К.К.Гершельман

 

Русский поэт, прозаик и художник прибалтийско-немецкого происхождения Карл Карлович Гершельман родился в 1899 г. в Одессе в семье военного врача, тайного советника Карла Львовича Гершельмана.

Окончив в 1916 году Одесский кадетский корпус, а в 1917 году Михайловское артиллерийское училище в Санкт-Петербурге, юный прапорщик был направлен на Юго-Западный фронт, некоторое время служил в гвардейской артиллерийской бригаде. После развала русской армии и заключения большевиками Брестского мира он поселился в Одессе у отца, поступив учиться в Новороссийский университет на отделение философии. К этому периоду относятся его первые поэтические опыты.

В 1918 году Карл вступил в Добровольческую армию, воевал на Южном фронте, в войсках Деникина, а затем Врангеля. Был командиром горного взвода в Кавказской кавалерийской дивизии, участвовал в Бредовском походе.

В июле 1920 года штабс-капитан русской армии Карл Гершельман эмигрировал в Югославию, затем возвратился в Крым. Эвакуировавшись вместе с войсками Врангеля в Галлиполи, провел там больше года; в марте 1922 года был произведен в капитаны.

В этом же году через Болгарию, Румынию и Польшу он добрался до Эстонии, где уже проживали два его брата. Жил в городе Нымме под Таллинном, трудился сначала рабочим на лесопилке, а затем чертежником в эстонском министерстве земледелия.

Появившееся свободное время Карл отдавал живописи и литературе. Талантливый художник, он с 1925 года оформлял книги, создавал эскизы театральных декораций, рисунки для тканей. Был участником художественных выставок в Тарту, Хельсинки, Киле, Кенигсберге, Любеке, Берлине; имел несколько персональных выставок.

Печатный дебют Гершельмана состоялся в 1927 году. Он публиковался в эстонской периодике, был участником Ныммеского литературного кружка, «Ревельского цеха поэтов», русского таллиннского литературного объединения, выступал с докладами, участвовал в литературной полемике. В статье «О современной поэзии», опубликованной в таллиннском альманахе «Новь» в 1933 году, Карл критиковал современную ему русскую поэзию за бессодержательность и формализм, призывая коллег перенести центр тяжести на философско-религиозное осмысление жизни, обратить внимание на экзистенциальные проблемы человеческого бытия.

Гершельман много читал; особенно привлекали его внимание Шопенгауэр, Мах, Кьеркегор, Бергсон, Ясперс, Фрейд, Бердяев, Франк, Достоевский, Толстой: из трудов каждого из этих авторов он делал подробные выписки.

Публиковался редко, без особой охоты, собственного сборника не составил. При жизни было напечатано только около десятка его стихотворений (в основном, в альманахе «Новь») и столько же рассказов. Ряд произведений был опубликован также в финляндском «Журнале Содружества» и французском альманахе «Числа».

После военного переворота Пятса-Лайдонера (1934) и усиления политики эстонизации Гершельман лишился работы в министерстве земледелия. Устроившись рисовальщиком на текстильную фабрику, он каждый день был вынужден вдыхать ацетон, в результате чего заболел бронхиальной астмой в тяжелой форме. С тех пор эта болезнь не оставляла его до конца жизни.

В мае 1940 года, накануне аннексии Эстонии Советским Союзом, Гершельман вместе с семьей выехал в захваченную Германией западную Польшу, куда власти Третьего Рейха направляли немцев-переселенцев из стран Балтии. Усилившаяся в этот период болезнь спасла его от призыва в гитлеровскую армию; годы войны Гершельман провел в Польше, работая чертежником в городском земельном управлении в г. Познани.

Идеям национал-социализма Карл Карлович не симпатизировал, однако, в силу своей этнической принадлежности к немцам, притеснений по службе не испытывал. В этот период он обратился к философской эссеистике; поскольку печататься было негде, писал «в стол». Здесь он создал свой фундаментальный научный труд «Философия ¼ часа».

Советские войска наступали, фронт приближался к Познани; на снисхождение бывший белогвардеец не мог рассчитывать. В конце января 1945 года Гершельман с семьей бежал в Западную Германию; перед отъездом он сжег часть архива, в том числе, и свой главный труд.

