( МОРСКАЯ ИСТОРИЯ )

 

Вы, вероятно, слыхали, господа, о том, что предмет доставляющий не столько наслаждение, сколько пользу назван в честь своего изобретателя Шарля Мюссе де Кондома. Так вот, пять лет назад, когда я путешествовал по Эквадору, фортуна подарила мне встречу с внуком этого весьма изобретательного человека. Это был очень миловидный мужчина лет тридцати с мужественным, испаленным лучами южного солнца лицом. Его страсть к путешествиям позволила ему в свои годы избороздить все моря и океаны вдоль и поперек. И вот что услышал я из его уст, когда мы сидели в бистро за чашечкой абсента.

Лет десять назад, я, двадцатилетним юношей плавал по Индийскому океану на фелюге "Черный дзябл". Капитан и весь экипаж, кроме мичмана Джонса, были поляками, готовыми за свою Речь Посполитую перегрызть горло. Назвав фелюгу таким образом, они хотели заручиться помощью нечистого в тяжких морских приключениях. Но они не учли, что порой чистые бывают сильнее нечистых. Так вот, недалеко от экватора нас настиг тот ураган, который совершенно неожиданно возникает прямо среди ясного дня. Он был настолько мощен, что мы не смогли справиться с парусами, вскоре рубили мачты, а еще через несколько мгновений все оказались средь бушующих вод. Не знаю, что было дальше, только очнулся я на острове (как я позже убедился) богатом зеленью и живностью. Но я не знал тогда еще многого об этом острове. Я поднялся и, убедившись в сохранности своего органона, побрел в чащу в поисках пищи. Отведав кокосового ореха, я решил исследовать свой остров. Не пройдя и четырех шагов, я услышал неясный шум, доносившийся с видневшейся из-за кустов лужайки. Я подкрался к источнику шума. То, что я увидел, привело меня в такое изумление, что я не смог двинуться с места около минуты.

Вы не поверите, но это так. Я собственными глазами увидел на зеленой травке троих... Вы знаете, вероятно, из мифов Древней Греции о некоих существах, представляющих собою получеловека, полулошадь? Так вот, я увидел троих кентавров. Я был настолько огорошен, что сначала не заметил, что они делали. А ведь их занятие было не многим менее интересным, чем сам факт их существования. Вот что они делали.

Сначала один из кентавров подползал под другого "валетиком", и стоящий кентавр, Вы представить себе не можете, он, засунув свой возбужденный кол для рассады, которая призвана продолжать род, в оскаленную пасть подползшего кентавра, стал делать ритмичные движения, которые мы привыкли называть просто совокуплением. Через короткое время стоящего кентавра охватили спазмы, он весь содрогнулся, выгнул свою человеческую мускулистую спину, напрягся всем своим сказочным телом и исторг дымящееся семя, которым чуть не захлебнулся испытавший, казалось, не меньшее наслаждение низлежащий кентавр.

Надобно сказать, что хоть кентавр и имеет человеческую личину, но она ужасна - лицо безобразно, оскаленный крупный рот с огромными зубами, безумные глаза... Поэтому и получилось, что конская принадлежность, вся искусанная свирепым клыкастым ртом в приступах пароксизма, кровоточила и имела жалкий вид, когда утомленный кентавр вынул ее из заспермлённой пасти. Глядя на все это, третий кентавр с налившимися кровью глазами переминался с копыта на копыто, а по его промежности было видно, что он сгорает от желания. Но я не стал досматривать гнусную картину, которая вызывала у меня тошноту. Да и вам, верно, не очень приятно слушать о всяческих животных извращениях.

