Кабул , 6 мая 1978 г.

Нур Мухаммед Тараки пребывал в возбужденном состоянии, часто вставал из-за своего рабочего стола и, заложив руки за спину, принимался ходить взад-вперед по кабинету. Уже пошла вторая неделя, как Военный революционный Совет, известивший страну о падении режима Дауда, передал всю полноту власти теперь уже просто Революционному Совету и сам влился в его состав. За эту неделю новый глава правительства, секретарь ЦК НДПА, халькист Нур Мухаммед Тараки еще не освоился со своим новым положением. В голове стоял сплошной сумбур, носились сотни идей, планов, перспектив. Очень трудно было сосредоточиться на последовательном решении отдельных вопросов. Тараки не мог унять своей радости, в очередной раз рассматривая стены и убранство бывшего королевского Дворца, затем Даудовской резиденции, а теперь его, Тараки, дома. Неужели после тридцати лет отчаянной борьбы судьба улыбнулась ему? Жаль, что только поздно добился он своей победы. Возраст уже такой, что пожить в полную силу, насладиться всеми теми многочисленными благами, о которых втайне мечтал всю жизнь, он не успеет. "Вот бы вышло так, что с этого момента, момента моей победы, отсчет моих лет пошел бы в обратную сторону. Но нет, не буду гневить Аллаха. Он сделал так, как считал нужным. Я бесконечно ему благодарен".

Тараки подошел к окну и раскрыл его. С огромным удовольствием полной грудью вдохнул прохладный воздух утреннего Кабула. Солнце поднялось уже довольно высоко над горами, осветило панораму города. Подобно снежным горным вершинам блестели купола многочисленных мечетей. Город проснулся. Приступили к работе кари, муэдзины, хатыбы, призывая народ к совершению утреннего молебна. "Аллаху Акбар! Тебе мы поклоняемся и просим помочь! Веди нас по дороге прямой! По дороге тех, которых ты облагодетельствовал, не тех, которые находятся под гневом и не заблудших". Эти слова, ежедневно по несколько раз произносимые каждым мусульманином в эти утренние часы, зазвучали тысячами голосов во всех убогих хижинах и роскошных дворцах, государственных учреждениях, воинских частях, тюрьмах, мечетях Кабула. Нур Мухаммед Тараки вместе со своими согражданами тоже обратился к Всевышнему, преисполненный великой благодарности за счастливый поворот судьбы. Президент стал изучать свою столицу с новых позиций. Он чувствовал, как просыпается его город. Именно чувствовал, потому, как с высоты окна не мог видеть все детали пробуждающегося города. Тараки чувствовал, как многочисленные хижины, похожие на выдолбленные в горах ласточкины гнезда, жадно впитывают серыми глиняными стенами солнечное тепло. Сонные ребятишки, босые и полураздетые, мало отличающиеся цветом кожи от стен хижин, выползают из под старых, драных одеял, и выходят на пыльные дворики встречать солнце. Дукканщики поднимают жалюзи витрин своих маленьких тесных магазинчиков-дукканов. Уходят в горы водоносы. Подростки, нахлестывая медлительного ишака, везут арбу дров на базар. Ближе к центру Кабула, улицы двух-трехэтажных зданий госучреждений чередуются с кварталами роскошных особняков, принадлежащих в основном правительственным чиновникам, муллам, имамам и представителям других высоких слоев духовенства и интеллигенции. Высотных современных зданий в Кабуле мало. Тараки подумал, что придет время, и он всерьез займется благоустройством своей столицы. Не хотелось думать, что совершившийся военный переворот, который для НДПА представляется как Великая апрельская революция, возлагает на партию огромную ответственность по удержанию и укреплению власти. Не хотелось сейчас думать о многочисленных соперниках, врагах, предателях, не принявших сторону революции, открыто объявивших "джихад" новому правительству. Что-то надо было делать, что-то предпринимать существенное. Тараки вдруг поймал себя на мысли, что ему не хочется работать, думать о таких серьезных вещах. Он продолжал упиваться счастьем. И это мешало ему работать. Неделя его пребывания в королевском дворце оказалась почти бесплодной. Раннее он много раз, в разные периоды борьбы и особенно в Даудовских застенках, мысленно представлял себя главой правительства. Тогда он четко знал, как будет действовать, с чего начнет свое правление. И вот - власть уже в руках, а Тараки затрудняется в своих действиях.

