Из-за тебя

 

Я рано поняла, что моя мать не такая, как все. Она была толстой, вечно потной женщиной. Маленькие глаза, которые казались вообще щёлочками из-за рыхлых, объёмных щёк, всегда смотрели как-то злобно и с недоверием. Она вечно была недовольна. Абсолютно всем. Но, в первую очередь, мной.

Когда родители других детей приходили в детский сад, они улыбались, гладили своих малышей по волосам, спрашивали, как прошёл день. Я же ждала прихода матери со страхом. И всегда оказывалась права. Она ругала меня за грязные коленки, сбившийся на бок хвостик. А если что-то из одежды оказывалось порванным, гневу мамы не было предела. Всю дорогу домой я выслушивала, сколько денег уходит на то, чтобы меня накормить и одеть, а я, такая неблагодарная… Если я вдруг начинала плакать, мать тянула меня за ухо, призывая успокоиться.

Самыми счастливыми днями были выходные. Тогда мама отвозила меня на дачу к бабушке, и я утопала в ласке, начинала улыбаться. Бабушка в буквальном смысле не выпускала меня из рук, постоянно целовала, щекотала, обнимала. Я спала у неё на плече. К вечеру воскресенья я мрачнела и переставала смеяться. В ожидании матери я смотрела на часы, но это ожидание было отнюдь не радостным. Я часто спрашивала бабушку, почему я не могу жить с ней, а она отвечала совершенно серьёзно:

– У тебя есть мама. Я не могу забрать тебя к себе.

А потом отводила глаза. Только повзрослев, я поняла, что она боялась собственной дочери и никогда не заступалась за меня.

Часто я слышала от матери:

– Из-за тебя…

По её словам, из-за моего существования она не могла найти себе мужа, не могла устроиться на какую-то работу, ходить в бассейн и в театр.

Я быстро росла, и это тоже ставилось мне в вину. То и дело мать восклицала:

– Сколько денег уходит на одни твои колготки! Я не миллионерша, а всего лишь бухгалтер.

Сладости мне покупала только бабушка, ведь мама считала, что я их не заслуживаю. У нас в доме были и конфеты, и зефир, и печенье. Всё это мама поглощала в огромных количествах. Если я оставалась дома одна, моей самой большой радостью было украсть несколько конфет из заветного мешочка в правом ящике кухни.

– Из-за того, что ты болеешь, я вынуждена идти на больничный! И мне не доплатят в этом месяце!

Она не жалела меня даже, если был жар и я бредила, мама фыркала и, очень раздражённая, практически кидала в меня таблетками.

Когда мне разрешалось смотреть телевизор, моим любимым развлечением были отнюдь не мультики. Я смотрела новости и размышляла. Мне казалось, что если упал самолёт или загорелась машина, нужно искать маленькую некрасивую девочку с тоненьким мышиным хвостиком. Это всё произошло из-за неё.

В шесть лет у меня совершенно неожиданно начался солнечный дерматит. Это обнаружилось случайно. Мы с бабушкой пошли на речку и провели там несколько часов. Дома я покрылась красными пятнами и язвочками, у меня поднялась температура. Бабушкина соседка, педиатр по профессии, посоветовала, чем лечить, а потом сказала:

– Нужно мазать её защитным кремом, а лучше вообще пока не пускать на солнце.

Когда моя мать узнала о произошедшем, она сразу изрекла:

– Ну вот! Теперь из-за тебя я никогда не попаду на море!

Чтобы успокоить меня, бабушка рассказала по секрету, что мы и так никогда бы не поехали на море – мама не умеет плавать и сама страдает солнечным дерматитом.

Однажды в детский сад пришла преподавательница по гимнастике. Из всех шестилеток она отобрала только меня и ещё одну девочку на бесплатные занятия. Тренер увидела во мне способности. Мама той девочки заулыбалась, узнав, что у её дочери есть талант, сказала, что обязательно приведёт девочку на занятия. Реакция моей матери была абсолютно противоположной.

– Мне всё равно, – сказала она. – У меня нет ни времени, ни желания тратить два часа в день ради её занятий.

– У девочки потрясающие способности, – сказала тренер. – Она может стать чемпионкой страны!

– Нет у неё никаких способностей! – отрезала моя мать, и разговор был окончен.

