НЕ БОЛЕЕ ТРЕХ РАЗ КРЯДУ

.

Сказочная повестушка для взрослых и не очень взрослых читателей.

 

1.

Владимир Семенович Лунев, техник – смотритель ДЭЗ № 18, молодой мужчина двадцати пяти лет, с отвращением смотрел сквозь пыльное, засиженное мухами окно на блекло-сиреневые дрожащие сумерки, неспешно опускающиеся на Арбатские переулки. Крупные снежинки, кружась и вихляя в беззвучной агонии, нехотя опускались на ломкую, промороженную траву газонов и облупленные скамейки, расставленные в ряд в центре двора. На старинные тополя с коротко опиленными сучьями и растрескавшийся серый асфальт в выбоинах и буграх. На побитую молью старуху под кружевным зонтом эпохи Николая Кровавого и приблудную суку желтой, почти канареечной окраски отзывающуюся на кличку Бобик .

Этот первый, пушистый снег совершил, казалось невозможное, практически чудо: прикрыв собой, своей нетронутой ещё девственно – искристой белизной всю ту неказистость, грязь и разруху, издавна царившую в этих переулках, почти в самом центре Москвы .

Вот ещё немного, совсем чуть-чуть, самое большое одна ночь подобного снегопада, и во дворе станут практически незаметны ломаные кусты белоягодника, тяжелые, бетонного литья урны, уродливые кучи земли, вывороченные аварийщиками при замене канализационных труб. Да и сами трубы, в беспорядке сваленные возле озябшего под слоем побелки безрукого пионера невесть когда установленного посреди двора, превратятся в нечто загадочное и поэтическое. Чем-то схожее с лунными пейзажами в малобюджетных фантастических фильмах.

Протяжно и нудно, словно гигантский, неведомый восточный музыкальный инструмент, запели где-то под потолком трубы парового отопления, за окном звякнула пружиной входная дверь, пьяная соседка за тонкой, фанерной перегородкой в сердцах помянула чью-то маму, и вновь наступила почти полная тишина, столь обыденная для подобных дворов - колодцев.

Владимир, затягивая на шее ненавистный ему галстук, тоже помянул чью-то маму, но сразу понять было трудно, чья ж это все-таки была мать: галстука, никак не желающего завязываться в приличный узел, или же того самого собрания правления жилищного кооператива, на которое Лунев, как техник-смотритель и собирался в настоящий момент.

- Какое скотство… (в связи с тем, что данные записки могут попасться на глаза юным, неокрепшим - в моральном смысле читателям, автор иногда будет заменять нецензурные выражения своих героев на более приемлемые. Прим. Автора.)-

думал он, набрасывая на тщедушные плечики единственный (на выход) пиджак.

- Этим старым перхунам, которые, небось, еще в девятьсот пятом с красными флажками по Москве бродили, просто не сидится дома. А тебе перед ними, как шлюхе дешевой приходится выступать, выпендриваться.…Видите ли, они желают знать о планах моего, первого участка на второй квартал. Суки нафталиновые! –

Владимир горько вздохнул, твердо осознавая, что на собрание идти все ж таки придется. Эти самые, старые коммунисты, ныне оставшиеся не у дел, с легкостью смогут добиться его, Лунева увольнения, и тогда все: прощай надежды, прощай Москва, прощай эта малюсенькая служебная квартирка на Арбате.

- Нет! Этого просто никак допускать нельзя.

С сожалением самому себе констатировал Владимир и поплелся, старчески шаркая растоптанными тапками к себе на кухоньку, курнуть в последний раз.

Кухня в его квартире (в прошлом дворницкой), представляла собой комнатушку пяти метров площадью, половину из которой занимала большая русская печь, на которой Лунев держал крупы, макароны, спички и соль, мятые кастрюли и кастрюльки и прочий всяческий кухонный хлам, иногда столь необходимый в хозяйстве.

С бутылочным звуком, Лунев выдернул из печки круглую жестяную пробку и неторопливо прикурив, выпустил бледные кудри дыма в сторону открывшейся отдушины. Как ни странно, дым против обыкновения не желал заползать в отверстие юшки и покачивающимися пластами повис под потолком.

- Неужто засорилось, сволочь!? Как всегда кстати…-

обиженно сплюнул Владимир и выбрав из кучки столовых приборов длинную деревянную ложку для варки варенья с силой пошурудил ею в круглом жерле отдушины. Что-то там, в ее глубине хрустнуло, зашуршало, и к ногам Лунева упал небольшой, прокопченный сверток….

