Дед Тимофей – тщедушного вида, седой, ростом с подростка, в темном пиджаке, потертых джинсах и захоженных дырявых ботинках, – прошаркав по пыльному двору среди сияющих под солнцем мутных луж, вошел в серый дом под двускатной крышей и с волнующимся трикалором над крыльцом.

В доме этом размещается сельская администрация. И пред ним же закругляется главная улица деревни П. с полудюжиной дворов. А вокруг светлый простор: пырейные поля с бурьяном, реденькие рощицы и к западу, вдали, – прозрачный сосновый бор, за которым мерцает море.

Жаркая полуденная тишина.

Спустя несколько минут дед Тимофей уже переминался с ноги на ногу в кабинете Артамона Карловича Недоелова – главы местной администрации. Стоял, тревожно мял свою кепку и машинально то и дело приглаживал редкие волосы, поднимаемые ветерком от большого вентилятора, который поворачивался из стороны в сторону возле стола, и словно бы показывал посетителю этакое убедительное «нет».

Недоелов, полнощекий, с румянцем, бульбоносый, в темном костюме с зеленым полосатым галстуком, сидел за столом и, укоризненно рассматривая потрепанного жизнью старика, пытался его вразумить. На затирликавший вдруг вызов телефона хозяин не ответил, лишь резко приподнял и опустил трубку.

– От деревни теперь ни молока, ни мяса, – с раздражением говорил он, вертя в пальцах ручку. – Ну хорошо, курортная зона могла бы здесь быть. Так что ж выходит, и курортников привлечь не желаем?

Дед Тимофей тяжело вздохнул и понурился, признавая вину.

– Что ни говори – все попусту! – с досадой хлопнув ладонью по столу, Недоелов тяжело откинулся на спинку кресла и поглядел на старика в упор.

– Давно так перебиваемся, попривыкали ужесь, – промолвил дед Тимофей, и смуглое лицо его с сетью красных жилок и морщин тронулось глубокой печалью.

– Жить лучше сами не хотите, – с упреком сказал Недоелов.

– Дак не выходит чтой-то, – проговорил дед Тимофей, подняв взгляд на стол с разложенными на нем стопами бумаг и папками.

– За что ни возьмись – все не выходит! Пьянство – вот ваша забота. А тут задача серьезная. Мы должны деревню воскресить. И вы, – направил на старика толстый указательный палец, – обязаны этому помогать.

– Не выходит чтой-то, – тихо повторил свое дед Тимофей.

– Ну чего вы заладили, не выходит! – сверкнул глазами Недоелов. – От вас сверхъестественного не требуется. Деревню надо спасать. В прежние времена тут замок стоял, кирха, рыцари жили. Ну разобрали замок – такая политика была: всю неметчину после войны долой – теперь, мол, русская тут земля. Слава Богу, старые дома сохранили, а то и деревни бы не стало. Но сейчас-то время другое. Теперь никто не запрещает. Одна только просьба: оденьтесь в средневековые одежды. Глядите, как все преобразились вокруг: мужики в доспехах, женщины, дети – в старинных платьях. Красиво. Турист вот, вот клюнет. Деньги в хозяйстве появятся. Идея-то хороша?

– Оно, конечно, хороша, – сипло промолвил дед Тимофей, не поднимая глаз выше начальственного подбородка.

– Ну так в чем дело-то? – замученным голосом спросил Недоелов.

– Не выходит чтой-то, – с досадой махнул рукой дед Тимофей.

– Но у других выходит! Поглядите. Только вы единственный в джинсах. Всю картину портите, – осудил Недоелов.

– Дак тяжело мне, – пожаловался дед Тимофей. – На меня, было дело, все это железо навешали, так я к земле-то и прирос. Сил уж нет. А на солнце во всей этой эмунитсии чуть не спекся заживо. Еле до порога дополз… – Перевел дыхание. – Мне бы на огород силы сберечь. Тяжко. А тут рыцаря на себе носить.

У деда Тимофея в горле пересохло. Недоелов медведем взирает, – уступить не хочет. Да еще вентилятор этот привлекает внимание, дует, старается, точно и ему тоже хочется не меньше хозяина получить себе выгоду от курортников.

– А что джинсы, так они только и остались, – продолжал дед Тимофей. – Материя, знаете ли, прочная – до конца жизни должно хватить. Потому…

– Всем тяжело и неудобно, а смирились, понимают цену терпения, – перебил его Недоелов. – Мы на эти костюмы из бюджета знаете, сколько тысяч выделили?.. Вот именно. А вы, уважаемый, всю деревню подводите. Нехорошо как-то получается, – просверлил старика хмурым взглядом.

– Мой отец немцев бил до самого Кенигсберга, тут и погиб, – снова нашелся дед Тимофей. – Перед ним совестно.

– Я уже в прошлый раз вам говорил, не тевтонов ведь бил он, – то совсем другое дело, – напомнил Недоелов. – Так что этот довод не принимается.

– Э-э-эх, – горестно выдохнул дед Тимофей.

– Ну, кольчугу можете не надевать, раз так тяжело, – поразмыслив, смягчился Недоелов.

– Тяжело, так тяжело, – как эхо, повторил дед Тимофей и оживился. – У меня вот…

– Ну, довольно. Время зря теряем. Чтоб с завтрашнего дня как все – в доспехи. Сезон отходите и ладно. И бросайте мне это… на скамейках рассуждать!

– У меня вот…

– Послушайте, Тимофей Ильич, или наденете доспехи, или переселим куда-нибудь до октября.

Старик поежился, но продолжил с последней надеждой:

– У меня вот медаль «За доблестный труд». Двадцать три года на груди ношу. – Взялся за медаль и проникновенно поглядел Недоелову в глаза. – На пиджаке смотрится, на латах – никак. Говорят: нельзя – исторический вид портит.

Недоелов, страдальчески прикрыв глаза веками, покачал головой. Уже до тошноты надоело вести этот затянувшийся диалог. Другие дела стоят.

– Ну поймите же, денег с вашей медалью не заработаешь, хоть сто лет ее носите. Теперь иные фокусы требуются. Вы ее на сезон спрячьте. Пускай так на пиджаке и в шкафу повисит. Ничего ей не сделается.

– Я двадцать три года не снимал…

– Да слышал уже.

– Будьте ласковы, не заставляйте меня, старого, в доспехи влезать, – слезно попросил дед Тимофей. – Сил моих больше нет. Воздуху не хватает. Неподъемно это железо окаянное.

– Ну что за наказание!.. Ладно, никому не говорите, а то все начнут жаловаться. Поправку на возраст вам сделаем, – сдался, наконец, Недоелов.

На другой день дед Тимофей в одних латах без кольчуги и шлема, словно восставший из склепа король Оттокар, просидел до темноты на рыжей костлявой кобыле перед кабаком «Старый рыцарь» и старчески-дрожащим голосом зазывал случайных прохожих.