Улицы города заполнились потоками автомобилей. Почти все желто-канареечного цвета автомобили создают характерную раскраску улиц. Многие автомобили имеют весьма неприглядный вид: неухоженные, с облезлой краской и помятыми корпусами. Их владельцы не стремятся скрывать возраст машин. Мерный автомобильный гул, доносившийся до королевского дворца, привносил бодрости в революционное настроение Тараки. Он дышал яркой синевой неба, жмурил глаза, подставляя лицо солнцу, с блаженством воспринимал щебет птиц. Тараки, подтянутый, седой, профессорского вида мужчина, в свои 61 год выглядевший несколько старше, сейчас чувствовал себя молодым и по-настоящему счастливым.

Налюбовавшись панорамой Кабула, который продолжал жить в своем привычном ритме, несмотря на недавние революционные потрясения, президент закрыл окно, сел за свой рабочий стол и вызвал секретаря.

- Прибыли ли представители духовенства, которым я назначил аудиенцию?

- Да, господин президент. Они ожидают в зале. Там же Вашей аудиенции ожидает посол Соединенных Штатов Америки Элиот.

- Посол Соединенных Штатов?

- Да.

- Передайте ему, что я готов его принять после представителей духовенства. Пригласите духовников.

Про себя Тараки подумал: "Пусть задумается над тем, как я игнорирую авторитеты сверхдержав". Тараки подошел к камину, возле которого со вкусом размещены были диван, кресла, журнальный столик, вазы с цветами. Все предназначено для проведения встреч с участием представителей прессы.

Бесшумно вошли настоятель Поли-Хишти - главной мечети Кабула - Абдул Хамид, имам мечети Шахе-Дошамшир Али Хусейн и маулави Насрулла Гардези.

- Салам аллейкам, - многократно прозвучала в зале под вспышки фотоаппаратов.

Тараки, улыбаясь, указал посетителям на кресла.

- Я с нетерпением ожидал нашей встречи, понимая всю ответственность и важность ее для развития отношений между революционным правительством и духовенством. Сразу хочу заявить, что официальной религией Афганистана остается священная религия ислам.

- Наша религия остается незыблемой при любых правительствах, - взял на себя ответ Абдул Хамид, - Означают ли Ваши слова, господин президент, что ислам в том виде, в котором он до сих пор существовал в наших границах, по-прежнему будет определять не только уклад жизни мусульман, но и внешнюю политику государства?

- Несомненно, влияние ислама в нашей республике огромно. 15 тысяч зарегистрированных мечетей, 40 тысяч мест для богослужения, 300 тысяч служителей культа, в том числе 250 тысяч лиц духовного звания. Практически во всех провинциях действуют исламские комитеты - органы власти. Я считаю, что это вполне приемлемо для афганского народа. Однако смею утверждать, что для процветания нации, экономического самоутверждения, руководство ислама сыграло в последние годы незаметную роль. Мы сейчас разрабатываем программу политических и экономических реформ. Апрельская революция займет достойное место в истории человечества, а именно, второе по значению после Великой октябрьской социалистической революции в России. НДПА берет под свою ответственность курс на предстоящие реформы. Мы будем определять стратегию внешней и внутренней политики. В своей деятельности мы, несомненно, будем опираться на духовенство страны.

- Нам кажется, духовенство не удовлетвориться ролью подпорки вашей партии, господин президент, - взял слово Насрулла Гардези, - Чтобы народ принял ваши программы, необходимо, чтобы мы приняли их прежде. Вы должны учитывать, что народ будет подчиняться советам улемов и исламским комитетам, ибо как сказал Всевышний: "Да погибнет народ, который не верует".

Это был откровенный выпад в сторону Тараки, да еще и в присутствии прессы. Явное принижение роли НДПА на грани оскорбления. "Моя партия выполнила всю тяжелую работу и добилась победы в изнурительной борьбе, потеряла много славных борцов, в то время, когда вы, религиозные деятели страны, заняли выжидательную позицию, а многие из вас - откровенно враждебную. Сейчас после нашей победы вы являетесь ко мне и нагло утверждаете, что вы здесь главные. Нет, уважаемые, я лично определю вам ваше место". Естественно, вслух свои мысли Тараки высказать не имел права. Встреча официальная, и он должен подать себя мудрым политиком. У него еще будут возможности дать понять духовникам, что их многовековая эра религиозного гнета народа прошла. "А сейчас слушайте, что я вам преподнесу официально".

