Солнышко, красное, улыбчивое, будто умытое росой, всплыло над лугом. Оно еще касалось земли на горизонте, а солнечная дорожка уже побежала по травам, плескаясь в росе. Травы лежали волнис- той зыбью, где низко прижавшись к земле, где дыбились гребешка- ми и зонтиками многоцветов… Ну, точно — море травное! А солнце еще и лучи-то не выпустило. Оно сияло мягко всей своей пышущей довольством румяной физиономией. Облака перистой стаей застыли высоко в небе, как на старте, в ожидании попутного ветра. Утро ступило на землю во всей красе. Утро августа 2007 года. …Мы с Надеждой тихо стояли у окна мчавшегося из ночи в день поезда Анапа — Красноярск и молчали, боясь вспугнуть красоту ут- ра или разбудить разговором спящих в нашем купе. Надежда еха- ла навестить мать в Казахстане. Ездила она к ней каждый год: бра- ла отпуск, собирала гостинцы и ехала поездом через всю Россию. Мать ждала, и все разговоры в дороге были о том, как хорошо, что мама есть и ждет, и любит, и наварит борща… Я тоже спешила к ма- ме. В этом году ей исполняется 85 лет, а она полна юмора, оптимиз- ма и лучше всех нас помнит все даты и события в жизни многочис- ленной родни… Мама! Святое слово, святое для каждого человека существо, дав- шее тебе жизнь, навек связавшее родившегося с Создателем и с ми- ром, наделившее каждого из нас душой, добротой, состраданием. Течение моих мыслей и наше с Надеждой молчание нарушил дет- ский голосок. «Доброе утро»,— прозвучало с верхней полки. Это про- снулась еще одна попутчица — Наденька, девочка лет восьми. Она то- же ехала к маме в Казахстан. Освоившись, она очень вежливо, об- ращаясь к кому-либо из нас, спрашивала: «Как вы думаете, сколько лет моей маме?» И, убедившись, что ответ неправильный, отвеча- ла как-то очень по-взрослому: «Моей маме много лет, уже пятьде- сят шесть». И замолкала, вглядываясь, какое впечатление произвела своим сообщением. Она явно хотела поговорить на эту тему, и в оче- редной раз после ее вопроса я спросила у нее о семье. И вот что по- ведала эта маленькая мудрая девочка. Из нехитрого рассказа мы узнали, что у нее две старшие сестры, маленький племянник, мама, папы нет, погиб папа, когда ей было два годика. Девочка росла, жизнь продолжалась. Но дом разваливался. Мама постепенно совсем отча- ялась и стала пить. «Продали уже все. И коров, и курочек, и мебель, и… все-все»,— очень уж спокойно и грустно произнесла Наденька. Понят но, что говорила она это не в первый раз. И мне показалось, что при этом она как бы искала не сочувствия, нет. А какой-то под- сказки, помощи в решении большого вопроса, ценой в целую жизнь, которую ей предстоит еще прожить… В путешествие к Черному морю взяли ее практически чужие лю- ди — мать и сын. Юноша лет восемнадцати был поздним ребенком. Мама Люба — женщина старше пятидесяти лет — души в нем не чая- ла. Но и этой девочке уделяла должное внимание. Ее естественная доб- рота проявлялась во всем: и как устраивала она детей, и как терпеливо сама забиралась на верхнюю полку (мест внизу не было), и как забот- ливо два раза в день кормила детей, доставая и раскладывая на столи- ке нехитрую снедь, которой снабдила в дорогу сестра. Провожали их весело, гостинцы были добротно упакованы во множество сумок. Лю- ба не сопротивлялась. Ловко, несмотря на свою полноту, она сновала из коридора то в одно купе, то в другое, то подходила к окну и махала родне рукой. Девочка застыла у окна. На спине у нее был аккуратный рюкзачок, одежда чистенькая, новая. Она ласково смотрела на молодо- го человека, который махал ей рукой и строил смешные рожицы. Ока- зывается, это и был племянник тети Любы. Он же муж одной из сестер Наденьки, которая ждала его в Казахстане у матери и нянчила сына. Вот такое запутанное родство. Воистину поверишь, что в шестнадца- том колене мы, все живущие на земле, родственники. За долгую дорогу невозможно остаться равнодушным к судьбе тех, кто едет рядом с тобой. Вот и мы с Надеждой всей душой откликну- лись на беду Наденьки. Любовь то и дело вздыхала: «Как я повезу ее к матери? Что там в нищете и в пьяном соседстве будет делать ребе- нок? А ведь учится она хорошо. Да еще бегает ухаживать за 90-лет- ней бабушкой». Настал последний день нашего совместного путешествия. Вещи были собраны, чай выпит. Поезд приближался к Петропавловску. Я оставалась, а они, попутчики, выходили. Пути их расходились, так как далее они ехали в разные города Казахстана. Наденька сидела между Любой и Надеждой и вопросительно смотрела на меня. Я по- няла и подарила ей свою книжку, которую она читала ночью. Затем спела им на прощанье новую песню «Сарафанное лето». И вдруг произошло нечто неожиданное. Надежда прижала к себе маленькую Наденьку и сказала тихо: «Поедем со мной, девочка. По- гостишь у моей мамы, а потом я съезжу с тобой к твоей маме. Поеха- ли?» Наденька закрыла глаза, крепко обняла Надежду и весело ска- зала: «Поехали, поехали». Люба, ее сын и все мы, пораженные предложением Надежды, мол- чали. У Любы по щекам текли слезы. «Горемычная! При живой-то матери…» — шептала она. А поезд уже остановился. Все засуети- лись. Из нашего вагона выходило 12 человек. Я провожала своих попутчиков, как родных, целовала то Любу, то Наденьку, то Надеж- ду. А они складывали мне на стол все, что у них осталось: помидо- ры, яблоки, чай, сахар… А я все говорила: «Наденьку берегите. Спасибо. До свиданья»… Храни вас Господь, добрые люди. 5—9 августа 2007 г., Анапа — Красноярск |