- Ни чего себе!-

охнул пораженный Владимир и еще глубже, по самые свои пальцы засунул ложку в черное лоно печи. С противным, стеклянным скрипом ему удалось вытащить на свет Божий небольшую бутылочку, на линялой этикетке которой тем ни менее легко читалось: « С РАЗРЕШЕНИЯ ЕГО ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВА, СТАРШЕГО ЛЕЙБ – ЛЕКАРЯ РОСИЙСКОЙ ИМПЕРИИ - ЛУЧШЕЕ СРЕДСТВО ДЛЯ ЛЕЧЕНИЯ ЗАСТАРЕЛОГО ТРИППЕРА”.

 

- Нда!- выдохнул Лунев, и брезгливо отбросив в сторону склянку с явно просроченным лекарством, наклонился за свертком. Это уже было более интересной, таинственной и интригующей находкой. Но если бы любопытный Володя заведомо знал, чем закончится более детальное ознакомление с этим свертком, кто знает, может быть, он бы предпочел одним махом проглотить содержание ранее отброшенной бутылочки. Кто знает? Одним словом, заинтригованный Лунев, бегло взглянув на ручные часы и машинально отметив, что до этого, столь не желанного собрания еще более получаса, а значит, ознакомиться с таинственной находкой он вполне успеет.

Включив свет, и зачем-то, задернув занавески на оконце, техник – смотритель присел за стол и слегка подрагивающими руками взялся за заскорузлую бечевку, которой сверток был добросовестно опутан.

На куске желтой, свиной кожи, величиной не более листка из школьной тетради, кто-то старательно вывел черной тушью, несколько, правда побуревшей от времени план его, Лунева нынешней квартиры, с заостренными стрелками и жирным крестиком в углу.

А под планом уже менее старательно начертал крупными, слегка наклонными буквами:

- НЕ БОЛЕЕ ТРЕХ РАЗ КРЯДУ!-

-Тоже мне, ‘’Пиковая дама’’, какая, не более трех раз кряду!-

передразнил Владимир автора послания и отчего-то испуганно огляделся по сторонам.

Бывшая дворницкая, а ныне служебная квартира Лунева расположенная в полуподвале, своими небольшими окнами с неаккуратно заштукатуренными откосами и тяжелыми дверями, сбитыми из толстенных досок, похоже мало изменилась со времен своего первого хозяина - дворника. Та же печка, все те же голые лампочки, висевшие под округлым, аркообразным потолком и еще массивный дубовый шкаф, стоящий в углу комнаты, возле самого окна.

Если верить плану и стрелкам, изображенным на нем, крестик должен находиться прямо под днищем этого мебельного мастодонта.

Владимир безнадежно прошел в комнату, взялся за угол шкафа и дернул.

Шкаф неожиданно легко отошел от стены и в дощатом, давно некрашеном полу Владимир увидел небольшую крышку люка с кольцом посередке.

- А шкафчик – то, с секретом!-

изумился Лунев и резко, словно в омут головой дернул кольцо вверх.

2.

 

Из подземелья пахнуло сыростью и осенними прелыми листьями. Проржавелые, осклизлые скобы уходили вниз и терялись в плотном сумраке.

- Да гори оно огнем, это собрание! – громко (что бы отогнать подступивший к горлу страх), озвучил свое решение Владимир, и неумело перекрестившись, шагнул на первую ступень.

Как только ноги его коснулись дна колодца, при дрожащем свете газовой зажигалки Лунев с удивлением обнаружил, что оказался в длинном коридоре подземного хода, пол и стены которого искусно выложены темно-красным, влажным кирпичом.

Не мудрствуя лукаво, техник – смотритель резко повернул налево, изредка щелкая накалившейся уже зажигалкой, шел в основном на ощупь, аккуратно выставляя вперед ногу и не отрывая руки от влажной шероховатости стены. Шел он, как ему показалось довольно долго. Иногда, мимо него пробегал кто-то довольно крупный и невидимый, судя по топоту его лап, или ног?

А иной раз, Луневу казалось, что где-то, совсем рядом, может быть прямо за стеной, пролетают вагоны метро и чей-то простуженный голос скучно объявляет:

- Следующая станция Библиотека имени Ленина, поезд дальше не пойдет, просьба освободить вагоны….-

Владимир уже хотел, было плюнуть, и повернуть назад, как вдруг, впереди, явственно услышал чей-то хриплый, словно прокуренный голос.