- Братья, я понимаю ваши устремления сохранить и укрепить свои позиции. Поскольку сейчас базар ислама горяч, каждый может испечь хлеб в этой печке. Многие, в том числе и наши враги, начинают свою деятельность на исламской основе, - Тараки задумался на несколько секунд, - Сохранение классового мира - одно из условий исламского образа жизни. В этом, мне кажется, мы должны быть единомышленниками.

Тараки за фасадом своего красноречивого словоблудия старался скрыть намерения его партии отрезать самый большой кусок от пирога власти.

Абдул Хамид взял слово:

- Бог, пророк и великие проповедники, видевшие осуществление принципов ислама в организации процветающего общества, никогда не отделяли религию от политики. Ваши программы, ваши реформы ведут к европеизации нации. Об этом говорит и ваша устремленность на север вместо того, чтобы стремиться к укреплению исламского союза...

- ...которого нет и в ближайшее время не предвидится из-за серьезных раздоров между мусульманами, - прервал собеседника Тараки, не сумев обуздать в себе раздражение. "Это просто не этично: меня, главу государства, в моем доме наставляют на путь истинный. Я сам разберусь, в какую сторону мне обращать свой взор".

- Мы считаем, что в исламе исключен характерный для Европы конфликт между религиозным и светским началами, между религией и государством. Христианская идея "Богу - богово, кесарю - кесарево" здесь отсутствует, поскольку все принадлежит всемогущему Аллаху, - закончил свою мысль Абдул Хамид.

Резкая мысль пронзила голову президента: "Пора завершать встречу. Эта дискуссия бесполезна. Вам, холенным баям, тепло устроившимся в жизни, посидеть бы, как мне довелось, в тюрьме, поскитаться бы по чужим странам, как многие наши партийные товарищи, я уже не говорю о тысячах расстрелянных и замученных борцов. Вы видите только себя, используя очень удобный и весомый аргумент - многовековое господство ислама. Но я выбью из ваших рук этот аргумент. Пройдет год, и в каждой провинции власть будет в руках моих партийных комитетов, а не исламских. Спасибо вам за встречу. Я очень хорошо вас понял. Как много желающих отобрать у меня то, что я едва успел завоевать! Вы меня не понимаете, но это поправимо: скоро поймете". От Тараки не укрылось то, что третий собеседник, Али Хусейн - имам мечети Шахе-Дошамшир, с которым Тараки был лично знаком, не проронил ни слова. Казалось, Али Хусейн ожидал чего-то, безучастно слушая беседу.

- Мы будем неуклонно проводить намеченные реформы, опираясь в своей деятельности на шариат - фундамент государства, защитника веры, - Тараки откровенно продолжал кривить душой, даже сделал полуоборот к представителям прессы, подчеркивая официоз своей речи. Всем стало понятно, что президент произносит заключительное слово. Тараки пустил в ход свое искусство дипломата, виртуозно обходил острые углы. Он прекрасно понимал, что не время сейчас ссориться с духовенством. Необходимо выждать, определиться в друзьях и врагах.

Первая встреча с духовенством так и завершилась, в общем неопределенно. Договорились о продолжении контактов. Тараки не раскрыл намерений НДПА резко ограничить власть духовенства, провести земельную реформу, уравнять женщин в правах с мужчинами. Это равносильно объявлению войны исламу.

Обнявшись с каждым, Тараки проводил духовников за дверь. Он вновь открыл окно и вместе с воздухом вдохнул в себя радость, едва не омраченную представителями духовенства. "Каждая революция лишь тогда чего-нибудь стоит, если она умеет защищаться", - не без иронии вспомнил он цитату великого Ленина.

Зашел секретарь:

- Господин президент, Али Хусейн просил передать Вам вот этот небольшой подарок. Просил извинения, что не имел возможности вручить его лично из-за присутствия представителей прессы.

Тараки взял небольших размеров деревянную коробочку в виде красивого сундучка ручной работы, украшенную узорным орнаментом.

- Благодарю, - произнес он. "Что это? Какой-то странный подарок", - подумал Тараки, намереваясь раскрыть сундучок, но бросил вопросительный взгляд на секретаря, который продолжал стоять в ожидании указаний.

