У Ральфа теперь много свободного времени. Он на привязи у

полусгнившей конуры, притулившейся к бытовке на огороде. Несколько

грядок с зеленью, стареющая яблонька, кусты смородины, малины,

огороженные дряхлым штакетником. Вокруг такие же огороды. Там

кудахчут куры, снуют кошки. Изредка прошуршит мимо крыса.

Большое беспокойство доставляют спешащие на свои огороды люди.

Сначала Ральф облаивал каждого. Но потом, узнавая их, в сладкой

дрёме, лишь поводил ушами и проверял сонным взглядом через

полуоткрытые веки.

Сюда Ральф переселился недавно. Раньше он жил в добротном сарае

в соседстве с двумя коровами. Хозяин регулярно по утрам выпускал

его погулять по окрестностям, пока хозяйка доила бурёнок. Коров

уводили на луг, привязывали цепями к кольям, а Ральфа возвращали

в тёмный и душный сарай.

Корм приносила мать хозяина, хлопотливая добрая старушка. Она

ласково разговаривала с Ральфом, ворча на сына со снохой. Но и с

нею общение было недолгим.

Особенно нравились ему игрища ребят, на которые его брал сын

хозяев. Это были лучшие, незабываемые дни. В летние каникулы

своего юного хозяина Ральф упивался свободой и возможностью

излить свою любовь к людям с утра до вечера. Он возвращался в

сарай уже потемну, усталый, но счастливый. Коровы были уже в

сарае. От них исходил аромат молока и душистых летних трав. Ральф

долго не мог уснуть, а во сне продолжал радостно повизгивать.

Наступила зима, а вместе с нею и страдания Ральфа. Прогулки

становились всё короче: хозяевам было недосуг, а юноша появлялся

редко. Ральф уставал от постоянного напряжённого ожидания общения

с людьми, от невозможности показать им свою преданность и любовь.

Очередное лето не принесло ожидаемого счастья. Хозяева свезли коров

на бойню. Сарай опустел, он стал не нужен, соседи растащили его

на дрова и запчасти. А Ральф переселился на огород к старушке.

Жизнь хозяев пошла наперекосяк. Алкоголь отвратил их от хозяйства

и повседневных бытовых обязанностей. Молодой хозяин повзрослел,

его заняли другие увлечения. Скоро прогулки Ральфа и вовсе

прекратились. А после того, как, однажды отпущенный погулять, он,

в порыве излить радость свободы необузданным движением, задушил

курицу соседки, его и вовсе перестали отвязывать от конуры.

Сначала Ральф терпел. Собачья гордость не позволяла ему отправлять

естественные надобности «по месту жительства». Это страдание было

более тяжким, чем оттого, что он забыт и не нужен. Нестерпимо

стыдясь, не в силах превозмочь натуру, Ральф опростался поблизости,

насколько хватило длины привязи. Он и в последующем делал это,

оглядываясь, выбирая моменты, когда затихали куры и кошки и не

надоедали дразнящие мальчишки. Вся его природа гордой благородной

овчарки сопротивлялась необходимости творить это безобразие.

Страдания становились невыносимыми.

А хозяин всё не приходил. Не радовал и хороший корм ласковой

старушки. Тоску отягощали воспоминания. Всё реже становились

посещения молодого хозяина. Ральф радовался им, он ждал, просил:

«Отвяжи! Пойдём, поиграем!» Не выплеснув всей накопившейся ласки

и преданности, Ральф снова оставался один, наедине со своим стыдом

и воспоминаниями.

Он лежал неподвижно часами, не реагируя ни на живность, ни на

погоду. Его сущность переставала быть собакой. И сердце Ральфа

остановилось.