ВЗЯТКА

 

Доктор Бякин был скромен, но не настолько, чтобы могли подумать, будто от него не зависит течение болезни и её результат.

 

Скромность украшает, но не вознаграждает.

 

Посетитель не произнёс ничего похожего, но околичности, мастером которых оказался, следовало толковать именно в таком смысле.

 

Бякину посетитель не показался. Не от мира сего. Не просил. Не требовал. Никаких чувств, кроме патриотических, не выказывал. Да и те осторожно, словно охотник, опасающийся попасть в им же расставленные силки. В его жёлтых, как песчаная отмель, глазах ничего, кроме загадочной игры света и тени, не обнаруживалось. Но Бякин, доверявший лишь определённости морга, легко впадал в отчаяние при малейшем намёке несоответствия диагноза вскрытию.

 

– Я, кажется, вас напугал, – продемонстрировал свои телепатические способности посетитель.

 

– Ничуть, – соврал Бякин, а душа содрогнулась предвидением: «Мефистофель»!

 

– Прекрасная черта человечно думать о чёрте.

 

– Мы с вами прежде встречались? – спросил, потрясённый наглостью посетителя, Бякин.

 

– Давно. Вы, доктор, успели подзабыть.

 

– Не мудрено. Столько страждущих.

 

– Страждущих не убывает, – согласился Мефистофель, если, разумеется, это был он. И вдруг: – Взятки берёте?

 

Несколько следующих мгновений были потрачены Бякиным на поиски достойного ответа. Прикинул стиль. Озаботился содержанием.

 

– Все берут, – сказал просто.

 

– Согласен. Но разговор о вас.

 

– Я, как все.

 

– Чего не скажешь о ваших пациентах.

 

– Вы правы. Пациенты разные.

 

– Но берёте у всех?

 

– У всех, но не без разбора. Притом, что исключения нежелательны, поскольку являются отягчающим противопоказанием при любой, самой безобидной, дисфункции организма.

 

– Вы, доктор, без сомнения, человек учёный и в туманностях ваших рассуждений легко обнаруживаются доказательства этому. Но хотелось бы всё-таки понять, прежде, чем поверить.

 

– Многие, если не все пациенты, воспринимают отказ врача от взятки, как смертный приговор. Тем более, что подношение превратилось для них в безусловный рефлекс. Закон под ножом хирурга легко поддаётся панике и перестаёт действовать, а летальный исход примиряет противоположности.

 

– А как быть тем, кому нечего дать?

 

– Им плохо, – опечалился Бякин. – Им хуже некуда. Но поддаться жалости, значило бы загубить медицину на корню. Однажды выказав сострадание, врач никогда больше не сможет лечить по-настоящему. Благотворительность убивает чувство ответственности, что в нашей профессии недопустимо. И, тем не менее, гуманность распространяется и на обойдённых лечением. Вплоть до смертного часа, мы не лишаем их надежды на спасение.

 

– Выходит, кошелёк или жизнь?

 

– Я бы уточнил: кошелёк — это жизнь.

 

– Но ведь я умер.

 

– Мне сейчас не до шуток, но вашу я оценил.

 

– Разве я похож на шутника?

 

– Вы мне напоминаете...

 

– Мертвеца? Не смущайтесь, доктор, так оно и есть. Несмотря на то, что обещали мне выздоровление под весьма значительную сумму.

 

– Не мог же я вообще ничего не обещать?

 

– Стало быть, блефовали?

 

– Смерть ваша не явилась для меня неожиданностью, чего не скажу о встрече.

 

– Тогда верните взятое.

 

– Хоть вы и мертвец, но должны соображать: что упало — то не ваше. Впрочем, готов предпринять ещё одну попытку...

 

– Умертвить вторично?

 

– Извините, у меня операция. Спешу.

 

Но едва оказавшись у операционного стола, Бякин захлебнулся от неожиданности. Перед ним лежал недавний посетитель. И хотя операция снова прошла неудачно, избавиться от назойливого не удалось. В палате при обходах, во время приёма больных и даже совещаний, Бякин натыкался на хорошо знакомое мёртвое тело, и только жёлтые, как морской песок, глаза продолжали жить, видимо, задавшись какой-то, только им ведомой, целью.

 

К разгадке её Бякин приблизился, обнаружив мертвеца в постели жены. Больше всего поразило Бякина, что жена, которой доверял, как анатомическому атласу, агрессивно высказалась в защиту тела, а оно улыбаясь неумирающим жёлтым светом, схватило Бякина за белый халат, подтащило к себе, и, уложив рядом, развлекалось с супругами поочередно.

 

На коллег доктора это произвело столь угнетающее впечатление, что они сгоряча отказались от взяток. А многие притворялись, что не замечают в постелях жён посторонние предметы. Однако воздействие суеверия и страха, хотя и оказалось сильнее жадности, но не долговечнее. «Значит, – рассуждали пациенты, – врачи не уверены в собственных возможностях». И шли умирать к конкурентам: народным целителям.

 

Борис Иоселевич