В школе я училась отлично, а иначе и быть не могло. За каждую четвёрку мне полагался подзатыльник. Чтобы избежать его, мне необходимо было лучше делать уроки.

Во втором классе я увлеклась рисованием. Это не отнимало много времени, потому что кружок начинался сразу после уроков. Учительница очень хвалила мои работы. Часто, если не было определённого задания, я изображала девочку в купальнике на большом ковре. Мне очень хотелось заниматься художественной гимнастикой, танцевать с лентами и мячами. Но всё это я могла осуществить лишь на бумаге.

Однажды, когда мне было одиннадцать лет, я увидела, что мама плачет. Она сидела на диване, уткнув лицо в ладони, и громко всхлипывала. Помню, как подошла к ней, погладила по спине, спросила: «Что случилось мамочка?»

Уж лучше бы я не спрашивала, потому что ответом был крик:

– Уйди отсюда, чертовка! Из-за тебя вся моя жизнь не складывается!

– Но почему?

– Он не захочет здесь жить! Кому нужна чужая девчонка?! Уйди!

Я не стала больше спрашивать, потому что это могло повлечь за собой ещё большую агрессию и слёзы. У бабушки я выведала, что мама влюблена в какого-то мужчину, но он не хочет с ней иметь никакого дела.

– Это из-за меня? – спросила я в ужасе.

– Конечно, нет, глупенькая! Просто у твоей мамы очень тяжёлый характер. К тому же она стеснительна и не может сказать мужчине, что он её симпатичен.

– Но она во всём обвинила меня!

Бабушка лишь тяжело вздохнула. Ей было жаль меня, но она ничего не могла поделать.

В тринадцать лет я влюбилась в одноклассника. Это был новенький. Его звали Саша. Светло-голубые глаза мальчика смотрели как-то отрешённо. Когда он улыбался, на его лице появлялись очаровательные ямочки.

Я не знала, как себя проявить, и написала ему записку. Он нашёл её, а потом высмеял мои чувства перед всем классом. Я покраснела, от волнения и гнева у меня стали отниматься руки. Через пять минут насмешек и позора я потеряла сознание и упала на парту. Первым на помощь прибежал тот самый мальчик. Он брызнул мне на лицо водой, а потом стал с силой растирать уши. Все его действия мне помогли, и я пришла в себя. Позже, когда Саша провожал меня домой и извинялся за тот позор, который мне пришлось пережить, он рассказал, что его мама часто теряет сознание, а он ей помогает.

Мы попрощались у подъезда, а дома меня ждало ещё одно потрясение.

– Ты – маленькая потаскушка! – кричала мать. – Любовь вздумала закрутить! Мать тут должна сохнуть в одиночестве, а она будет с парнями любезничать! Не бывать такому!

У меня и в мыслях не было ни с кем любезничать. И страдать от неразделённой любви в то время мне нравилось даже больше, чем ходить на свидания. Но мама за одну минуту лишила меня любых мыслей и желаний. С тринадцати лет я жила в полностью осознанном страхе обидеть или огорчить маму.

– Из-за твоих репетиторов я не могу купить себе новое платье! Хожу в тряпье, лишь бы доченька воплотила свою мечту – стать учительницей! – сказала мне мама за неделю до первого экзамена в педагогический институт.

Я очень хотела стать учителем русского языка и литературы. Эта была единственная мечта, которой моя мамочка не могла меня лишить. Пятёрки по математике и всем точным наукам рисовались в журнале исключительно за мой покладистый характер и успехи в словесности. Я не смогла бы стать ни бухгалтером, ни экономистом. У меня просто не было склонности к математике. Это был единственный недостаток, с которым мама смирилась ещё в младшей школе и не боролась.

После её слов я вновь почувствовала себя обязанной. Я должна была идеально сдать экзамены и поступить в институт, чтобы оправдать мамину экономию. И у меня всё получилось. Экзамены я сдала блестяще. Одна пожилая профессор из комиссии после моего ответа по русской литературе даже заулыбалась, похлопала меня по ладони и сказала:

– У вас большое будущее, деточка!

Мне хотелось в это верить. Раз не удалось стать гимнасткой, то все свои нерастраченные силы, энергию и любовь я вложу в детей. Я буду влиять на их умы и сердца, ученики буду уходить от меня одухотворёнными, с жаждой жить и творить.