Поселившись в маленьком баварском городке Эйхштетте, Карл Карлович с супругой начали зарабатывать на жизнь кустарно-художественным промыслом. Астма усиливалась, Гершельман все реже выходил на улицу. Однако и в этот период он продолжал трудиться: иллюстрировал детский католический журнал «Ангел-хранитель, друг детей», воссоздал и перевел на немецкий язык свою «Философию ¼ часа». Однако опубликовать этот труд так и не смог.

В 1949 году в нью-йоркском «Новом журнале» увидела свет его историко-литературная статья «Тема «тайной свободы» у Пушкина».

Скончался Карл Гершельман в Эйхштетте в 1951 году.

В 2006 году в Таллинне вышла в свет книга его избранных произведений.

 

***

 

Мне кто-то подарил окно в весенний сад

И складки легкие оконной занавески,

И, сквозь окно в саду, отвесных сосен ряд,

Их бурые стволы в косом закатном блеске.

 

Взволнованно слежу, как медленный закат

Беззвучно клонится, огромен, чист и ярок.

О, неужели Бог когда-нибудь назад

Свой удивительный потребует подарок?

***

 

Мы к этому дому, и к этой постели,

И к этому миру привыкнуть успели.

Но было — ведь было! — совсем по-иному:

Ни этого мира, ни этого дома.

 

И было чернее, но чище и шире

В том странно-забытом, дожизненном мире.

 

Боимся мы смерти, грустим о потере,

И все же влечемся к таинственной двери,

И все же тоскуем о странной отчизне,

О странно-забытой, дожизненной жизни...

 

Но дверь отворилась, взошли на крыльцо:

Нам черное, чистое дышит в лицо.

***

 

В единственном, но далеко не настоящем мире

Оранжев был закат.

В весело-алых сандалетах по квартире

Она прошла, и не придет назад.

 

Сижу, курю и жду. Закат вздымается всё шире.

Лишь через много лет

В несуществующем, но настоящем мире

Я развяжу завязки сандалет.

***

 

Не напрасно загорелось золотое,

Золотое, что мы жизнью называем:

Эти сосны, освеженные зарею,

Это облако с порозовевшим краем,

 

Эти ведра у колодца, с легким плеском,

С мягким плеском рассыпающие воду,

Гул трамвая за соседним перелеском,

Отдаленный перезвон по небосводу.

 

Из-за четкого вечернего покоя,

Из-за тучи над колодцем тонкошеим,

Из-за жизни наплывает золотое,

Золотое, что назвать мы не умеем.

***

 

Этот мир, где Пушкин и Шекспир,

Где зубная боль и поцелуи,

Где сижу я, удивленный, и слежу я, –

Этот странный, этот четкий мир…

 

Сам в себе, как в театральной ложе,

С каждым днем внимательней и строже,

Я слежу. Сравнительно большой,

Проплывает мир передо мной.

 

Проплывает отрочеством дальним

(Лодка над рекою и купальня),

Проплывает поцелуем у ворот

(Очень близкая река и рот),

 

И войною девятнадцатого года

(На рассвете рокот пушек по шоссе),

Папиросою ночного перехода,

Конской гривою в росе.

 

Проплывает этим садом и окном,

Лампою над письменным столом,

Этим стулом проплывает, торжествуя,

Где сижу я, удивленный, и слежу я,

 

Сам в себе, как в ложе театральной,

С каждым днем и строже, и печальней,

С каждым днем и чище, и нежней,

Из прозрачной глубины моей…

***

 

А самое главное? – вот что:

Я живу и жизнь хороша.

Утром солнце из сада, ночью –

Робкий шорох карандаша.

 

Кто-то вывел меня из потемок.

Поведет он меня и впредь

Жить доверчиво, как ребенок,

И доверчиво умереть.

 

И окончится всё, как надо.

Если надо – навеки спать,

Если надо – солнце из сада,

И стихи, и я сам – опять.

***

 

В далекой вечности, когда я стану Богом

И, наконец, сполна вселенную создам,

Я вспомню налегке, как по земным дорогам

Я брел беспомощно, растерян и упрям.

 

И я пойму тогда, сквозь ласковую жалость,

Зачем такой смешной, в штанах и пиджаке,

Стоял я у окна. И солнце расползалось

По лужам мартовским и по моей руке…