Когда уходит детство

(отрывок из повести)

 

Лиза проводила в лагере третью смену подряд и знала все углы и закоулки окрестностей. Мы старались не нарушать распорядок дня, но иногда нам нестерпимо хотелось уединиться, и мы убегали на берег реки — туда, где веяло прохладой и умиротворённостью. Туда, где мы смотрели друг на друга широко открытыми глазами, и только от этого нам было хорошо.

— Никита! Давай убежим в сон-час на «Коровий пляж», — шепнула мне Лиза в столовой.

— Куда? — не понял я.

— Горе ты моё луковое, — снисходительно улыбнулась она и показала три пальца руки, приложив их к бедру. Это означало, что нам надо встретиться в три часа в условном месте — и дальше продолжить разговор без свидетелей. Вот так жестикулируя и подмигивая, мы быстро входили в «тему» — это нас неподдельно забавляло.

— Привет! — поздоровался я с ней, протискиваясь сквозь дырку, сделанную в изгороди.

— Быстрей! Пока дежурные дремлют! Да и ты не спи! — поторопила она меня.

Я быстренько нырнул в тоннель, протоптанный в гуще крапивы, с выходом на луг.

— Что за «Бычий пляж»? — задал на бегу я вопрос.

— Не бычий, а коровий…. Все так называют… Учудил тоже! — поправила она меня и, не сдержавшись от накатившего смеха, прыснула до слёз в глазах.

— Давай спустимся к воде и пройдёмся вон до того дерева, — отдышавшись, показала она рукой на одинокую иву.

Ива стояла, не шелохнувшись, распустив над гладью воды роскошные волосы и, казалось, чем-то была опечалена.

— Всё… здесь нас никто не увидит — можно раздеться, — сказала Лиза, снимая сарафанчик, — продолжая то и дело хихикать.

Мы очутились в излучине реки с чистым водоёмом и береговой полосой из мелкого песка-ракушечника, которую ограждали крутые берега.

— Какая ты красивая! — восторженно пролепетал я и остановился.

— Ну, ты чего?! — повернулась она ко мне лицом, поправляя купальник и делая вид, что не расслышала моего восторга.

Милое личико, красивые лини плеч, умилённая девичья грудь, волнующий изгиб талии — всё это было недосягаемым миражом, и я непроизвольно зажмурил глаза, одновременно ощущая безудержные роднички пульса в самых интимных местах моего тела, и от смущения присел на корточки.

— Что-то случилось? — настороженно спросила она и подошла ко мне.

Даже с закрытыми глазами я ощутил её близость, и мне нестерпимо захотелось прижаться к девичьим коленям. Мог ли тогда я себе такое позволить…, но отказаться от задуманного было выше моих сил. Неожиданный возглас, вывел меня из забвения:

— Оба-на! Какая эффектная цыпочка… и щенок у её ног!

Я поднялся с колен и увидел перед собой лицо подвыпившего долговязого парня с отвислым подбородком и прутиком в руках. Он спустился с крутого обрыва и подошёл к нам явно с недружескими намерениями. На это указывали и его голос, и вызывающе-отвязанное поведение.

Двое дружков, оставшись наверху, уселись на краю обрыва, предвкушая увидеть спектакль с их корешем в главной роли.

— Серый! Ты сначала отправь этого лоха кефир пить, а уж после подругой займись, — давали они дружку советы, цыкая сквозь зубы слюной.

— Ну, ты чё… всё ещё здесь… Я не понял?! Глухарём, что ли прикинулся…, — ткнул он меня прутиком под ребро.

— Мальчики! Идите своей дорогой! Вам что, места на реке мало?! — закричала Лиза, прикрываясь сарафаном.

— А ты, ваще не вякай, красотка! — замахнулся на неё долговязый растопыренной пятернёй.

Он был на голову выше меня, с худым телом и грязными не подстриженными ногтями. Его действия были сравнимы с мерзкой пощёчиной, которую я получил в присутствии девушки. Это меня так взорвало изнутри, что я, не раздумывая, ответил хлёстким ударом в его отвислую, слюнявую челюсть. Опорная нога на песке «пошла», поэтому удар получился не таким сильным. Однако резкости хватило, чтобы опрокинуть обидчика на песок.

— Никита не связывайся с ними! Пошли отсюда! — захныкала Лиза.

Но я был готов драться за честь пацана, чего бы мне это не стоило.

— Ну, счас ты у меня завоешь, гадёныш! — сквозь зубы процедил нападавший и опустил руку в карман.

«Припугнуть не иначе хочет… нет там у него ничего!», — мелькнуло в голове, но щелчок выскочившего лезвия заставил меня вздрогнуть и попятится назад.

— Пошли Никита, он же бешенный! — не унималась Лиза.

По телу побежал холодок, а во рту почувствовался вкус крови: видимо, я от волнения прикусил губу. Глаза неотрывно смотрели на холодную, изящно отточенную сталь и леденели от ужаса. «Почему орудия убийства имеют такую правильную и красивую форму?» — пронзило меня насквозь странной мыслью, и я почувствовал, что вот-вот от этой «красоты» потеряю сознание.

Я уже не слышал ни угрожающих криков со стороны нападавшего и его дружков, ни всхлипов Лизы за спиной, а стоял, опустив руки, и молчал. Мне было невыносимо страшно.

— Ну, ты чё, крови захотел, сука! — хрипел тот, держа нож впереди себя.

Когда он приблизился совсем близко, я, глядя ему в глаза, равнодушно сказал:

— Бей! Если сможешь…

Даже сейчас до меня, прошедшего воинскую службу в ВДВ, не доходит, как я тогда — безусый пацан, только что начинающий жить! — мог спокойно сказать: «Бей!» — и подставиться под удар.

— На колени, падла! Попишу! — орал долговязый, махая ножом перед моим лицом.

Я не предпринимал никаких действий, лишь пытался взглянуть в его безумные глаза. За спиной слышались всхлипывания Лизы.

— Брось, парень, нож! Пожалуйста! — сказал я дрожащими губами.

— Да я тебя…, да ты у меня! — забормотал тот.

И тут наши взгляды встретились. Не знаю, что он мог увидеть в моих подростковых глазах, но смятение и растерянность в его лице появились.

— Пожалуйста! — тихо повторил я и заревел.

Я стоял и плакал, не вытирая слёз. Они катились по щекам крупными градинами, но я ничего не мог с этим поделать. В этих слезах была: и обида, и страх, и любовь к жизни, которую я ощущал всеми частями тела.

— Ты, п-па-цаа-н! Нормальный пацан! — неожиданно заголосил тот, и, выбросив в речку нож, пошёл прочь, обхватив голову руками.

Дружки в недоумении снялись с насиженных мест и побежали вслед за ним, растерянно жестикулируя друг перед другом.

— Пойдём, Никита, — тихо сказала Лиза, закрывая зарёванное лицо сарафаном. — Не говори мне ничего…

Мы медленно пошли вдоль берега, оставляя на песке следы — следы расставания с детством…

А спустя много лет, окунувшись в воспоминания, я написал:

 

…А теперь я пою, с кем придётся,

Забывая у песен мотив.

Та же ива над заводью гнётся,

Боль разлуки со мной, разделив.