- А ну стоять, сволочь!-

Лунев нерешительно остановился, внимательно, во все глаза, вглядываясь в плотную темноту, и как можно тише шарил руками и ногами вокруг себя в поисках, хоть какого ни будь оружия: палки или кирпича.

Увы, поиски Владимира Семеновича оказались тщетны – на полу этого странного подземного хода не валялось ничего лишнего.

- Еще шаг сделаешь,-

грозно пообещал все тот же голос,

- Врежу промеж ушей, сразу же копыта отбросишь….-

…Луневу где-то в глубине души стало стыдно за свой страх и он, втянув шею в плечи и, невзирая на невидимого, но надо полагать бесстрашного забияку, шагнул вперед.

За небольшой, плотно прикрытой, обитой жестью дверью находился все тот же Арбат. А дверь эта оказалась ничем иным, как угольным люком в крайнем доме Серебреного переулка, на котором иногда отдыхал, разложив немудреную закусь, уставший от ежедневного трудового подвига местный сантехник дядя Паша, вызывая своим антисанитарным видом возмущение общественности и пожилого участкового, сержанта милиции Лазарева.

Владимир облегченно вздохнул, и уже было поспешил в свой родной двор, как вдруг с ужасом заметил, что рядом с ним, прямо на Арбатскую брусчатку подняв грязный, серо-белый хвост, чья-то лохматая, запряженная в замызганную бричку лошадь, никого не стесняясь, исторгала из задницы своей, рыжеватые яблоки навоза. На облучке, подложив под зад потертую бархатную подушку, в драном тулупе неопределенного цвета, сидел отчаянно пьяный возница и, хлопая рукавицами по заиндевевшему крупу своей кобылки как видно по привычке громко ругался, густо перемежая обыкновенную речь отборным матом.

- Да что же это такое?- поразился Лунев.- Кино что ли снимают?

Хотя сам тут же понял, что ни один режиссер в Советском Союзе, насколько б он не был знаменит и обласкан властью, не рискнул бы снимать подобное. К тому же, если это все ж таки киносъемки, где вся их обязательная атрибутика, где кинокамеры, где раскаленные лампы юпитеров, где баба кричащая в голос: дубль такой-то, где толпы зевак, без которых не обходятся ни одни съемки? Где все это?

- Так что же это такое, если не съемки!?- Почти в голос возопил удрученный техник-смотритель. Испуганная его криком, лошадка вывалила последнее свое яблоко и рванула куда-то вверх, к ресторану Прага.

Подбитые железными обручами колеса пролетки звонко задребезжали по мостовой, разбрасывая в разные стороны грязную, снежную воду из довольно глубоких луж.

Только сейчас Лунев обратил внимание, что на улице гораздо теплее, чем он предполагал, собираясь на собрание. Снега почти не было, а если он и остался где, так только в аккуратных, утрамбованных кучах в центре улицы, собранных надо полагать старательными дворниками. Кстати один из них, в подшитых кожей валенках и сером, пусть и не свежем, но все ж таки фартуке, опираясь на большую деревянную лопату, смотрел, смеясь вслед убегающей лошади.

Владимир, отряхнув пиджак и брюки, от паутины и кирпичной пыли, и робко озираясь по сторонам, прикрыв за собой угольный люк, ступил на Арбатскую мостовую.

...- А вот сбитень горяч! Кипит горяч! Пьет приказный, пьет подьячий!-

Молодой, хамоватый мужик с металлической, обмотанной тряпьем флягой на спине чуть не сбил зазевавшегося Лунева с ног.

- А ну-ка, посторонись барин, как бы мне тебя не ошпарить!-

Крупные, как у лошади зубы лоточника, сверкнули в коротком смешке, а Владимир, жадно и одновременно испуганно озираясь, уже бежал вниз по Арбату, инстинктивно и необдуманно, бежал по направлению дома, где сейчас его должны были ждать старперовцы - активисты: в помещение ДЭЗ № 18.

…Все было на месте: и кованое крыльцо, и вековой вросший в землю точеный камень, для уздечек торчащий возле ворот, и пыльный витраж в подъезде - все это было.…Но вот чего не было на фасаде этого старинного, трех этажного дома, так это черной, под стеклом таблички с номером ДЭЗ, и бумажного объявления о часах и днях приема населения, пришпиленного канцелярскими кнопками к двери.

А вместо всего этого, над дверью играла золотом и вензелями реклама юридической фирмы: «БЕЛЬФЕРМАН И ДОЧЕРИ.»

