колокола колокола лают блюют лелеют лижут пленное лето колокола лыкают блюдо пленного лета лыкают снова и снова нелепый человек в рясе с приставленным к голове пистолетом нелепо глотает пулю во имя отца и сына и слова нелепый человек в нелепой кожаной портупее в силу великой но больше нелепой идеи на все готовый стреляет блюет вспоминает маму детей потеет колет малина лижет смертельным хмелем болиголова головы колоколен в маленьком населенном пункте лают в полынное блюдо лета капельки крови выстрелы переливы сливаются разливаются представляются единым мутным колет малина лижет смертельным хмелем болиголова Справедливый Суд, любезные моему сердцу, господа Присяжные заседатели! - Сплетяху лу с осанной! - восклицаю я, прочтя реквиемийно-ироничные строки Ольги Гуляевой. Колоколалу! Колоколалы! – повторяет за ней народ, ища перевод (пардон за экспромт): Сплетя хулу с осанной! - его дал некогда С. Рафалович в посвящении А. Ахматовой. Но не вняла драматическая Анна увещеваниям знатоков. Есть ли надежда, что прогматическая Ольга внемлет? Однако повторюсь: - Как ни дуются наши барышни и их кавалеры — все ж в России поэтесc нет. Правда, по "честному заверению" Чуковского, над одной замахала было тень Пушкина, — но как-то криво: другой"честный страж Пушкинского мундира" — Брюсов — уверяет, что этой поэтессе лучше было бы не родиться (т. е. не печататься)! — всем ясно, что речь идет об Ахматовой, которую расчистил Маяковский, обозвав ее \"вовсе не поэтессой, а романсисткой.\" Из всех прочитанных мною 200000 поэтесин, я мог выудить только у одной приемлемые строчки… Всем ясно, что речь идет о Н. Саконской. Но кто ее помнит? Остались только словечки: вешалица, шалавая, мертвячки. Однако вернемся к нашим «колоколалам». Слияние двух звуков (фонем), или двух слов как звуковых единиц, в одно звуковое пятно, назовем звуковым сдвигом, например: Голос нежный, какунервного Кубелика; Узрюли русской Терпсихоры; Все те же-ль вы, иные девы… Да, автор Ольга Гуляева уподобилась в изъянах стихов классикам. И тем отсекла себе пути в стан футуристов. Ее сдвиги не менее звучны: колоколала ют, колоколалы кают… Но мы должны быть благодарны Ольге, за то что она еще раз напомнила и забила тревогу: - Поэзия зашла в тупик! Коллега А. Ремизов давненько уже предупреждал об этом: «Хотят зарешить тебя, Русская земля, хотят выкопать глаза твои кроткие. Полая ты стоишь, запростали место изменою… Недолукий, шохом, скрывающийся от опасности, с сердцем, как черствая коковка, ноброжье безчастное, русский невер… чернядь безпрокая, колотырчики…» и т. д. И вторил ему горестный М. Кузьмин: О, отрочий, буявый зык! - О, бледный птич!- О, падь оклич!— Плачует дале девий кличь. (М. Кузмин «Эхо» 1921 г) Наполовину непонятные современному читателю слова и, кстати, бездарный грабеж у Хлебникова! Неологизмов, непонятных, темных неправильных и спорных выражений и слов полно — их много у Ф. Сологуба и Бальмонта, у 3. Гипиус и С. Городецкого (см. «Сдвигогологию русского стиха») у Брюсова и Северянина их накопилась такая тьма, что пришлось выписывать в объемистый том (А. Шемшурин «Футуризм в стихах Брюсова»). Мы имеем, таким образом, не личную злую выдумку, не случай и не сумасшествие, — нет это просто современный уклон. Человек уже видит что бывшие до него слова умерли и пытается подновить вывернуть наизнанку, положить заплатку — чтобы выглядеть богато и нарядно… Поэзия зашла в тупик и единственный для неё почетный выход - не употреблять выживших образов эпитетов и слов — перейти к заумному языку: сарча кроча буга  навихполь  опохромел… Совершенно не похоже на умершую литературу! Ничто тут не стесняет человека и никаких сделок с Художественной совестью не нужно! Не желая творить на допотопном языке тем паче не желаем быть «ни в тих ни в сих» и поем как можем только мы, смелые и задорные: дыр бул щыл убещур скум вы со бу р л эз (кстати, в этом пятистишии больше русского национального, чем во всей поэзии Пушкина), не безголосая томная сливочная тянучка поэзии (пасьянс… пастила…) а грозная баячь, будалый будала. Уйдем ли мечтать в пустыню, узнав какова она и что там делают уединенные?!. Но не пойдем и в другую Америку — болтовню о крайней современности, как патентованном средстве от всех бед и недугов — эта тема не выше всякой иной! «…будем верны слову как таковому и в нашем искусстве исходить из него извнутри его задач — будем не смехотворцами а речетворцами!» А. Крученых. 