 

Я отступил от лужайки, которая уже благоухала конюшней и двинулся в другую сторону. Вскоре я вышел на песчаный берег. Несколько капель, упавших мне на лицо, заставили меня подумать о начинающемся дожде или о попытках местных пташек таким образом познакомиться со мной. Я поднял глаза и остолбенел от изумления и мужской радости: прямо в мои глаза смотрел другой глаз - зрачка его не было видно из-за густейших бровей и ресниц, расположен он был вертикально - каким изображается в индийской религии третий глаз. Эта немая сцена длилась доли секунды, затем успевший полюбиться мне глаз со звонким шлепком захлопнулся тяжелыми ляжками, и его обладательница спрыгнула с дерева прямо передо мной. Теперь два юных смеющихся глаза соединились с моими глазами невидимой нитью чувственности. Больших трудов стоило мне сдержать первый животный порыв - ведь я был для нее иноземцем и обязан был представить остальное человечество, о котором у нее могло не быть представления, пристойно. Но не пришлось моей восставшей плоти терпеть эту ханжескую пытку, ибо на мой вопрос о ее имени, я не получил ответа. Вместо ответа она бросилась передо мной на колени и приникла своим странно-красивым лицом к моей святыне, которая уже вылезала из своей оболочки от жгучего желания. В этот миг перед моим мысленным взором вновь возник мой первый знакомец - таинственно желанный обильно заросший вертикальный глаз и неодолимое желание вдавить поглубже его невидимый зрачок заставило меня попытаться поднять ее с колен, но она вдруг с нечеловеческой силой впилась ладонями в мои ягодицы, и рот ее поглотил мою гордыню, при этом она умудрилась так выгнуть гортань и горло, что головка моя заскользила внутри горла, ощущая сильное давление сверху и обилие слизи (удивительно, что обошлось без рвотных рефлексов). Трудно передать вам, мой друг, через описание технических приемов, коими в совершенстве владела моя прелестница, всю изысканность гаммы новых для меня ощущений... Она столь искусно обрабатывала мои прелести (не забывая и о расплывшейся, постоянно меняющей свою форму мошонке, елозящей по ее подбородку), что спазмы начинались у меня несколько раз, но каждый раз удовлетворение отходило, откатывалось теплой волной, и сладкая истома начиналась на более высоком уровне.

Извержение произошло бурно и неуправляемо.

И вдруг я почувствовал, как на мой первый всплеск её глотка откликнулась своим всплеском... Да, да - она кончала ртом, который не мог уже вместить в себя наши секреты, и по лицу моей таинственной незнакомки заструилась тягучая влага. Удивление и наслаждение, переполнявшие меня в равной степени, видимо, так затормозили мою психофизическую функцию, что в промежности у меня отвердело, не успев ослабеть. Но психике моей предстояли еще жестокие испытания...

Меня не оставляла мысль о таинственном глазе - с новой силой желание вдавить его зрачок поглубже запульсировало в моей гордыне. Воспользовавшись ирреальным состоянием островитянки, я повалил ее, еще извивающуюся в эротических схватках, на спину, упал на нее и привычным движением "ткнулся" между век столь желанного мною глаза - я говорю "ткнулся", потому что оказалось, что я промахнулся. Я не смутился и занялся методом "научного тыка". Но, увы! И этот метод оказался безрезультатным. Тогда я решительно сунул руку в густейшие шелковистые дебри, думая, что может и к лучшему, что я сначала поласкаю, понежу все припухлости век, ресницы, расправлю их и растравлю все вокруг заветного зрачка, а потом уже посмотрю своим глазком в этот зрачок, капну в него сладостно и еще более сладостно вдавлю. Минут пять ушло на поиски, и они оказались безрезультатными. Я был обескуражен и зол, ибо фаллос требовал своего.

Островитянка же заснула мертвецким сном. И тут в голове моей пронеслась мысль - оглядевшись, я нашел острый как бритва камень, с его помощью я методично очистил от волос интересующее меня место и увидел совершенно гладкое, как череп киргиза место, разделенное щелью. Но щель эта оказалась не тем третьим глазом, который я столь сладострастно нарисовал в своем воображении, а невидящим глазом слепца-калеки, ибо я тщательно прощупал сию глазницу, думая, что

 

быть может климат и условия жизни на острове как-то повлияли на внешний вид половых органов, и убедился, что веки столь желанного мною глаза были крепко-накрепко сросшимися, и этот вход в организм попросту отсутствовал. Я в страхе вскочил, я бежал от этого проклятого места. Задыхаясь от непрерывного бега, я остановился лишь когда почувствовал, что бегу в воде по прибрежной отмели. Воздев руки к небу, я взмолился о том, чтобы Господь не оставил меня существовать на проклятом острове среди ужасных кентавров и сексуальных монстров. Как видно сила молитвы моей была столь велика, что вскоре я увидел на горизонте парус.

