Машина времени… я вижу сон, что молод я, и по уши влюблён во фрейлину самой императрицы… И в этом прошлом я – приват-доцент, естественник, вчера ещё студент, мусоливший Линнеевы страницы, и не народник, и не нигилист, а губошлёп-романтик. Сердцем чист, и увлечён, конечно, и наивен. С любимой я. За окнами метель, а на её губах – стихов апрель. Я слушаю, и в ласковом приливе расслабленно мечтаю. Вдруг – шаги, открылась дверь… Господь, убереги! Величественный образ Государя, суровый взгляд и бакенов разлёт, его шинели алый отворот, - и я дрожу, в комическом кошмаре бежать пытаясь… Поздно, не уйдёшь! А он взглянул и вымолвил – «Хорош!» (Так в будущем он скажет Рысакову), и в анфиладе скрылся. Я – скорей! Панически мечусь среди дверей, а милая исчезла из алькова… А я по лестнице! Пока, пока, пока! И вдруг – за лацкан твёрдая рука меня хватает… Ну, кому я нужен? И слышу – «Сударь, поумерьте прыть. Вам надлежит сегодня же прибыть к Его Величеству на званый ужин. Извольте сочинить приличный тост. О чём? Да что угодно, был бы прост и всем понятен – хоть за избавленье отчизны от инфляции лихой. И помните – лишь прозвучит второй заздравный тост – тогда без промедленья вы скажете. Да не забудьте фрак надеть.» И вот, стою я, как дурак, в каком-то облаченье похоронном, тасую в голове за тостом тост. Не сесть бы, позабыв про фрачный хвост, не схлопотать бы по носу пластроном… Огромный зал, мундиры, ордена, великолепье платьев. Тишина. В одеждах златотканых камергеры застыли в ожидании. Паркет, сияя, отразил хрустальный свет. Сподобил же Господь в такие сферы попасть! А я, как буйвол под седлом, всё думаю и думаю о том, что буду говорить – а в горле сухо, на сердце тяжело. Гляжу в тоске вокруг – и вижу, в сером сюртуке стоит задумавшийся Пьер Безухов… Конечно, я узнал Бондарчука, хоть был он в гриме… Словно облака, поплыл мой сон, и пёстрыми клочками рассыпался, как ветхий позумент из лавки древностей… Сырой брезент палатки задрожал перед глазами, и ветром сотрясаемый каркас натужно заскрипел, и мой рассказ закончился – на острове Котельном сто тридцать лет спустя… Какой сюрприз! С таких высот бесцеремонно – вниз, на мокрый уголь, пахнущий котельной… Пейзаж был по-арктически суров, и падал сон кристалликами слов. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