Такими возвышенными были мои мечты, но реальность оказалась немного иной.

В институт меня приняли. Мама была довольна, хотя и пыталась найти нечто отрицательное в моё выборе.

– Ты вечно будешь нуждаться в деньгах, – говорила она. – Из-за тебя и я проведу старость за чертой бедности. Ты не сможешь меня обеспечить.

Я не вслушивалась в её слова. Счастье, наполнявшее меня, защищало сердце от новых ран и обид.

Жизнь в институте шла интересно и до обидного быстро. Я успевала ходить на лекции, участвовать в кружке сольного пения и рисования, писала стихи и рассказы. И всё равно у меня оставалось не растраченное время и силы. Я хотела, как можно позже возвращаться домой, гуляла с подружками, ходила в кино. Но мама упорно ждала меня. За все пять лет мне ни разу не удалось прийти домой, и застать её спящей. Она всегда встречала меня упрёками. Я взрослела и переставала обижаться, просто не замечала её придирки и окрики.

В двадцать лет я начала понимать, что чем больше я не замечаю маминых претензий и обвинений, тем больше это её злит. Если бы я, как раньше, старалась ей угодить и извиниться, она бы цеплялась ко мне меньше. Но я почти не слушала её. Мы не разговаривали неделями.

На пятом курсе обучения я пошла работать в свою же школу. Во-первых, этого требовали два месяца практики. Во-вторых, я хотела сама зарабатывать на жизнь. Мне надоело слушать «из-за тебя я не могу купить себе новую одежду», «слишком много денег уходит на питание».

Получив первую зарплату, я принесла её домой и молча положила перед мамой на стол.

– Что это?

– Теперь я буду отдавать долги.

– Уже поздно, – ответила мама. – Из-за тебя моя молодость и мужчины прошли мимо. Теперь мне не нужно столько денег, их просто не на что тратить.

Я не приняла её слова в серьёз, потому что знала, и понимала, что не я виновата в её личном несчастье. Бабушка рассказала, когда мне исполнилось двадцать лет, что мама просто не воспринимала ухаживания мужчин, хамила им, либо выставляла слишком много требований к поведению и внешности. Никто не страшился, что у неё есть дочь, все боялись её самой.

Деньги всё же понадобились. Я затеяла ремонт. Вначале мама сказала, что раз мне захотелось отремонтировать кухню и ванную комнату, я и должна всё оплатить. Тогда мне пришлось объяснить ей, что в таком случае ремонт закончится лет через десять. И она сдалась, и стала помогать деньгами.

А потом я встретила Женечку. Через год после окончания института меня назначили классным руководителем в пятом классе. Детки очень обрадовались, когда увидели меня, и мы сразу подружились.

На первом же родительском собрании мне очень понравился один молодой папа. Он отличался от других какой-то задумчивостью, отрешённостью, и смотрел на меня, не отрываясь, в течение всего собрания. Мужчина не покидал класс, пока не ушли все родители. А потом сказал мне, опуская лишние ухаживания:

– Я одинок, Сашка растёт без мамы, потому что она умерла год назад. За полтора часа я сумел полюбить вас. Поймите меня правильно, я не ищу новую хозяйку в дом и новую маму ребёнку. Но за неделю Сашка столько рассказывала о вас, а сегодня я увидел подтверждение всем её словам. Разрешите пригласить вас на свидание в субботу вечером.

Сказать, что я была ошеломлена – это значит, ничего не объяснить. Я смотрела в его голубые глаза и понимала, что хочу жить с этим мужчиной, жалеть его, успокаивать, любить, быть матерью его дочери и родить новых, общих детей. Я уже видела наше счастливое будущее.

– Я согласна.

Мне нужно было с кем-то поделиться новостью. Мама не смогла не заметить моего счастливого лица, но я не стала ей ничего объяснять. А вместо этого просто взяла телефон, закрылась в своей комнате и позвонила подруге. Та искренне обрадовалась новостям и пожелала мне удачи. Мама так ничего и не узнала, а я в субботу отправилась на свидание с отцом своей ученицы.

– Я иду в ресторан, – сказала я маме, когда она начала допытываться, куда собирается её дочь.

В следующую минуту на меня излился поток брани. В очередной раз я услышала, что неблагодарна, что желаю скорейшей смерти собственной матери. А я улыбалась и одевалась, потом поцеловала маму в лоб и ушла. Мне хотелось плакать от обиды. Матери моих подруг радовались за дочерей, сопереживали их невзгодам, и только моя ненавидела меня всем сердцем.