- Готовы ли Вы принять посла Соединенных Штатов?

- Ах, да, пусть зайдет, - сказал Тараки и поставил подарок на журнальный столик. Любопытство разбирало его, вдруг внутренне почувствовавшего, что это - не просто подарок, а нечто весьма важное. Какое-то странное волнение охватило президента.

- Пусть Элиот зайдет ровно через пять минут, и...пожалуйста, избавьте нас от прессы. Вернее, проинструктируйте их, что они могут сделать несколько снимков в начале нашей беседы, а затем пусть покинут мой кабинет. Переводчик тоже не нужен. Я буду беседовать с послом на английском языке, - бросил он вслед выходящему за двери секретарю и попытался успокоиться. Не в его возрасте было подвергать себя таким волнениям.

Тараки приподнял крышку сундучка. Внутри шкатулка была отделана бархатом вишневого цвета. Почти весь внутренний объем занимала свинцовая коробочка с запаянной крышкой. Сверху покоилась вдвое сложенная записка, которую Тараки тут же развернул.

"Здесь - порошок Аллаха, рожденный в пустынях Лашкаргаха. Определенные американские круги оценивают его баснословно дорого - 250 тысяч долларов за один грамм. В нем - сила Аллаха, которая поможет склонить весь мир к нашим ногам. Мне известен район Лашкаргаха, где сохранились запасы порошка. Не допускай туда неверных. Еще раз оцени роль духовенства в своем правлении. Знай, шариат - есть основа, а государство - страж. Если что-либо не имеет основы, оно неизбежно потерпит крах, а если что-нибудь не сохраняется, оно может быть разрушено и утрачено".

Тараки оцепенел. Ему ранее не раз приходилось слышать об этом порошке Аллаха и его сверхъестественных свойствах, но поверить всерьез он до сих пор не имел оснований. Пока многочисленные сведения о порошке Аллаха оставались слухами, Тараки мог лишь мечтать о нем, как о чем-то недоступном ему, недосягаемом. "Хорошо было бы, если бы порошок Аллаха действительно существовал, и я бы овладел им". Порой в трудные периоды своей борьбы ему очень хотелось бы прибегнуть к сверхъестественной силе. Хотя бы один раз. Постоянно использовать силу Аллаха не входило в его планы. Тогда бы борьба закончилась его полным успехом. А что за жизнь без борьбы? Тараки неизбежно потерял бы к ней интерес. Он слышал, что сила, заключенная в порошке Аллаха может управлять сознанием и волей людей. До него доходила информация, что некоторое количество порошка имеется в США, где над ним проводятся сверхсекретные эксперименты, пытаясь разгадать тайну его действия. Тараки слышал, что результатом одного из экспериментов по воздействию порошка на психику людей было массовое самоубийство целой религиозной общины где-то в Южной Америки. Недаром, Афганистан притягивает США, как мед ос. Американцам все равно, какое правительство стоит у власти в Афганистане, лишь бы сохранить свое присутствие здесь. Вот и сейчас Элиот ждет встречи со мной, чтобы обсудить дальнейшие наши взаимоотношения. Неужели США вынашивают цель овладения порошком Аллаха? Слишком все выглядит невероятно. Но ведь он, порошок существует. Я чувствую его силу. Сомневаться сейчас в его существовании - значит сомневаться в существовании Аллаха. "Ответь мне, всемогущий, неужели ты являешь меня своим наместником на Земле?". Тараки напрягся, пытаясь услышать ответ. Сердце бешено заколотилось. Непонятный страх, доселе не испытанный им ни разу, заполнил грудь так, что нельзя было дышать. Страх смешался с огромным желанием власти, с неописуемым восторгом от достигнутой цели: обладание порошком Аллаха - вершина счастья. Целый фейерверк эмоций обрушился на старика...

Вошел Элиот с группой фотографов. Тараки, спешно закрыв сундучок, выдвинулся к нему навстречу с радужной улыбкой и с протянутыми в приветственном жесте руками. Обнялись, устроились в креслах и приступили к беседе. Тараки, как ни пытался вести себя естественно, ему не удалось скрыть своего возбуждения от Элиота. Позже, в этот же вечер после встречи, Элиот направит в Вашингтон шифрограмму на имя госсекретаря Венса, где отметит следующее: "...Тараки возбужден своим успехом. В процессе беседы он вдохновляется, и его глаза становятся фанатичными...".