- Какой еще на хрен Бельферман!? Какие еще на хрен дочери!?-

Володя взвыл в голос и со стоном опустился на крыльцо.

- …А вот это барин совершенно напрасно.-

Пробурчал швейцар в золоченой ливрее, выглянувший из двери конторы.

- Камень холодный. Не дай Бог простудитесь, или геморрой-с заработаете. Шли бы вы домой. Сегодня суббота, а по субботам оне не принимают.

- Да-да, конечно, я уже ухожу, -

скороговоркой проговорил удрученный техник – смотритель и, отряхивая брюки, поплелся дальше, в сторону дома с рыцарем на фасаде.

По правую руку, в витрине зоомагазина, где всегда красовались чучела птиц и животных, и где белка задрав свой облезлый хвост, часами носилась в прозрачном, плексигласовом колесе, сейчас отчего-то, всего этого вышеперечисленного не было, а было зеркало, на котором двоилась красная надпись выполненная старательной вязью:

« КОЛОНИАЛЬНЫЕ ТОВАРЫ. Чай, кофе, имбирь и прочая».

А зоомагазина, как ни странно и не было. Дом был, витрина толстого стекла была, а вот магазина, как такового и не было.

Лунев остановился напротив зеркальной вывески и тупо уставился в собственное отражение, пересеченное уже вышеупомянутой надписью.

Тот Лунев, который смотрел на странно видоизмененный Арбат из толстого венецианского стекла, выглядел еще более-менее приемлемо: мало ли чудаков бродит зимой по улицам первопрестольной, в пиджаке и штиблетах на тонкой подошве. Этот же, который настоящий, ощущал себя, мягко говоря, несколько не в своей тарелке, и этой тарелкой были явно не промокшие туфли, и не костюм “ на выход”, несколько неуместный на фоне зимнего Арбата.

Нет! Тут было что-то другое и это другое вертелось где-то рядом, казалось, брось взгляд, и вот он долгожданный ответ, вот он...

И Владимир бросил этот взгляд... Рядом с ним, остановился приличного вида гражданин (Лунев непонятно отчего сразу же мысленно назвал его господином), в распахнутой пышной, енотовой шубе на черной, шелковой подкладке и енотовой же шапке. В правой руке его, вместе с кожаными перчатками покоилась массивная трость, а вот левая, левая держала явно свежую, отчетливо пахнувшую типографией газету, с жирными и черными буквами на заглавии, которые упорно не желали складываться в слова в глазах побелевшего как снег техника – смотрителя.

Еще бы, ведь, в конце концов, он все-таки прочитал заголовок, с трудом веря самому себе.

«МОСКОВСКИЕ ВЕДОМОСТИ. 1884 годъ.”

Лунев уже хотел, было обратиться к человеку в шубе, спросить о чем-то, может быть даже выпросить у того его газету, но тот опередил Владимира.

- Милостивый государь, если вы надумали покупать табак в этом магазинчике, откровенно не советую. На Тверской и дешевле, и суше, а значит и легче. Да и продавец там из крещенных, не то, что этот, христопродавец! Но чай здесь, честно говоря, все ж таки получше будет, да и сортов поболее-с, чем в других местах. Как ни как, прямые поставки из самого Китая напрямую через Челябинск. А впрочем, как хотите, долгие раздумья на грех наводят. Ну-с, всего вам доброго.

Господин в шубе слегка поклонился и не торопясь, проследовал за соседний угол дома.

- 1884 год…. - прошептал Лунев и вытер ладонью враз вспотевшее лицо.

 

3.

 

…Владимир Семенович Лунев, техник-смотритель ДЭЗ№18, брел по Арбату конца девятнадцатого века, без копейки денег (пять рублей мелочью какие деньги, тем более, если в оборот они вступят не ранее чем лет через сто), без зимней одежды и в промокших туфлях на тонкой подошве, а главное без единой мало-мальски путной мысли в голове.

Так, просто шел себе и шел, отмечая на ходу, что воздух в этой, прошлой Москве несравненно чище, чем в его, Луневское время, разве что иной раз пахнЕт резко конским потом или свежим навозом, но к этому запаху, Владимир необыкновенно быстро привык. Что-то было в этих ароматах свое, давно забытое, исконно Русское... И здесь было несравненно тише: редкий цокот подков, далекий перезвон колоколов, да обрывки разговоров прохожих - да разве ж это шум по сравнению с вечным, неумолкающим гулом Калининского проспекта? Правда, мальчишки с газетами с их пронзительно-охрипшщими голосами несколько донимали:

– Купите барин, купите газету...-

Рад бы купить.…Но когда Лунев попытался рассчитаться за прессу медным пятачком выпуска семьдесят шестого года, такой хай, подняли, что Владимир поспешил вернуть газету нахальному пацаненку и скрыться за углом дома с рыцарем на фасаде.