Шхуна "Люси" взяла меня на борт (оказалось, что мичман Джонс был подобран ею, и указал по звездам, где могли быть еще люди с "Черного дзябла"). Капитан очень радушно принял меня, и, представившись Виталием Павловичем Линнесом, предложил сплавать с ним в Турцию к Булу-паше. Я с радостью согласился. Когда я рассказал по просьбе Виталия Павловича и его личного летописца Аскольда Кротова о своих злоключениях на острове, они сначала смеялись до упаду, считая меня артистом или, как они говорили , "Шахерезадой", а потом, видя, что я всерьез обижаюсь на их смешки, почли меня за свихнувшегося от горя и одиночества. Я в сердцах ушел спать.

Вскоре мы прибыли в Анкару. Шел 1863год. Я отказался от путешествия в гарем к Булу-паше, которое мне навязывали сам Булу и Линнес с поддакивающим ему во всем Кротовым. Дело в том, что мне теперь после всего пережитого было ненавистно все связанное с половым чувством. (Впоследствии я узнал из жизнеописания В.П.Линнеса, что эта ненависть спасла меня от смерти).

Когда-то мне нравились стихи моего дедушки Мюссе:

"Чудесен этот миг или ужасен он?

Могу ли позабыть я эти спазмы, стон?!

И поцелуй немой, и страсти натиск грубый,

И бледное лицо, и стиснутые зубы..."

Теперь же, стоило первой строчке нежданно-непрошено возникнуть в моем воспаленном мозгу, и меня начинало тошнить. "Ужасен... ужасен..." - бормотал я сквозь приступы тошноты.

Шесть лет я избегал женщин и не мог смотреть спокойно на лошадей, тянувших за собой кэбы. Лишь три года назад я, по настоянию всей родни женился на деньгах. Впрочем, жена моя весьма кроткая особа, и я не имею ничего против нее, хотя ее внешнее сходство с прекрасной и ужасной островитянкой порождает во мне временами психо-импотенцию. Но в лучшие времена я нахожу в этом сходстве особую остроту для своих эротических переживаний. Только один раз я почти до смерти забил ее, когда наши совокупления показались ей слишком однообразными. С тех пор она и не заикается об этом. Иногда ко мне во сне является "Остров ротополых" (как я его для себя назвал), и тогда я просыпаюсь в холодном поту и трясущимися руками закуриваю, бужу жену и заставляю ее тщательно и скрупулезно выворачивать свою лебёдушку, чтобы я мог увидеть тот зрачок, который мне не пришлось увидеть на острове, и тогда я успокаиваюсь и вдавливаю его поглубже уходя в глазницу своим глазком на вздувшемся от просмотра выворачиваний перископе. Таким образом я борюсь с нервным потрясением десятилетней давности, когда третий глаз оказался слепеньким. Недавно получил вести от Аскольда Кротова; оказывается Линнес утопился с горя по своему другу Булу-паше, которого накануне убил и съел. Анкара теперь город вымерший (после веселья, затеянного Виталиком и Булу). А сюда в Эквадор я прибыл с тем, чтобы снарядить экспедицию на свой остров - на материке живется слишком серо и однообразно, захотелось вникнуть без страха и упрека в жизнь обитателей острова. Господин Кондом допил свой абсент и, закурив кальян, откинулся на спинку плетеного кресла. Я смотрел на этого человека и думал, кто он - любитель лжерассказов ли, душевнобольной ли... или... не тот и не другой...

 

Эквадор. Гуаякиль 1864г.