СЛОВО ПРЕДОСТАВЛЯЕТСЯ ПРОКУРОРУ Алексу Минченко

"Щенок". Автор Мария Гринберг

_http://www.litkonkurs.com/?pc=forum&;m=3&vi d=300229&project=529

__________________

 

Ваша Честь. Господа присяжные!

 

Есть такой жанр: «Военная драма». Автор, который берётся писать в таком жанре, должен суметь создать соответствующую общую картину: цельность, единство сюжета и текста, его воспроизводящего, на фоне реальных или возможных событий, примет времени.

 

В рассказе «Щенок», в серенькой поселковой обстановке разыгрывается драма, происходят некие события изуверского толка.

 

Достаточно натурально описан ограниченный антураж посёлка, дом, где проживают герой и его мать, мебель, утварь.

 

Из слов мальчика, героя, от лица которого ведётся повествование, мы узнаём о какой-то войне, которая началась и идёт. Какие-то «вражеские войска двигались вперёд», где этот «перёд» – неизвестно. «Учителка» говорила, со слов мальчика, о «гениальном плане вождя» – мало ли о ком это. Понятие «сдали посёлок» должно быть связано хоть с каким-то внешним проявлением этого факта. Но опять ничего. «Мы уже на оккупированной территории…» – только слова.

 

Иначе говоря, автор на наших глазах расставляет картонные задники, размещает бутафорию, подбирает прямолинейные типажи актёров-героев, даёт им в руки заведомо эпатирующие тексты – всё готово для съёмок малобюджетного фильма-ужастика. Или для кукольного спектакля для взрослых. Мне показалось, что это – типичная чернуха. Зачернённая сказка, которая должная вызвать у читателя негодование от произошедшего и прошибить слезу, одновременно.

 

Кое-кто из присяжных увидел в фоне рассказа Великую Отечественную. Да и Автор, судя по его речи, подтверждает это мнение. Мне это не показалось.

Например, словами юного героя нам пересказывают историю о прошедших через посёлок танках.

«Сколько же их было? – пытался я считать, да бросил. День, другой, третий – всё шли и шли».

 

А давайте мы прикинем хотя бы, что нам хотел поведать автор и для чего.

Пугаться ли нам, что эта история могла произойти в том страшном 41-м? Или воспринять как сказку про осовремененную извращённую Снежную королеву, как фэнтэзи, притчу. Тем более что зло, как положено в сказках, наказано: девушку казнили, мальчик онемел.

 

Возьму приблизительные значения ряда характеристик, почерпнутых из военных справочников, даже округлю их, так сказать, в невыгодную для моего расчёта сторону.

 

«Сначала мы, мальчишки, только смотрели издалека, а потом догадались – стали выбегать на шоссе с вёдрами воды». «День, другой, третий – всё шли и шли».

Мальчишки ведь не в определённое время выбегали на шоссе, то есть выбегут – увидят. Танкисты только водичку выпивали, да конфетки раздавали – пренебрежём временем приостановки колонны, колонн.

 

Танки, к примеру, по шоссе шли с невысокой скоростью 20 км/час (300 м/мин, 5 м/сек).

Примем, что длина одного танка равна 10 м (очень грубо увеличу), расстояние между машинами в колонне 30 м (заведомо большое).

Тогда, появление перед стоящим на обочине наблюдателем второго танка после первого произойдёт через ( 40 м : 5 м/сек ) = 8 сек.

Итак, танки по шоссе шли три дня. Пусть только в светлое время суток. Средняя норма времени работы водительского состава (с сохранением боеспособности) в сутки составляет 10 часов – подходит для ранне-осеннего времени на Восточном фронте 2-й Мировой.

Тогда общее время прохода за 3 дня ( 10 * 3 * 3600 ) = 108000 сек.

За это время по шоссе пройдёт ( 108000 сек : 8 сек ) = 13500 танков.

Если бы мы даже взяли всего по 5 часов ежедневного хода, и то получили бы примерно 6700 танков, что тоже не мало.

 

Справка. «В действующей армии на Востоке на 22 июня 1941 года было всего танков (без огнеметных) 3332.» (Б. Мюллер-Гиллебранд. Справочник «Сухопутная армия Германии. 1933 –1945»).

Военно-исторический журнал: «Всего на Восточном фронте в летне-осеннюю кампанию 1941 года у Вермахта, в среднем, было 4300 танков».

