22 июня 1941 года. Деревня погрузилась в тревогу. Уже спустя три дня на центральной площади (большая поляна с трибуной посередине) стояли несколько грузовых автомашин со скамейкам на борту. На площадь шли семьями, мамы и папы в обнимку, дети жались к ним. Женщины плакали. Мужчины плотно сжимали зубы, сдерживая рыдания. Другие, наоборот, неестественно веселы, пытаются петь залихватские песни. Дети притихли, чувствуя тревогу родителей. Короткий митинг и отъезд машин с нашими отцами в никуда. Из ушедших тогда вернулся уже после войны, один человек, наш сосед, который вскоре после возвращения из лагеря (за то, что побывал в окружении) умер.

Жизнь изменилась сразу и жестко. Женщины заменили мужчин на всех работах. Это при том, что они не были обучены предложенным им профессиям в большинстве своём. Прекратилось поступление каких-либо товаров первой необходимости. Все производства перенацелены на выпуск военной продукции: снарядов, миномётов, пулемётов, одежды и продовольствия для бойцов. Всё для фронта, всё для победы.

Мне было 5 с половиной лет, старшему брату 9 лет и всего один год сестрёнке. Мама пошла работать на элеватор (это комплекс сооружений для хранения зерна). Рабочий день длился десять часов. Мы были предоставлены сами себе: варили пищу, ухаживали за годовалой сестрой, вели хозяйство (корова, хрюшка, овцы, куры). Заготавливали топливо, сено. Водили зимнею порой (а зимы были жестокие, морозы в 40 градусов – не редкость) корову на водопой к колодцу за 2 километра. Воду для питья и готовки пищи привозили на бричке, в бочке. Для этого маме на работе выдавали жетоны. 1 жетон – 1 ведро.

Трудности начались сразу. Стали поступать беженцы из занятых немцами территорий: украинцы, поволжские немцы, чеченцы, ингуши. Мы перебрались поближе к элеватору в земляной барак. У нас постоянно кто-то жил из эвакуированных. Вскоре мама привезла из соседнего колхоза свою старшую сестру с сыном. В колхозах забирали для фронта всё: зерно, овощи, не забирали только корову. Без коров и картошки все бы просто погибли от голода. В колхозе, где жила мамина сестра, хлеб пекли из лебеды, которая росла повсюду как сорняк. Хлеб был твёрдый, чернее казахстанского чернозёма.

Помню, в первую военную зиму мы пошли с мамой в соседний березняк, чтобы добыть топлива. Война началась в начале лета и никто не успел сделать заготовки на зиму. Шли по пояс в снегу. Мама срубила берёзку и тащила её за комель, я плёлся позади, держась за ветки дерева. Вскоре на месте березняка остались лишь пеньки. Зима была суровой. Избы заносило снегом по самые трубы на крыше. Откапывали сосед соседа. Изнутри самостоятельно выбраться не у всех получалось.

Что ели? На элеваторе втайне от начальства работникам выдавали по несколько горстей отходов от переработанного зерна. Зерно пропускали через самодельные жернова: два плоских круглых камня, нижний неподвижен, верхний прокручивался вручную за встроенную в него рукоятку вокруг центрального штыря, вмонтированного в нижний камень. В отверстие сверху подсыпали зерно. Вращаешь медленно, получается мука боле мене мелкого помола, вращаешь быстрее - из под жерновов идёт крупа.

Чаще всего варили «затируху». Это мучные катышки, сваренные в молоке. Молоко нашей коровы Жданки спасло всю семью. Сметану и масло мама возила иногда на рынок в соседний (60 км) город. На вырученные деньги покупала нам одежду.