- М-р Тараки! Я очень сожалею о том, что за четыре с половиной года пребывания в Афганистане не встречался с Вами, и тем более сожалею, что не встретился в течение последних девяти дней.

Тараки громко наигранно рассмеялся.

- Самая увлекательная вещь в жизни - непредсказуемость предстоящих событий, не так ли, м-р Элиот? Она придает жизни азарт игрока. Желание знать, что тебя ждет завтра, предсказать, как нужно поступить, чтобы не ошибиться, просчитать на несколько ходов вперед свою игру, чтобы победить - наверное, в этом и заключается смысл жизни. Действительно, жизнь - это азартная игра. Еще десять дней назад я был заключен в тюрьму, а сейчас - принимаю вас в этом дворце Арк. Признайтесь, что Вы не верили в это, поэтому и не спешили ко мне. Кстати, посол Советского Союза Пузанов еще неделю назад вручил мне послание Советского правительства о признании моей республики. Так, что иногда надо быть более решительным, - Тараки опять засмеялся, и тут же продолжил речь, перейдя на серьезный тон, - Откровенно говоря, я удивлен, что Вы не были в числе первых послов, которые нанесли мне визит. Вы не верили в успех нашей революции? Не обижайтесь. Я задал такой же вопрос пакистанскому послу, так как Пакистан и Афганистан имеют много общего, как в культуре, так и этнически.

- М-р президент! Я считаю, в подобных случаях визит посла не является официальным признанием. Он означает, что мы хотим продолжения нормальных дипломатических отношений. На практике мы хотим иметь тесные деловые отношения с новым правительством. Это говорится в нашей ноте. Я надеюсь, что Ваше правительство вскоре найдет возможным подтвердить действие существующих договоров и соглашений.

Тараки не прокомментировал эти предложения. Он продолжил свои мысли, прерванные послом США:

- Я искренне хочу, чтобы США убедились в том, что апрельские события в Афганистане - это не военный переворот. Это - революция, целью которой является установление правления народа самим народом и для народа. Конечно, можно говорить о том, что армия сыграла в революции основную роль, но если бы не наша объединенная партия, НДПА, ни один солдат бы не поднял оружие. Мы тщательно готовили армию к восстанию. Практически во всех войсках действовали наши ячейки. Позволю себе похвастаться перед вами умением предвидеть события. Мы знали, что Дауд предпримет решительные меры, а именно, он захочет упрятать руководство НДПА в тюрьму. Мы же, предвидя это, проинструктировали наших людей в армии, что данные действия Дауда должны быть сигналом к восстанию. Таким образом, Дауд сам совершил революцию и подписал себе смертный приговор.

- М-р Тараки, неужели нельзя было избежать смерти Дауда?

- Без всяких сомнений, можно. Более того, смерть Дауда не входила в наши планы. Ему настойчиво предлагалось сдаться, но он отверг это предложение, сказал, что не сдастся коммунистам. Выхватил свой белый пистолет и открыл стрельбу. Ранил одного нашего солдата. Кстати, я вчера посетил его в госпитале, поздравил с успехом революции. Но, оставим эту тему в сторону. Поговорим о наших отношениях. Мне не раз приходилось бывать в вашей стране, и я очень дружелюбно отношусь к американцам. Особенно меня привлекает ваша откровенность, качество, которое я больше всего ценю в людях.

- Да, афганцы и американцы в этом отношении имеют много общего. Поэтому сейчас, как и в последующем, я хочу быть с Вами откровенным. Как Вы знаете, США никогда не искали каких-либо стратегических или политических преимуществ в Афганистане. Один из кардинальных пунктов нашей политики - помощь Афганистану в укреплении его независимости, целостности и национальной самобытности. После того, как англичане покинули Индию, мы придерживались той точки зрения, что единственная страна, которая, возможно, способна угрожать независимости Афганистана, - это Советский Союз.

- Если вспомнить историю, угроза независимости всегда сопутствовала Афганистану. Англичане за полтора столетия трижды пытались колонизовать наш народ. Американцы также никогда не отказывались от возможности влиять на нас. В этом плане Советский Союз играет весьма скромную роль и мне пока не видится реальная угроза с севера. Мы хотели бы строить свою политику на расширении сотрудничества со всеми государствами, не исключая Советского Союза. Считаем, что это не должно угрожать нашей независимости.

