Был у нас хомяк, Брюллов звали... (не искусства ради, а цвета, как мороженое крем-брюлле). Хомяк, как хомяк. Лохматый такой, спереди на Пьера Ришара похож, а сзади на пушистый мешок какашек. Особо меня не напрягал, разве что клетку свою железную любил по ночам ужинать...

И на моё горе, детям на радость, отдали нам на каникулы из школьного живого уголка хомячиху-альбиносиху с кровавыми глазками, без имени-отчества, но со своей жилплощадью в виде пластикового аквариума...

Дети мои (девяти, семи и четырёх лет, на ту пору!) затискав барышню до полуживого состояния её хомячей души, тут же решили восполнить пробел в знаниях о размножении млекопитающих в лабораторно-фронтовых условиях. Наглядно для себя, но тайно от меня. После первого помёта я подумала, что мне всучили беременную хомячку, так как сидел Брюллов в клетке, а она рядом, в своём прозрачном домике... (Кстати, ничего противней голых, розовых, морщинистых и слепых брюлловичей я не видела... может только крысята?) Когда же через две недели хомячьи роды повторились я вызвала на допрос детей. Легче от их признания с юннатовским уклоном не стало...

Процесс вышел из-под контроля. Подросшие детёныши стали спариваться со своими братьями-сёстрами, демонстрируя инцест и гормональный зов природы одновременно. По этическим соображениям опущу ужас актов каннибализма, устраиваемых измученной родами альбиносихи...

Каждое утро, кроме клетки и аквариума, я мыла СЕМЬ трёхлитровых банок, заселенных рассортированными по полу и возрасту брюлловичами...

А дети до конца летних каникул не выходили из дома с пустыми руками, раздавая направо и налево всем встречным плоды своего сексуального любопытства....