Зима. На окнах витиеватые, не естественной красы, рисунки инея. От горящей печки тепло и уютно. Открывается дверь, в комнату врывается облако морозного пара. Входит человек в солдатской шинелишке. На голове летняя пилотка с опущенными на уши створками. Руки в рукавах шинели. Задубелые от мороза ботинки, обмотки. Лицо в инее, под носом сосульки. Молча, садится на табуретку у входа. Дует в ладошки, отогревая дыханием пальцы. Мама молча встаёт, наливает миску горячей затирухи, даёт лепёшку хлеба. Солдат жадно ест. Отогрелся. Не проронив ни слова, засобирался. Поклонился и вышел. Куда? Что с ним сталось? Неизвестно. И таких случаев было много.

Стужа. На станции останавливается товарный поезд. Открываются конвоирами двери вагонов. Выходят одетые по-летнему мужчины, женщины в длинных кавказских платьях до пят, дети. На одеяло, расстеленное тут же на земле, высыпают остатки кукурузы. Делят на кучки по количеству людей. Забирают зерно в карманы. Людей усаживают в подошедшие сани. Увозят. Их распределяют по семьям в близлежащих селениях. Это чеченцы, ингуши. По распоряжению И.Сталина их, в предвидении оккупации, переселяли с территорий их проживания в другие районы страны, в основном в Казахстан. Многие остались жить в нашем посёлке. С детьми этих переселенцев мы учились в одной школе, дружили.

Брат вскоре оставил учёбу и пошёл работать. Был подмастерьем (маслёнщиком) в дизельной, забойщиком скота на мясокомбинате в городе Троицке. Его детство закончилось, не начавшись. Семилетку он заканчивал уже после войны в вечерней школе.

Картофеля сажали много, с запасом. Поздно осенью подъезжает к дому машина. Всю картошку из нашего погреба грузят на неё. Для фронта, для победы. Никто не роптал. Все знали, там воюют отцы, братья. Им тяжело. Мама вязала носки, трёхпалые армейские варежки. Отправляла на фронт. Приходили ответы с благодарностью от солдат.

Летом 1942 года от отца, который был первоначально отправлен для службы на Дальний Восток, пришло известие, что их переводят на Запад. Мама напекла пирогов, сладостей и поехала в Челябинск. Там, полагала она, будут проходить эшелоны. Пробыла в Челябинске десять дней. Конечно, не встретила. Раздав солдатам в проходящих мимо эшелонах всю снедь, вернулась домой. От папы вестей больше не было. Много позже пришло извещение из военкомата, папа пропал без вести. Уже после войны вернулся наш сосед, о котором я уже говорил, Он был с отцом в том самом бою. Их эшелон остановили среди леса. Вблизи раздавалась канонада. Безоружным солдатам приказали идти в бой, контратаковать показавшиеся танки, оружие добыть в бою. Надо было закрыть брешь во Фронте. Большинство погибло под огнём и гусеницами танков. А тот наш односельчанин с группой солдат долго выходил из окружения, прятались по лесам и болотам. Вышедших из окружения после долгих проверок отправили в лагерь.

До 4 класса учился в своей деревне. Дальше надо было ходить в 7-ку в соседнее село за 7 километров. Группой 8-10 человек ходили пешком по открытой степи. Туда шли ночью. По сторонам выли волки. С началом войны их развелось невидимо. Морозы в тех местах 40 градусов – не редкость. Одежду продували ветры. Приходили в школу задолго до начала занятий, с запасом на непредвидимые случаи. В классах стояли печи. Их топили соломой, которая оставалась после уборки урожая зерна. Соломы требовалось много, она сгорала быстро, давая мало тепла. Классы были завалены соломой по самые подоконники.

Тетради выдавали бесплатно, но их было мало. Мы их готовили сами из газет. Писали между газетных строк. Чернила тоже делали сами из сока паслёна. Они были блёклые и быстро выцветали. Уроки делали при свете керосиновых ламп. Электросвет от дизельгенератора давали до определённого часа, после которого, моргнув для предупреждения, свет отключали.

Кино привозили раз в месяц – два на телеге, запряженной лошадью. Киномеханик крутил рукоятку проектора, движение на экране соответствовало скорости вращения. Электричество добывалось на генераторе велосипедного типа. Ребята крутили его по очереди в награду за бесплатный просмотр фильма.