Вечер в ресторане проходил просто прекрасно. Мы пили вино, ели вкусные блюда, разговаривали. Когда вина было выпито достаточно для того, чтобы переступить через все условности, Женечка взял меня за руку.

– Расскажи мне о себе!

Вначале я стеснялась и говорила о себе лишь с точки зрения автобиографии, но потом эмоции взяли верх, и я стала говорить о матери. Слёзы покатились по щекам, я жаловалась и всхлипывала. Женечка сжимал мою ладонь, терпеливо слушал, а потом сказал:

– Переезжай, а потом мы поженимся.

Я обещала подумать.

В тот вечер мы целовались у подъезда, я была счастлива, полна надежд на счастливое будущее. А спустя пол часа рыдала в своей комнате. Мама встретила меня упрёками, сказала, что чуть не умерла, пока меня не было дома, что она никогда не даст мне оставить её, а если я уйду, она проклянёт меня и весь мой род. В истерике я кричала:

– Ведь ты ненавидишь меня всю жизнь! Так отпусти!

– Нет! Я растила тебя, отказывая себе во всём! Теперь ты обязана вернуть долги.

Через неделю молчания я собрала чемодан и переехала жить к Жене. Мы были счастливы. Он признавался мне в любви, дарил цветы, ухаживал з мной и дочкой, как только мог. Это был первый и единственный мужчина, с которым я была близка.

Бабушка узнала, что я уехала от мамы, и пришла ко мне на работу. Она уговаривала меня вернуться, говорила, что я разрываю сердца им обеим.

– Бабуля! Ты вышла замуж и родила ребёнка. Ты была счастлива с дедушкой?

– Конечно, пока он не погиб!

– Мама тоже была счастлива с каким-то человеком, ведь на свет появилась я.

– Там всё было по-другому, внученька.

– Не важно! Так почему же мне нельзя быть счастливой? Почему я не могу выйти замуж, родить любимому человеку детей.

– Вы мало знакомы, и он старше тебя на десять лет… – робко ответила бабушка.

– Какая разница! Дайте мне дышать свободно! Дайте мне жить!

Я заплакала, а бабушка ушла. Мне было тяжело осознавать, что это любящее сердце переживает за меня, но Женя меня успокаивал. Он говорил, что я должна стать взрослой, оторваться, наконец, от опеки двух престарелых женщин. И я верила ему, его доводы меня успокаивали.

Через месяц мама позвонила и сказала, что бабули не стало.

– Можешь прийти на похороны, – сказала она.

Я не могла не пойти. Бабушка любила меня всю жизнь и переживала до последней минуты за наши с мамой отношения.

Женечка предложил мне помощь, захотел пойти со мной. Но я отказала, потому что не знала, что может выкинуть моя мать.

Опасалась я не зря.

Когда я сидела и плакала у бабушкиного гроба, мама подошла и опустила мне руки на плечи. Я замерла в надежде, что она решила примериться с дочерью у гроба собственной матери.

– Она умерла из-за тебя, – услышала я шёпот.

Комната покачнулась перед глазами, мне даже пришлось ухватиться за край гроба, чтобы не упасть. Гнев захлестнул сердце, вытеснив на время боль от потери родного человека. Слова стали вырываться из меня прежде, чем я успевала их обдумывать.

– Как ты можешь так говорить!

Я шептала, словно боялась, что могу побеспокоить холодное тело, лежащее в гробу.

Мама была не столь щепетильна. Она решила устроить скандал на людях.

– Ты свела её в могилу! Она переживала, у твоей любимой бабушки постоянно поднималось давление! Даже в последнюю минуту она думала и говорила о тебе!

– Ты была рядом? – спросила я по-прежнему шёпотом.

– Нет! Она умерла в одиночестве!

– Так зачем ты не забрала её к себе?

Это спрашивала бабушкина подруга. Из огромного чёрного платка выглядывали только глаза, горевшие гневом.

– Она бы не стала со мной жить, – ответила мама, значительно понизив голос, и даже оглянулась на гроб.