 

Так что: три дня подряд…, да по одному шоссе… – явно фантастика. Это я спешу успокоить читателей: автор не вёл речь о немецко-фашистской армии, как бы ему ни хотелось так думать.

Ведь серьёзный автор, пишущий на реальном историческом фоне, обязательно ознакомится с официальной статистикой, проверит возможность описываемого. Проверит, например, мог ли военнослужащий быть одет в обтянутый, «сверкающей чёрной кожей» комбинезон.

А Мария Гринберг, несомненно, серьёзный автор. Потому это не жанр «Военная проза».

Это - фэнтэзи, притча.

 

Тогда о чьей армии идёт речь? Да не всё ли равно. Идёт некая обобщённая «война» между странами. Ведь автор пишет: «Иностранных солдат в нашем посёлке не было».

«…мать работала по-прежнему, на кирпичном заводе, откатчицей в формовочном».

Интересно, кстати, а готовую продукцию завод кому сдавал? А платил рабочим кто?

Но всё это неважно для «кукольного» фильма про не замеченную оккупацию.

 

Оказывается, что и соблюдение некоторой логики в речевых выражениях тоже не обязательно.

Потому мальчик, после перечисления «серебряные эмблемы, пуговицы, пряжки…», для чего-то говорит: «Да что описывать, слов таких я не знаю».

Герой, 12-13-тилетний подросток произносит: «оккупированные территории»», знает модификации личного оружия: именно «длинноствольный» люгер, отличает «браунинг»

 

«Вражеские войска двигались вперёд, один за другим брали наши города. Мать слушала сводки и снова ревела. Признаться, и я ничего не понимал» - неужели мальчик так глубоко задумывался над стратегией ведения войны? Хотя в ряде других случаев у него понятия примерно семилетнего ребёнка.

Не предполагаю даже, что задумкой автора было показать нам дебильность, состояние лёгкой олигофрении мальчика, то есть медицинскую клинику уровня его развития. Однако сплошь односложные ответы в беседе с гостьей и поведение с ней достаточно соответствуют уровню дебила:

«Хорошая механическая память, склонность к подражательности и повышенная внушаемость» (из мед. справочника).

 

Но вот что мне явно затруднило прочтение, так это достаточное количество фраз-штампов в тексте. Увидев такое стремление автора обязательно пристроить рассказ к унылому ряду произведений чернушных натурализмов, меня не слишком удивили и языковые штампы, пусть даже вложенные в уста подростка:

 

- ревела, как корова,

- парни в промасленных комбинезонах,

- жадно пили воду, … трепали нас за вихры,

- Мы, ребятишки… бегали в лес по ягоды, купались в речке,

- гремела чугунами у печки,

- поднял глаза, да так и остолбенел,

- в горле сразу пересохло,

- Низкий бархатный голос,

- девушка прочла ответ в моих глазах,

- растрёпанные волосы выбились из-под наспех повязанной косынки,

- в ноздри ударил резкий запах пороха,

- Фонтаном хлынула ярко-алая кровь.». Хотя здесь уже перебор: алый цвет - яркий оттенок красного. Пожалуй, хватит.

 

Не мог деревенский мальчишка использовать в своей речи штампы: ему неоткуда было набраться их. Это чисто писательские штампы, клише, надёрганные в память автора из проходной литературы.

Ну, вот ещё: «перекошен оскаленный рот». Хотя, ради справедливости, следует заметить, что есть и находки, например: «…рот, будто набитый густым бурым киселём».

 

Вот это, давнее, что, по свидетельству византийского историка, князя Игоря привязали к двум березам и разорвали надвое - здесь смотрится свежо: не всё же на торчащую из земли арматуру сбрасывать недругов, да расчленёнку сотворять.

 

Некоторые присяжные обвинили Марию Гринберг в излишнем показе извращённой жестокости.

На это возможны такие возражения почитателей творчества автора: многие люди и реальные ужасы происходящего воспринимают преспокойно, а иные и «делают» эти ужасы. Ну, побомбили страну, в которой плохой диктатор был. Показали подробно процесс его повешения. Ну, погибли там мирные жители, дети – ну и что? Мир же не содрогнулся. Не перестал общаться с циничными убийцами – борцами за свободу и демократию.

Сейчас бомбят другое государство также представители цивилизованных стран. Не захлебнулись же мы все в крике протеста.

