открыла дверь громовской квартиры и усадила мужчину на единственное проваленное кресло.

В доме резко пахло стойким запахом мочи. На диване лежала измождённая женщина, похожая на мумию. Это была жена Василия Ивановича - Галина. Два года назад она перенесла инсульт и с тех пор была прикована к постели. Скользнув взглядом по вошедшим, Галина пыталась что-то сказать, но издала лишь нечленораздельные звуки. Мария Павловна подошла к ней и стала поить водой с ложечки. Больная лежала на постели без простыни, на матраце, пропахшим мочой, накрытая рваным одеялом без пододеяльника. Зрелище было настолько жалким, что Мария Павловна не могла привыкнуть к нему, хотя каждый день приходила помогать соседям. И сейчас она начала обихаживать соседку, подкладывать под неё сухие пелёнки.

Безучастный вначале Василий Иванович очнулся из забытья и подошёл к двери соседней комнаты. Она была закрыта на ключ.

- Костя, открой, это я, папа.

За дверью послышалось лёгкое движение.

- Открой, милый, не бойся, чужих нет. Мы с Марией Павловной пришли.

Дверь медленно открылась, и послышался еле слышный шёпот:

- А, правда, что ты с ней?

- Да, сынок, выходи, сейчас завтракать будем.

Из дверного проёма появилось существо непонятного вида. Обезображенное рваными шрамами лицо напоминало скорее маску из фильма ужасов. Левый глаз, нос, щека и подбородок почти отсутствовали. Светлые волосы, некогда кудрявые, были немыты и клоками торчали во все стороны. На парне были одеты такие же, как на отце брюки с вздувшимися коленами и клетчатая рубашка на тёплой подкладке. Он нервно озирался, но увидев знакомое лицо соседки, успокоился и сел на кресло, которое совсем недавно освободил отец.

- Я есть хочу. Давай скорее.

Отец поковылял на кухню, вытащил из обгоревшей кастрюли картошку в мундире, нарезал солёных огурцов и позвал сына. Тот жадно начал есть. Пища вываливалась изо рта, и Костя заталкивал её грязными руками назад. Жалкое зрелище вызывало в отце душевную боль и сострадание. Парень быстро поел и ушёл в свою комнату, не забыв запереться изнутри.

Мария Павловна к тому времени закончила заниматься с женщиной, и устало присела на краешек дивана.

- Василий Иванович, может и впрямь их устроить в больницу, как предлагает докторша? Дела-то всё хуже. Да и ты весь зелёный ходишь. Надолго тебя ещё хватит? Сляжешь совсем, что делать будем. Видишь, из меня тоже помощница становится не ахти.

- И ты туда же! Галина в больнице сразу Богу душу отдаст. Не знаешь что ль, какой уход там за такими. Укол сделают и на погост сразу. А Костя людей боится. Недавно водил его на комиссию, чтоб инвалидность продлить, так он потом целую неделю в себя прийти не мог, бушевал сколько, ты же видела. Я все ножи попрятал, а то ведь в приступе он и зарезать может. Он же не понимает тогда, что творит. На него как на диковину смотрят, разглядывают в упор, а он понимает своё уродство и стыдится. Не отдам я их никуда!

- Ты бы хоть соцработника опять попросил.

- Не помнишь разве, Маша, как одна пришла и испугалась его. Закричала от страха, а он после этого перестал из комнаты выходить. Так что ни один соцработник не соглашается его обслуживать. Страхи у него, после ранения и контузии, ты же знаешь. Каждую ночь который год воюет. Кричит, командует взводом, стреляет по душманам проклятым. А в разум придёт, плачет по друзьям павшим и по своей жизни покалеченной. Не думал я, что и сыну воевать придётся, и семью мою опять война достанет через столько лет. Не думал я, что он мою судьбу повторит. Устал я что-то нынче.

И Василий Иванович закрыл глаза.