Автомобилей было мало: ГАЗики, ЗИСы. В нашей деревне их не было вообще. Они появлялись лишь в уборочную страду, когда на элеватор везли зерно.

По болезни, а больше потому, что не во что было одеться и обуться, один год учёбы я пропустил. Летом, во время уборки урожая школьники привлекались для уборки колосков. Комбайны убирали зерно не очень чисто. Каждый колосок был на счету. Мы выстраивались цепью и шли после комбайнов, собирая то, что оставалось на поле.

1946 год в Казахстане был голодным. Зима началась неожиданно рано, и весь урожай остался под снегом. После схода снегов весной людям разрешил ручными косами косить полеглые хлеба. Но это не спасло положения. Люди ходили весной по полям и собирали то, что осталось от мёрзлой картошки. Готовили пищу из любой травы, собирали дикий лук и щавель. От голода спасали коровы и мелкий скот.

Один год жил и учился (в 7 классе) в уральском шахтёрском городе Коспаш. На шахтах там добывали лучший коксующий уголь для мартеновских печей. Шахтёрами были молодые ребята, в основном бывшие сельские. Город запомнился надоевшей до чёртиков овсянкой (самая дешёвая крупа), крепким запахом квашеной капусты и прогорклого растительного масла. В школу ходил в шахтёрской шапке, обутый в чуни (галоши с пришитыми к ним брезентовыми голенищами). Туда меня взял к себе мой двоюродный брат, чтобы помочь немного моей матери в содержании семьи.

Нынешние школьники не знают ни октябрят, ни пионеров, ни комсомольцев. А ведь это были ступени их роста, привлечения к жизни страны, становления как граждан своей Родины. Через все эти организации я прошёл и нисколько не жалею. Наоборот, считаю их школой своего взросления.

Во время летних каникул работал на сенокосе, на уборке урожая зерна. Помню, получил в своё управление пару быков и арбу. Я должен был возить сено с полей к коровникам под зимнее хранение. Рано утром запрягал своих быков в ярмо (устройство для головы быка на оглобле). Сам накладывал вилами в арбу сено из копён, периодически влезая наверх, распределяя кладь по всей площади и утрамбовывая сено. У коровников сено сбрасывал, укладывая его в скирд. Ближе к полудню - длинный перерыв на время, пока спадёт зной. Во второй половине дня ещё несколько ходок. Ночевал в полевом вагончике. Кормёжка в полевом стане щедрая. Карася в соседнем озере невпроворот.

В уборочную страду работали на зерновых токах. Это место, куда свозят зерно от комбайнов. Здесь его сваливают в гурты, многократно вручную плицами (большие жестяные черпаки) перелопачивая (перемещая с места на место) для просушки и предотвращения запревания зерна. Механическими веялкам производили первичную очистку зерна от половы (мелкой соломы и остатков колосков) Это было и трудное, и весёлое время. Вереницею непрерывно идут грузовые машины, увозя зерно с токов на элеваторы. Праздник труда и общения, вдохновения и восторга от слияния с природой, от сознания причастности к созиданию, к хлебу.

Спортом занимались стихийно. Без дела сидящих увидеть было невозможно. Мышцы сами требовали напряжения, нагрузки. Игры были разнообразные. Их набор был гораздо шире нынешних. По весне, когда появлялись первые проталины, играли в лапту, и взрослые, и дети. С появлением травки начинали играть в «чижик». Снаряжение самодельное, подручное: палочка длиной до пояса и сам «чижик» – размером с карандаш. Весь искус в том, чтобы без помощи рук, одной лишь палкой поднять в воздух «чижика» и ударом той же палки отбить его как можно дальше от очерченной площадки. Полевые игроки, ближайшие к упавшему «чижику», бросают его в площадку, ведущий старается отбить его. Попавший «чижиком» в площадку становится ведущим.