Кто-то создаёт реальные зверства, кто-то сладострастно фантазирует и пишет про них – и всё это из лучших побуждений.

 

Может быть всё предопределено свыше?

Как недавно ответил один автор на вопрос « А почему бог допускает катаклизмы?»:

 

«Если замысел Бога – то это для нашего развития.

Трудности – всегда заставляли человека развиваться».

 

Так может быть, эта девушка, этот чёрный ангел с тёмно-синими глазами прислан для того чтобы мальчик, пройдя через испытания, самосовершенствовался? Удовлетворённо замечу, что никаких намёков на подобное в рассказе нет.

 

Также встаёт вопрос: а насколько взаимоувязаны страшные реалии происходящего и вымысел, фантазии авторов, насколько они влияют друг на друга?

 

Ежедневно крутят телефильмы, например, где мать «заказала» дочь, приревновав её к своему любовнику; где сын отравил престарелую мать, чтобы одному жить в квартире; где пытают, чтобы выведать, «где деньги лежат» и т.д.

И хрустят косточки, и задыхается некто под надетым на голову пластиком.

И брызжет-разливается кровь, простите, кетчуп, на экране.

Как говорится, кто круче придумает - выходи вперёд! Насытившаяся уже увиденными или прочитанными извращениями и изуверствами толпа потребителей такого искусства требует новых, всё более изощрённых зрелищ.

Знаем и обратное, когда художественные произведения провоцировали воспроизведение всякого рода насилия из их сюжетов. Неужели стоит создавать подобные пособия для начинающих изуверов?

 

Так что этот рассказ-сказка не выделяется среди массы осклизлых натуралистических продуктов современного искусства, сконструированных «леденящих душу» историй. Он даже несколько теряется среди подобных: бывает и больше… кетчупа.

 

Описывая героиню, автор явно находился под влиянием мыльных блокбастеров:

 

«Тоненькая, стройная, обтянута сверкающей чёрной кожей, беленькое личико, золотые волосы волной падают на плечо…».

«Девушка расстегнула молнию на комбинезоне, ударило в глаза белое тело».

«Нежная белая кожа и стальная тяжесть оружия, аромат духов и пороха, склонённое надо мной неземное лицо…» - прям, попытка дотянуть стиль внешнего образа девушки до уровня героинь блокбастеров, «Женщины-кошки», к примеру.

 

Обращусь теперь к эпиграфу и к словам Заратустры в конце рассказа.

Нужно отдать должное автору, он не возвеличивает эту ницшеанскую белокурую бестию, принципы и лозунги сверхчеловеков, что признаю достойным для автора.

 

И всё же, может быть, Мария Гринберг хотела нас призвать к тому, чтобы мы боролись со злом, увидев его во всей неприглядности? Но впечатление, что автор считает так: только растлив сознание читателя ошарашивающими картинами, это можно сделать. По-моему, это его большая ошибка.

Разве, прочитав рассказ «Щенок», другие подобные авторы скажут: «Да. Это - предел того ужаса в поведении героев, больше которого уже невозможно представить озвучиваемое, печатаемое»?

Увы, нет. Уже назавтра очередной «борец за правду» представит публике ещё более изощрённые пытки, методы растления и др., мотивируя той же благородной целью – борьба со злом.

 

Иногда слышим: «Нужно показывать правду жизни, даже если она не очень приглядна».

Хорошая идея, но только если у всякого такого автора достаточно чувства меры, чтобы вовремя остановиться, изображая развращение не только тела, но и духа, а также достаточно вкуса, чтобы не смаковать мерзости. В рассказе с этим явно не всё в порядке.

 

Учитывая всё вышесказанное, вот мой приговор: рассказ написан на потребу не слишком взыскательной публике. Ширпотреб называется.

 

Что касается эпиграфа, то, в первую очередь, его следует принять как призыв к самому автору, к авторам вообще, которые хотят «приручить», в хорошем смысле этого слова, своего читателя, беря при этом на себя ответственность за используемые литературные средства и результаты их воздействия, давая себе при этом клятву: «Не навреди!»

Сомневаюсь, что Мария Гринберг, обращая к нам прекрасные слова эпиграфа, давала себе подобную клятву.

 

Рассказ «Щенок» как литературное произведение считаю не состоявшимся.

 

Вердикт-Прокурор Алекс Минченко