Мария Павловна тихо прошла на кухню и начала готовить суп из принесённых продуктов. Она давно не считалась ни со временем, ни с материальными затратами, помогая несчастной семье. Когда-то им в одно время выделили квартиру на одном этаже, и вот уже более тридцати лет по-соседски они живут душа в душу. Их мальчишки были одногодками и дружили с малых лет. Вместе бегали в школу, в кружки и секции, а потом и на танцы. Многие принимали их за братьев. Но Димка, сын Марии Павловны, поступил в финансово - экономический институт, а закадычный друг Костя окончил военное училище и сразу же попал в Афганистан. Жизнь развела друзей в разные стороны. Теперь сын Марии Павловны Димка ездит, по выражению внука Сашки «на мерине» (Мерседесе), обзавёлся солидным брюшком и друзьями банкирами.

А вот Костя дослужился всего до старшего лейтенанта, и в одном из боёв был ранен разрывной пулей в лицо. В ташкентский госпиталь, куда привезли его, вызвали родителей и врачи предупредили, что надежды выжить, практически, нет. Долгие месяцы лечения не принесли результатов. Бесконечные операции окончательно ослабили организм борющегося за жизнь сына и Василий Иванович с Галиной, написав расписку, забрали его домой. До развала Союза Костю дважды в год клали в госпиталь, а потом жизнь так изменилась, что никто никому не стал нужен. За косметические операции теперь нужно было платить астрономические суммы, которых в семье не было.

Однажды Василий Иванович обратился за помощью к Димке, но тот сослался на тяжёлые времена и обещал подумать. И думает до сих пор. Мария Павловна знала, что Димка просто пожалел денег, и поражалась изменениям, происшедшими в сыне. Чувство стыда за него она компенсировала бескорыстной помощью страдающей семье.

Галина, не выдержав тягот и душевных потрясений, перенесла инсульт и теперь вот лежит беспомощная. Мария Павловна помнит, какая замечательная и дружная, всем на удивление, была семья! Не могли надышаться друг на друга, за ручку, как молодожёны, всё время ходили.

- Где ты такого мужа нашла? – удивлялись коллеги и соседи, видя счастливую Галину. Но она в ответ только заливисто хохотала и отвечала:

- Секрет!

Но никакого большого секрета, конечно же, не было. Встретились они на войне. Партизанский отряд, в котором воевал Василий Иванович, вошёл в действующую армию и продолжил свой путь по Европе. Василий к тому времени вытянулся и превратился в опытного и храброго бойца. Освобождая в конце войны один из концлагерей, он вынес из барака больную голубоглазую девчонку, которая оказалась его землячкой, и попросил командира помочь поместить её в полевой госпиталь. Если позволяло время, он изредка навещал её. А затем их полк перебросили на другой фронт и кроме адреса у них ничего не осталось. Да, и о чём было мечтать на войне, если каждый понимал, что в первом же бою он может погибнуть.

После штурма Берлина его перебросили в Прагу, где фашисты сдаваться ещё не хотели.

Возвратившись с фронта, Василий узнал, что мать и сестрёнка погибли от бомбёжки. Запавшая в душу девчонка, оказывается, благополучно вернулась в родной город, и Василий нашёл её. Она уже работала на заводе, туда же устроился и он. Правда, кадровичка, взглянув на парня, увешанного медалями, недоверчиво спросила:

- А лет- то тебе сколько? Уж больно ты молод.

- Семнадцать скоро!

- И уже навоеваться успел?

- Так точно! Я был сыном полка!- с гордостью отрапортовал Василий. А через два года они с Галиной поженились, и завод выделил им комнату в общежитии. Несколько лет детей у них не было, видно сказался концлагерь, но Бог сжалился и Галина, наконец, родила Костю. Оба не могли нарадоваться на ребёнка и дрожали над ним, поскольку врачи запретили Галине рожать ещё.

А теперь вон как всё обернулось. Не зря пословица гласит:

- Пришла беда, отворяй ворота.

Мария Павловна, задумавшись о несправедливости судьбы, ловко резала картошку и не заметила, как в кухню возвратился Василий Иванович. В руках он держал конверт с гербом.

- Я и забыл, что вчера, какое - то письмо получил. Ты в очках, Мария, прочитай, пожалуйста, что там написано. Кто там про нас вспомнил?

Мария Павловна вытерла руки и вскрыла конверт.

- Батюшки - светы! Никак письмо-то от самого губернатора! Ну и дела!

Изумлению соседки не было предела.