Пробежав по инерции еще несколько шагов, он постарался остепениться и успокоиться, тем более что правая подошва его штиблет, зацепившись за выступающий булыжник мостовой, предательски крякнула, и холодная, грязная вода радостно и свободно ринулась омывать уже, давно, наверное, посиневшие от холода Володины пальцы.

Было чертовски холодно и неуютно.

Лунев пошарил в кармане, выудил смятую сигарету и, закурив, привалился к кованой оградке, окружающей небольшой особнячок, веселого, голубого цвета...

На торце особнячка краснел крест под скромной вывеской:

«Гомеопатическая аптека мадам Урванцевой».

А еще ниже, мелом на небольшой, черной дощечке аккуратным почерком выведено:

- Поступил в продажу германский кокаин ‘’Марк’’,- дешево и забористо!

- Ну, ни чего себе, монархия!-

вскричал Владимир и только сейчас заметил, что несколько в стороне от аптеки, возле настежь открытой двери надо полагать чайной, откуда с клубами жидкого пара, вырывался отнюдь не чайный аромат, появилась необычайно колоритная парочка.

Он, совсем еще мальчишка со светлыми, вьющимися волосами и легким, первым пушком на бледных щеках, одетый в нечто подобное коротенькому полушубку, она - светловолосая красавица в длинном, до пят черном пальто, черной же шали наброшенной на плечи, и странно – пунцовыми пятнами румянца на щеках, по азиатски слегка высоковатых. Даже беглого взгляда хватало, что бы заметить необычайное сходство этих людей.

- Брат и сестра.-

Решил про себя Владимир и во все глаза уставился на них.

Пацан в это время снял черный, тряпичный футляр с громоздкого прямоугольного предмета и пораженному взору техника-смотрителя открылась необычайно красивая, вся в каких-то золоченых финтифлюшках шарманка. Установив ее на членистую ногу и просунув кисть левой руки за ремень, укрепленный сбоку своего сверкающего инструмента, он правой, не спеша начал крутить изогнутую, сверкающую рукоятку. Послышался трагический, глубокий выдох, и вдруг шарманка ожила, зазвучала неожиданно чистым и глубоким, несколько правда металлическим звуком. А девушка, посмотрела на брата чистыми, зеленоватыми глазами и поймав такт запела, негромко, но очень выразительно и красиво:

 

- «У церкви стояла карета, там пышная свадьба была,

Все гости нарядно одеты, невеста всех краше была...»

 

Лунев, позабыв обо всем на свете, слушал эту песню, столь трогательную в этом ее, наивном, и может быть и не несовершенном исполнении но..., Господь свидетель, до чего же хорошо она пела и до чего же она была и сама хороша...

 

«... Напрасно девицу сгубили,

И вышел я вслед за толпой....»

 

Песня закончилась и тотчас же, Лунев увидел, несколько человек стоящих возле чайной и, так же как и он, сосредоточенно слушающих девушку.

- Молодец Наташка,–

вытирая крупные, пьяные слезы обшарпанным рукавом полинялой шинели, прорыдал крупный, совершенно лысый мужик, и высыпал в подставленную братом певицы шапку несколько глухо-звякнувших монет.

- Всю душу, ты во мне перевернула, сучка!-

Он высморкался, еще раз вытер покрасневшее лицо и вновь вошел в чайную. Остальные слушатели тоже как могли, одарили медяками мальчишку и вернулись в теплое нутро питейного заведения.

Младший брат Наташи, уже было направился к Луневу, предполагая, что и он внесет какую-то свою лепту, но в это время сильный и резкий приступ кашля словно сломал пополам девушку, она резко побледнела и, выпустив из рук шарманку, выхватила из рукава светлый, в темно-красных пятнах платок прижала его ко рту.

И Владимир и мальчишка почти одновременно подбежали к Наташе. Лунев суетился, не зная чем и как помочь больной девушке, пытался поддержать ее, враз превратившимися в неуклюжие, руками. Бормотал что-то несвязное, горячими, высохшими губами, обещая вылечить ее, Наташу, там, у себя в его времени, где туберкулез, мол, и не болезнь, дескать, а так, что-то вроде насморка.