1914–1922 г. Вот о чем размышляю я, господа присяжные заседатели, закрывая книгу А. Крученых «Фактура слова». Из нее почти дословно взяты вышеизложенные доказательства. Согласитесь, что автор словно подслушал тему нашего разговора и дал ответы. Для любопытствующих, даю справку: КРУЧЁНЫХ Алексей Елисеевич [9 (21) февраля 1886, д. Олевка Херсонской губернии - 1968, Москва], русский поэт. Теоретик футуризма. В книгах «Слово как таковое» (1913), «Сдвигология русского стиха» (1922), «Фактура слова», «Апокалипсис в русской литературе» (обе 1923) и др. разрабатывал оригинальный поэтический язык, заумь. Итак, любезные моему сердцу, господа присяжные заседатели, нами достоверно установлено, что поэзия умерла. Снимем шляпы! Соответственно, не можем мы обвинять в причастности автора «Колоколов» к попытке возродить усопшую, украсив ее цветочками декаданса. Когда-то Казимир Малевич – единоверец Алексея Крученых в кубофутуризме – изобразил свой «Черный квадрат». О нем спорят доныне – живопись ли это? То же самое попыталась сделать Ольга Гуляева, представив на Ваш суд свои «Колокола». Она хотела спора – поэзия ли это? Но Ольга нарушила чистоту эксперимента, нарисовав в своих катренах- квадратах смутные, но реальные, картинки триллера с убиениями. От реализма она отошла, но к футуризму не пришла. Эскиз, набросок, опыт – не есть законченное произведение. Дабы не повторяться, я отсылаю присутствующих к отзывам на эти стихи, сделанным в «Курилке» Рустамом Карапетьяном, Татьяной Куниловой, Равилем Валеевым. Единственное, в чем хочу отмежеваться от мнений наиболее горячих голов – это в том, что в стихах «Колокола» нужно усматривать футуристический уклон. Заумь здесь не в словах, а в смыслах, в форме и содержании. (Не многовато ли для одной работы?!) Поклонники и воздыхатели творчества Ольги Гуляевой ( к коим и я себя причисляю) пытаются, вторя ей, напустить тумана и «открыть нам глаза», мол, не дано нам услышать в стихах плач и заговор. С этим позвольте не согласиться. К этим формам стихи никакого отношения не имеют. Но можно ли определить достоверно форму этого творения? Думаю, публика это сделала легко и мне остается лишь озвучить: перед нами рифмованный дисметрический верлибр, представленный в форме фразовика-безударника. Это форма, предъявляющая повышенные требования к мастерству и поэтическому слуху поэта. Она непроста и для восприятия читателем, как поэзия. Русские поэты, щадя слух публики, приняли за основу трехдольный метрический верлибр. Так писали А. Фет, А. К. Толстой, К. Бальмонт, В. Брюсов, А. Блок, М. Волошин, И. Бунин, М. Кузмин, А. Белый и др. Кстати, задолго до символистов М. Лермонтов написал стихи в форме трехдольного В., вне периода: «Синие горы Кавказа, приветствую вас! вы взлелеяли детство мое; вы носили меня на своих одичалых хребтах, облаками меня одевали, к небу меня приучали, и я с той поры все мечтаю об вас да о небе...». Ольга Гуляева, стремясь спасти поэзию от застоя и тупика, не щадит ни себя, ни читателя, ни критиков. Она выбирает ФРАЗОВИ́К — одну из наиболее «отвязанных» разновидностей русского дисметрического верлибра (свободного стиха). Сочувствуя О. Гуляевой в ее нелюбви к словарям («не люблю, когда много букаф» - отвечает она на рецки читателей), все же попробуем эти буквы прочесть: «В основе строения Ф. лежит свободное членение поэтической речи на стиховые строки, где граница интонационной волны, отмечаемая концевой конструктивной паузой, является определяющим признаком членения. Эта пауза не всегда совпадает с логическим членением фразы. От прозы Ф. отличает не только внешняя форма — стиховые ряды, характерные для поэтической речи с ее особой, художественной интонацией, — но и определенные черты синтаксического построения, присущие именно стихотворному поэтическому произведению». Видимо, по наитию, Ольга в полной мере попользовалась предоставленной свободой. Привольно гуляет она по строчкам. Например, в четвертом катрене число слогов так распределено по строкам: 16-15-26-19. А все ли звучит поэтично и логично «извнутри»? О сдвигах «колоколалы» уже сказано. Выпадает из ряда «блюют» сниженной лексики, красивостью-заплаткой смотрится «пленное лето». Прозаическая строка «головы колоколен в маленьком населенном пункте» - словно взята из путеводителя для туристов. «Колет малина» - проясняется только из перепалки автора с читателем, когда узнаешь, что она любительница ходить по малину. Трепетное отношение к зауми «лыкают» было бы понятно, если бы поэтесса вставила в стихи свой эротический монолог из слова Автора. Остается открытым один вопрос: смотрит ли автор на свое творение, как на эксперимент, или это – программное творческое заявление и уход от реализма к поискам другого стиля, к модернизации экспрессивных средств? Однако это тема для отдельной дискуссии. По факту эксперимента О. Гуляевой в верлибре «Колокола» прошу у Суда вердикта: Не виновна, просто мимо проходила. Но, господа присяжные заседатели! Вина Ольги Гуляевой – огромна! Она сокрыла на своей авторской странице стихи, которые являются произведениями поэзии на Литературном портале. Огрехи, которые она допустила, непростительны для автора ее уровня. И за это она должна быть бита вдвойне. Прошу так и указать в вердикте: Не виновна вдвойне! Прокурор Эсхил Гомеров. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
