Наш детский сад часто закрывали на карантин. Мы не знали, что такое «карантин». Но когда взрослые говорили это слово, нас долго не отпускали домой. Мы жили в садике, пока не скажут:

- Карантин закончился!

Вот и в тот раз его объявили. Пришла большая заведующая в группу, обвела всех взглядом и выкрикнула: - Объявляется карантин!

- А-а-а—а! – закричали мы, кто как мог.

Не любили мы этот карантин. Хотя было в нём что-то хорошее. Вот например – начнёшь играть с подружками и так разыграешься, что время не замечаешь, а тут родители за тобой приходят и надо идти домой… А во время карантина мы все вместе днями-ночами, играй–наигрывайся сколько в тебя влезет…

Как назло – играть не хотелось. Но надо искать себе занятие. Мы с Ленкой сели рисовать. Она нарисовала деревья, девочку грустную, собирающую цветочки. Я сидела и не могла придумать – что мне нарисовать. Вообще я была левша – ну, удобнее мне было рисовать левой рукой. А воспитательница ругалась и заставляла взять карандаш в правую руку. Я взяла карандаш, и из-под него стали вырисовываться красные горы – такие же, как у нас дома на картинах. Папа говорил:

- Это Рерих.

И я поняла, что горы называются всегда так – рерих. Они были фиолетовые. Но фиолетового карандаша не было, и я рисовала красные рерихи.

Я не заметила, как подошла воспитательница и сказала:

- Возьми карандаш в правую руку…

Она подошла так неожиданно, что я вначале даже испугалась и сломала карандаш. Красный стержень вывалился. Я переложила обломок в правую руку. А левой стала раскатывать стержень по бумаге. Больше красного карандаша не было. Как теперь закрасить рерихи?… Мне стало грустно, и как-то сами собой потекли слёзы. Стержень я катала по бумаге, вся выпачкалась красным цветом, подпёрла голову правой рукой и хлюпала носом. Обидно было почему-то. Слёзы капали прямо на красных рерихов, и горы как будто начали уходить под воду. Размываясь, цвет становился розовым, и мне пришла идея:

- Давай намочим листок, и будем рисовать на мокрых листках, - предложила я Ленке.

Но Ленкина нарисованная девочка всё ещё собирала цветы, и им было не до меня.

Я пошла к умывальнику, намочила листок, и понесла к столу. Надо было нести его очень осторожно, ведь на нём оставалась вода…

Мальчишки играли, как всегда, в войнушку, и решили, что меня-то они и расстреляют. Но не тут-то было: я подставила подножку одному из пацанов, он упал, а я вместе с листком уже была у рисовального стола.

- Е-е-е—е-е… - завыл сиреной упавший Мишка.

Но я уже положила листок на стол и наклонилась к нему:

- Хочешь со мной рисовать рерихов?

- Ага! – Мишка вытер нос, ему уже надоело играть, тем более его «подбили».

- А кто такие рерихи?

- Ну, это такие горы! Только ты должен намочить листок, мы будем рисовать их на мокрых листках.

Мишка взял из шкафа листок и пошёл к умывальнику.

Он оказались более проворным, и даже не раненый дошёл до стола.

Я показала Мишке, как надо поломать карандаш, а стержень раскатать по мокрой бумаге. Это было интересно. К нам подошли Катя, Назым, Богдан. Они нам завидовали. Мишка под таким вниманием старался вовсю. Наш разломанный красный карандаш уже закончился. Мы взяли зелёный и жёлтый. Получалось всё краше и краше. Я показала Мишке, как нарисовать верхушки гор. И мы всем рассказали, что это рерихи. Один за другим все начали таскать бумагу из шкафа, мочить её и ломать карандаши…

- Ух, ты! – у кого-то стало получаться так красиво, что глаз было не отвести.

- Смотри, смотри, у меня какие!

- А у меня вот какие!

Зашла воспитательница. Когда она увидела, что мы все расселись кто где – за столом, на полу, на стульчиках, и что-то раскатываем по мокрой бумаге, а рядом валяются изломанные карандаши, - она вначале выпучила глаза, потом набрала воздух в рот и закричала:

- Что вы делаете?!

Мы притихли. И кто-то сказал:

- Мы рерихи рисуем!

- Кто это придумал? – строго спросила воспитательница.

- Мы…это…это же рерихи! – выговорил Мишка.

Воспитательница подобрела, и сказала:

- Рерихи…Рерихи вы мои! Это же красками надо…Завтра принесу краски.