Когда пыл его несколько поостыл, он заметил, что и ее брат, и сама девушка, которой уже стало значительно лучше, внимательно смотрят на него, робко и недоверчиво улыбаясь. А в глазах паренька, так же зеленых, Владимир явно увидел откровенное недоверие.

- Хорошо, хорошо, -

пробормотал сконфуженно техник-смотритель, несколько обиженный их недоверием,

- Дайте только срок, я здесь получше осмотрюсь, и обязательно отведу вас туда, где чахотка лечится, и очень даже просто -.

- Это точно!-

Пробормотал парнишка усмехаясь,

-Ино плюнешь, да и то на лету не перехватишь. А уж обещанье бросить... Уже год, как в первопрестольной поем, и то на приличного лекаря не насобирали. А в бесплатных клиниках долго не держат - неделю другую подлечат и вперед, опять на улицу.

- Так вы что, на улице ночуете!?-

Поразился Володя.

- И это с Наташиной – то болезнью!?

- Да нет, барин – проговорил мальчуган, поднимая с брусчатки оброненную девушкой шарманку и горестно разглядывая покарябанную витую ее ручку.

- Мы у Шмелева, что на Самотеке комнату снимаем. Без жилья нельзя. Никак нельзя. Особливо если зима такая гнилая. Да ладно, сколько можно болтать? Вы барин, дадите копеечку, или как?-

Лунев засунул руку в карман и, вытащив всю мелочь, протянул ее мальчишке.

- Я бы вам все свои деньги отдал, но вот только боюсь, что с ними у вас могут возникнуть определенные проблемы. Не примут их нигде, да еще и в полицию того гляди потащат...-

Недоверчивый парнишка покопался в луневских медяках и, повернувшись к Наташе, тихим голосом, почти шепотом произнес,

- Смотри сестренка, какие деньги странные. И вроде бы надписи-то русские, да чудно как-то...

- Я вижу, Юрок. –

Наташа взяла тонкими, почти прозрачными пальчиками пятикопеечную монету, перевернула ее и тихо ахнула.

– Господи, и орла на них нет, листики какие-то, молоток и серп. Знаешь Юрок, барин правду говорит. Нельзя эти деньги брать. За них, любой городовой в участок поволочет. Да еще и статью припишет.

Она положила монетку на ладонь Владимиру и почти приказала ему, тихим своим голоском.

- Спрячьте их, пожалуйста, подальше. Боюсь я что-то. Как бы с вами плохого не случилось. Мне отчего-то кажется, что вы человек очень добрый, только какой-то не такой как все... Блаженный что ли?-

Она повернулась к брату и спросила его, улыбаясь кротко и как-то уж очень по-детски.

- А что братец, может, угостим барина обедом? Что-то мне его платье доверия не внушает, да и ботинки у него без калош. Боюсь, что озяб он топтаться-то возле нас, бедолага.-

Лунев попытался гордо отказаться от угощения, но Наташа все еще держала его за руку, а из чайной вырывался такой вкусный и сытный запах чего-то мясного и сдобного, и ..., одним словом Владимир согласился.

Юрок хотел, было снова съязвить, но, взглянув на сестру, передумал.

 

…Несмотря на плотные слои табачного дыма, пара и чада подгорелого жира в чайной было по-своему уютно. Но главное: там было тепло.

Две голландские печи, стоящие в противоположенных углах большого зала были жарко натоплены. И у той и у другой, в углу лежали небольшие березовые чурки, сияя кучеряшками бересты. Пол, мошенный красным кирпичом под елочку, во всем зале был обильно засыпан желтовато-белыми опилками. Вдоль столов, грубых и тяжелых, с большими чайниками носились половые, в темно-красных, мокрых от пота рубахах и белых, залапанных фартуках. Отовсюду слышался монотонный звук стука ложек о тяжелую, керамическую посуду, звон стаканов, бульканье водки наливаемой из высоких, волнистого стекла штофов, сытная отрыжка и гомон, гомон, гомон.

Юрок занял свободный стол, стоящий возле небольшого оконца, и, пошевелив пальцами поднятой вверх руки, присел рядом с сестрой, напротив Владимира.

- Чего изволите-с?

Проговорил проворный половой, подбежавший к столу и отчего-то, как показалось Луневу неодобрительно посмотревший на его прикид. Засаленным полотенцем, шестерка быстро провел по столу, якобы сбрасывая с него крошки на пол, но провел так ловко, что полотенце, практически не касаясь поверхности стола, вновь оказалось у него за поясом.