- Уважаемый Василий Иванович! – начала с волнением читать Мария Павловна.

- В год юбилея Победы в Великой Отечественной войне приглашаем Вас

на торжественное собрание, которое состоится в областном драматическом театре для вручения Вам государственной награды за подвиг, который Вы совершили при штурме высоты и спасли полковое знамя. Рады сообщить, что награда нашла своего героя через много лет. Дата и подпись.

Василий Иванович даже привстал со стула.

- Ну-ка, Мария, прочитай ещё разок. Я что-то не понял, какой такой подвиг. Какая награда? Куда идти?

И он заметался по кухне. Мария Павловна ещё раз медленно перечитала письмо. Кажется, до Василия Ивановича только сейчас дошёл смысл написанного. Он вновь присел на стул и сбивчиво заговорил.

- Да, что там говорить. На войне каждый день подвиги свершались. Никто из нас голову не прятал в песок. А случай тот я хорошо помню. Загнали нас немцы на высоту, и давай палить. Много наших полегло, но и им досталось. Вдвоём мы остались, и знамя полковое. Я обернул его возле тела, да и стоял до последнего. А как услышал наше «Ура», так и потерял сознание. Крови потерял много, но рана не очень опасной была. Так бы и другой поступил на моём месте. Мы себя не жалели. За нами Россия стояла. А теперь мне вот и одеть нечего, всё продал на лекарства своим.

Но Мария Павловна, всплеснув руками, только причитала в недоумении:

- Вась, да ты герой у нас. Ну, и дела. Ведь сколько лет молчал, даже ни словечком не обмолвился. А костюм мы тебе найдём.

- Да я и сам забыл об этом. Сколько лет прошло. Командование посылало, знаю, на какую-то награду, но мы так быстро гнали фашистов, где там найти было меня.

Весть о геройском подвиге соседа быстро разнеслась по дому.

На вручение награды его собирали всем миром, Мария Павловна постаралась. Кто принёс костюм, кто рубашку, кто туфли. А соседка по нижнему этажу постригла непокорные его кудри, и преображённый Василий Иванович, непохожий на себя, смущённо стоял у подъезда, стесняясь вниманию к своей персоне.

Димка, пристыженный матерью, даже обещал прислать за ним свой мерседес! И Василий Иванович, впервые сидя в такой машине, ещё не мог осознать, что это происходит с ним.

Он смутно помнил, как проходило вручение, как потом угощали таких же фронтовиков, как он в ресторане. Орден Красной Звезды сиял на его груди и придавал уверенность и радость. Немного выпив и расслабившись, Василий Иванович чувствовал себя помолодевшим и сильным. Но вдруг мысль о близких пронзила и отозвалась острой болью в его сердце. Ни кому ничего не говоря, он вышел на улицу и медленно пошёл к дому. Силы стали медленно покидать его, и он, дойдя до знакомой скамейки, на которой отдыхал несколько дней тому назад, присел. Боль нарастала горячей волной, сжимала сердце, пронзая его тысячами иголок и перехватывая дыхание. Задыхаясь, он рванул пуговицы чужой рубашки и почувствовал, как сознание медленно покидает его. Перед глазами замелькали, словно в калейдоскопе, картинки прожитой жизни, и тёплая волна покоя и безразличия накрыла его совсем. И лишь остаток сознания зафиксировал последнюю мысль:

-Как они там, без меня?

В это время к скверу подбежали ребятишки, которые совсем недавно стреляли в него из игрушечных пистолетов. Нагнувшись над телом, Сашка, внук Марии Павловны, закричал:

- Это бабушкин сосед! Он герой, его по телевизору показывали. Ему плохо.

И побежал в поликлинику, чтобы позвать врача. На приёме была Татьяна Григорьевна, которая тут же прибежала на истошные мальчишечьи крики. Проходившие мимо люди так же останавливались у скамейки, где, казалось, в задумчивости сидел убелённый сединой, с наградой на костюме, ветеран. Помочь ему было уже ничем нельзя. Татьяна Григорьевна склонилась над Василием Ивановичем и закрыла ему глаза.

Мальчишки, сгрудившись испуганной стайкой, поняли, что произошло и были потрясены.

- Простите нас, Василий Иванович, - прошептал Сашка.