– Вот видишь, с тобой никто не хочет жить! Твоя мать, пухом ей земля, предпочла умереть в одиночестве! Твоя дочь решила устроить собственную жизнь вдали от тебя! Если бы не смерть Валечки, я бы ни за что не осталась с тобой под одной крышей!

Словно в один миг обессилев, мама резко опустилась в кресло и закрыла глаза. Я сразу же бросилась к ней.

– Что с тобой, мама? Может быть воды принести?

– Уйдите все вон!

Следующие несколько лет я узнавала о состоянии здоровья матери только от соседей. Сама она по какой-то причине не желала со мной общаться. Во время похорон и после она не проронила ни слова. А потом, когда я звонила – не брала трубку. Первое время я приезжала, боясь обнаружить маму без сознания. Но встречала её живой и здоровой. А она провожала меня фразой:

– Уйди вон!

Я прекратила приезжать, зато приспособилась расспрашивать о ней у соседей.

Через год я родила первого сын, ещё через полтора года – второго. Но не была полностью счастлива. Меня встречал из роддома муж, свекровь, приёмная дочь. Но родной матери среди них не было, хотя я не была сиротой.

Как-то зимним вечером, моим мальчикам тогда было уже пять и шесть лет, мне позвонила соседка и сказала, что мама попала в больницу с обширным инсультом. Я сразу же поехала к ней. Она тихо спала, и мне пришлось просидеть на стуле больше часа, пока мама очнулась.

– Не гони меня! Я хочу тебе помочь!

А она не могла меня прогнать, потому что у неё отнялась речь. Я взяла маму за руку, но она не смогла сжать мою ладонь.

По её щекам текли крупные слёзы. Мы плакали вместе. Второй раз в жизни мне было искренне жаль маму. До этого я всё больше жалела себя. Мама силилась что-то сказать, но получалось нечленораздельно. С того самого вечера я ездила в больницу каждый день, потом договорилась с врачом, и за небольшое вознаграждение маму устроили в реабилитационный центр. Она потихоньку поправлялась, заново научилась писать и говорить.

– Я хочу увидеть внуков, – сказала она мне однажды. Это было через пол года после нашего негласного примирения.

Женька меня отговаривал. Но я была рада маминой инициативе, и детей привезла! Мельком взглянув на них, она скривила недовольную гримасу и сказала:

– Они похожи на твоего мужа!

Дети покраснели, словно в том, что они похожи на отца, была их вина, и вообще – это очень стыдно.

– Что же в этом плохого? – спросила я.

Мне не хотелось верить, что все перемены в мамином поведении – лишь временные.

– Это значит, ты полностью в его власти, у тебя нет ничего своего. Какая гадость!

– Мама, я хочу домой, – сказал младший сын.

– Это не наша бабушка, – сказал старший.

– Хорошо, мы сейчас поедем, – был мой ответ.

– Конечно! Эти сопливые мальчишки дороже тебе собственной матери! Вот и собралась меня бросить!

– Мама! Что ты такое говоришь! Это же нельзя сравнивать! И я не бросаю тебя! Если бы это было правдой, разве стала бы я выхаживать тебя столько времени! Ты дорога мне, как мать – но ведь это мои дети. Я всех люблю!

– Всех любить невозможно! Это всё ложь! И никто не просил тебя за мной ухаживать! Перетрудилась, наверное! – она кричала и краснела, глаза в бешенстве бегали по нашим лицам и всё никак не могли хоть на ком-то остановиться.

– Мама! Это тётя не наша бабушка! – повторил своё предположение старший. Младший сын просто заплакал.

Мы уехали домой, а утром я узнала, что у мамы случился второй обширный инсульт.

Она не оправилась от него, и, не приходя в сознание, умерла через неделю.

На похоронах соседки судачили, что мою мать наказал Бог. Муж успокаивал меня, как мог, но рыдания не прекращались. Я всё время винила себя, считала, что мама умерла из-за меня, что я разозлила её, покинула, не вызвала вовремя скорую помощь.

Только через год боль стала угасать. Рассудок взял власть над сознанием, и я стала понимать, что во всех своих бедах мама была виновата сама.

– Я умерла из-за тебя, – часто твердит мама в моих снах.

А я отвечаю:

– Из-за тебя я люблю своих детей как никто другой в мире, и хочу, чтобы они были счастливы! И сделаю для этого всё возможное! Спи спокойно!

Она улетает, а я просыпаюсь с улыбкой.