Юрка, посмотрел на сестру, окинул взглядом разомлевшего в тепле техника- смотрителя и обстоятельно, загибая пальцы, заказал:

- Щи с зайчатиной на двоих, рубец, жаренный с картошкой на двоих, хлеба - малый каравайчик, киселя молочного на двоих и...( мальчик вновь бросил взгляд на бледную сестру продолжил),

- молоко кипяченое со смальцем, ватрушку с творогом и медом для Наташи. Но молоко что б обязательно горячее и с пенкой.-

Половой понятливо тряхнул кудрявой, до сального блеска намасленной головой и бросил почтительно, уже убегая.

– Сей момент-с.…Будет-с испонено-с!-

4.

 

Лунев сытно откинулся и, проглотив остаток дрожащего, остывшего, молочного киселя неожиданно прочитал на обнажившемся дне надо пологать актуальную в эти времена надпись ’’МУЖ НЕ БЕЙ СВОЮ СУПРУГУ!’’

- Да если бы эту кружку, да что там кружку, если бы всю эту посуду, да в наше время, да в комиссионный магазин, что на Кутузовском....,-

сверкнула у него в голове пока еще полностью не определившаяся, не созревшая идея, но она, эта его идея влекла за собой столько радужных надежд, открывала настолько широкие, можно сказать безграничные перспективы, что возбужденный Владимир, окинул своих новых знакомых ревнивым взглядом собственника, словно сомневаясь, а не проговорился ли он сейчас, пока обдумывал и обсасывал эту свою идейку.

Но нет. Ничего не говорило ему о том, что он мог, невзначай, сгоряча озвучить свои мысли. Мальчишка крепкими, чистыми, незнающего табаку зубами вгрызался в лохматый, отваренный с чесноком рубец, перетянутый тонкой ниткой. Смачно, с брызгами, пережевывал очищенную луковицу и шумно, с всхлипами и уханьем запивал все это сладким, тягучим киселем.

- Здоров бродяга! –

Восхитился невольно его аппетиту Владимир.

- Маленький, маленький, мечет так, словно весь день кувалдой махал.-

Он обвел взглядом чайную, уже более внимательным, сытым взглядом и не мог не обратить внимания, что порции, разносимые половым по столам, по размеру значительно отличались от тех, к которым Владимир привык видеть в столовых современной Москвы. Раза эдак в четыре отличались, и не в пользу последних...

Заказы на головы половых сыпались часто и казалось были очень разнообразны, но Лунев не заметил, что бы хоть кто ни будь из этих, расторопных шестерок пользовался карандашом или блокнотом. С начала техник-смотритель поразился такой необыкновенной памятью официантов дореволюционного общепита, но заметив висевшую на стене темную доску на которой мелом были расписаны все подаваемые в этот день блюда, он понял, что особого интеллекта здесь и не требуется: меню особо не поражало широтой своего ассортимента. Но мясо присутствовало практически везде, за исключением разве сладких пирожков с клюквой и репой, и цены на мясо были просто смехотворны, даже для Москвы той поры.

- …Зима барин, вот мясо и подешевело. Оно в это время завсегда дешевеет, тем более что пост только что прошел, скопилось его изрядно... –

Словно прочитав мысли Владимира, пробурчал Юрко, проглатывая последний кусок рубца. Развешанные по стенам газовые фонари сквозь матовые стекла плафонов светили неярким, ровным, слегка дрожащим желтоватым светом, и лицо мальчика, показалось Луневу отчего-то очень взрослым и усталым.

- …Есть ли кому аминь отдать, в этом вертепе, сонмище пьянства и разгула?!-

С громким криком ворвался в чайную высокий, если не сказать огромный человек, весь какой-то расхристанный, в полуистлевшей рубахе с открытым воротом, через который тускло, блистал массивный серебряный крест, запутавшийся в густых зарослях черного кудрявого волоса. Широкая словно лопата борода сияла цыганистой чернотой, а длинные спутанные волосы головы, напротив, светились обильной сединой.

Следом за ним, в теплый полуподвал ввалилось еще человек пять или шесть, явно пьяных, и разодетых очень живописно - кто во что горазд.

- Человек!-

Рыкнул чернобородый.

- Штоф водки, каленые яйца пару десятков, картошки в шинелях и утку! Что-то с утра на утятину потянуло...

- Утятины нет-с-.

Шестерка с виноватым видом развел руками.

-Говядина, свинина, баранина свеже- убиенная пожалуйте-с.