Очень популярной была игра в «чушку». По кругу делали лунки, в которые одним концом вставляли свои палки игроки. В центре круга делали лунку побольше, она называлась «котёл». В этот котёл ведущий пытается своей палкой загнать «чушку» (шайбу). Игроки, стоящие у лунок, препятствуют этому. В момент, кода такой игрок отбивает чушку, ведущий игрок может занять своей палкой его лунку. Ведущим становится зевака.

Повзрослев, играли в волейбол. Самодельные площадки были оборудованы чуть ли не в каждом дворе. Играли часами. Проигравшая команда уступала место другой, которая только что была в болельщиках.

В футбол играли с утра до вечера, заменяя проигравших болельщиками. Были виртуозы. Их не могло не быть.

Ну, и, конечно, играли в войну. У меня до сих пор шрам на лице от тех «боёв». Массовые «сражения» начались после просмотра фильма «2 бойца». Именно после него наши «выстрелы» стали сопровождаться звуками: Кх! Кх! Ды-ды-ды-ды!

От одного фильма до другого держались предпочтения в подражании их героям. После «Маугли», например, долго в разных концах деревни звучал гортанный клич Маугли. Ему тотчас же отвечал другой, третий.

В своём детстве я не знал и не видел игрушек из магазина. Сам вырезал ножом пугачи (пистолет с резинкой и гвоздём, где порохом служили спичечные головки), свистульки, луки и стрелы. Запускали самодельные змеи. Гоняли по дорогам обручи от бочек с помощью проволочной трости с загогулиной на конце для толкания этого обруча.

В последние три года своего детства жил в посёлке Комсомолец на берегу степной речки Тогузак. Лето там всегда знойное и сухое. Мы пропадали на речке, ловя раков, которых было неисчерпаемо. Купались до посинения и озноба. Бежали к костру из сухих трав и щёлкали поджаренных в костре раков.

Зимой игрища не прекращались. Часами гоняли на коньках-снегурках по укатанным дорогам. Популярным был хоккей с мячом. В каждой школе, в посёлке непременно была своя хоккейная и футбольная команда.

Учась в старших классах, пристрастился к лыжам. Всё время учёбы ни разу не уступал первенства в лыжных гонках и в лёгкой атлетике.

Сразу после окончания средней школы, пошёл в Военное Авиационное училище. Уходил из дома сразу после последнего экзамена, даже не сумев поучаствовать в выпускном вечере. Директор школы заполнил мой аттестат зрелости, и я отчалил в самостоятельное плавание по жизни.

Многие мои сверстники, сотоварищи по поступлению в военное училище, не выдержав трудностей первых же дней пребывания в условиях казармы, требований дисциплины (подъём, отбой, необходимость ходить в строю на приём пищи, на занятия, в баню) сошли с дистанции, отказались учиться. Меня эти трудности не пугали, они для меня, прошедшего военное детство, были привычной частью моей повседневной жизни. Они были собственно моей жизнью. Сам стирал и чинил своё обмундирование, меня не пугали наряды на уборку казармы, туалета, на кухню. Чем-то романтичным были для меня наряды в караул, когда с автоматом наизготовку стоял на посту, в ночь, в любую погоду. В такие минуты любой шорох и любая тень кажутся зловещими и враждебными. Не тяготила обязанность самому подвешивать бомбы под самолёт для учебных бомбометаний. Не в тяжесть, а в радость были тогда и потом полёты, которые проходили в разных, бывало и в чрезвычайно опасных ситуациях на Кавказе, над Ледовитым океаном и бескрайними просторами тундры, с посадками на лыжах на лёд и острова, над морями и горами, над тайгой и пустыней. Человек счастлив, когда его работа в радостном соприкосновении с его мечтой и возможностями.

Именно в те тяжёлые годы я научился не прятаться за спины товарищей, не искать лазеек и оправданий, чтобы не выполнить порученное дело, терпеть в любом деле. Решив задачу, не отступив, познаёшь восторг души. И тогда понимаешь, что тебе не надо иных похвал, что не прельщает пьедестал, лишь – упоение победой.