Улыбка не сходила с лица Тараки. В последние полчаса, а именно после получения подарка, он вдруг пересмотрел с новых позиций свою политическую программу и успел внести в нее существенные коррективы, главная из которых - ставка на Советский Союз и его друзей. "Надо подключить интеллектуальные силы Союза к изучению порошка Аллаха, но только к научному изучению малых его количеств, не больше. Владеть им буду я. Американцев - вон из страны. Довольно они заполонили Афганистан своими спецслужбами. Сначала надо указать им на дверь. А потом я подумаю, приглашать их в эту дверь к себе или нет. Но это - потом, потом... Когда?".

Элиот говорил минуты три, когда Тараки поймал себя на мысли, что совсем не слушает его. Это - непростительно. Надо сосредоточиться и вести беседу. Я же - президент. Речь Элиота была лаконичной и монотонной, журчала, как горный ручей:

- В прошлом наша политика заключалась в том, чтобы пытаться создавать блоки против советского экспансионизма и наш подход со временем стал более искушенным. Мы могли бы с готовностью понять, принимая во внимание географическое положение Афганистана и его экономические нужды, причины, по которым он хочет иметь тесные отношения с Советским Союзом.

- Мы стремимся к развитию отношений со всеми государствами, и я не выделяю в этом плане Советский Союз особо, несмотря на то, что благодаря весомому вкладу в мировую политику Россия заслуживает особых взаимоотношений.

- Но мы были бы встревожены, если бы внешняя и внутренняя политика Афганистана стала неотличимой от политики Советского Союза, поскольку это уничтожило бы национальную подлинность Афганистана и дало в этой части планеты толчок росту тенденций, которые бы угрожали миру.

- Афганистан является и намерен оставаться независимой страной и хозяином собственной судьбы. Мне нравиться, что США избрали более сбалансированную точку зрения на мировые проблемы и признают, что они допустили ошибку во Вьетнаме. Когда я пребывал в Вашингтоне во времена сенатора Маккарти, вице-президент Никсон отказался посетить прием в Афганском посольстве только потому, что Афганистан слишком близок к Советскому Союзу. Я очень рад, что теперь США избрали новый, отличный от прежнего подход к моей стране...

- В подтверждение Ваших слов, хочу заверить Вас, что при оценке политики правительств в такой развивающейся стране, как Афганистан, США будут смотреть на то, что данное правительство делает: во-первых, для поднятия жизненного уровня своего народа; во-вторых, для соблюдения экономических, социальных, политических и юридических прав человека.

- Согласен с Вами. Я доволен, что вы теперь в своей оценке не ориентируетесь на симпатии Афганистана к определенным правительствам, что для вас потеряло значение, нравится вам наша ориентация или нет. В свою очередь, мое правительство будет судить о других правительствах по их готовности помогать Афганистану. Наши планы по экономическому развитию еще не сформулированы, но сейчас, после нашей беседы, я могу обратиться к США с просьбой о содействии, так же как, конечно, могу обратится к СССР и другим странам... Еще одно важно для США - стабильность в этом регионе мира.

- В этом плане мы были довольны прогрессом, который достигнут в последнее время в развитии регионального сотрудничества.

- Этот вопрос мое правительство, конечно, должно изучить. Сейчас могу лишь еще раз подтвердить, что, когда говорят о региональном сотрудничестве, это означает не только сотрудничество с Индией, Пакистаном и Ираном, но также и с Советским Союзом...

Тараки продолжал упиваться своим красноречием, не имеющим конкретного содержания. Элиот понял, что в течение некоторого времени истинные намерения в политике нового правительства Афганистана останутся неясными, за исключением явных намерений сблизиться с СССР. Угроза американскому влиянию на Афганистан не снята, а поэтому необходимы дополнительные финансово-экономические вливания в эту страну. В вечерней шифрограмме Венсу Элиот выразит эту мысль: "Выжидая слишком долго, мы рискуем дать повод правительству Тараки прийти к заключению, что оно лишено выбора, кроме полной опоры на Москву и ее сателлитов".

Беседа закончилась так же, как и началась - обменом шутками. Тараки на прощание сказал, что, как надеется, Советский Союз не будет его строго судить, если он сам не пойдет в мечеть. Он закончил словами, что все сказанное Элиоту он уже высказал также советскому послу.

Тараки в этот день никого больше не принимал.