Подождете с четверть часа, поспеет тушеная сохатина, а уток извините не завезли.

- Ну и хрен с ней, с утятиной! Один черт у меня после нее изжога…

Смилостивился великан и обернувшись к толпившимся за его непомерно широкой спиной товарищам приказал:

- Рассаживайся ватага, вкушать будем, что Бог нам сегодня послал. А пошлет он нам…, -

огромная заросшая черным волосом его лапища сграбастала красного шелка рубаху полового, предательски затрещавшего на груди .

-Пошлет он нам жареные бычьи яйца и потроха в жиру. Кстати болезный, про каленые яйца и картоху не позабудь…Шкуру спущу, тамбовская твоя рожа.

Побледневший половой поспешил на кухню, на бегу разглаживая помятую рубаху, а наглый заказчик, вслед ему под дружный хохот сотоварищей крикнул:

- Да, служивый, чуть было не запамятовал - что бы не утруждать себя подсчетами, запиши заказ на свое грешное имя, уж не знаю, как там тебя звать- величать? Ты кровосос поганый, со всей своей кухонной братией и так на медяки православных себе, небось, не один домишко в Марьиной роще прикупил. А это грех. Ибо сказано, нельзя служить одновременно двум Богам. Запомни шестерка: мамоне – мамоново, а Богу - Богово?!-

Половой, терпеливо ожидающий конца фразы, молча, затравленно кивнул головой и скрылся за дверью ведущую в кухню.

- Пойдемте отсюда поскорее,- шепнул Юрок.

- Это поп - расстрига Михась Корноухий, со своими дружками сюда гулеванить заявился. Сейчас нажрется и драку затеет, вот увидите. Пойдемте поскорее, а то его даже околоточные побаиваются... Силен собака…

Легкие, полупрозрачные сумерки опустились над Москвой. Крупные, словно перья снежинки безвольно падали и падали на землю, на Наташину головку, покрытую шалью, на ее длинные, изогнутые ресницы.

 

…Юрок, ревниво заметил, что и этот непонятно откуда появившийся странный барин, и сестра его Наташа, уж очень долго и внимательно смотрят друг на друга и, наверное, от того он первым протянул свою ладонь Луневу и нарочито громко сказал.

- Ну ладно барин, чего зазря снег топтать. Вам домой пора, да и сестрице моей, возле печки, наверное, спользительнее будет, чем здесь... Пойдем мы барин. Прощайте.

- Да-да? – заторопился Лунев.

- Конечно, вам уже, наверное, пора. А меня, кстати, Владимиром, Володей зовут.

Он протянул руку девушке и вдруг, совершенно неожиданно и для девушки, и, наверное, и для себя самого, поцеловал ее узкую, прохладную ладошку.

…Брат и сестра уже давно ушли, растворившись в снежной круговерти, а Владимир все стоял и стоял возле распахнутой двери чайной, глядел им вслед и все еще помнил тот, до странности приятный запах Наташиной ладошки и ее прохладу.

- Да что же я балда стоеросовая натворил!? –

Вдруг во весь голос вскричал он и ринулся сквозь снегопад догонять Наташу и ее брата.

- Ведь мог же дурак предложить им помочь шарманку донести, да и адрес бы получше узнал. А то ищи их теперь, неизвестно где, в доме без номера у какого-то там Шмелева, черт бы его побрал...-

Расстроенный молодой человек заскочил под арку, дабы наискосок проскочить дворами, и перехватить своих новых знакомых, где-нибудь в районе Смоленки, но совершенно неожиданно заплутал в темных и вонючих лабиринтах из огромных пузатых бочек, пропахших прогорклой селедкой и не менее вонючих ящиков.

Распоров до крови руку об какую-то загогулю, и провожаемый злобным лаем дворовых собак самых немыслимых расцветок, Лунев выцарапался через узкую щель запертых на висячий замок железных воротах и совершенно неожиданно оказался на берегу реки. В отличие от набережных Москвы-реки, к которым Лунев привык, набережная девятнадцатого века выглядела довольно убогой. Если у моста, еще можно было заметить гранитные плиты, о которые с шипением разбивалась льдинисто - снежное месиво, то уже метров через сто, вправо и влево, набережной как таковой не было вообще. Пологие болотистые берега, поросшие ивняком, были, а вот гранита точно не было.

Отдышавшись, Владимир пробежался по карманам в поисках сигарет, и обнаружил в одном из них карамельку на палочке “Чупа - чупс”.

- Болван!- вслух отругал самого себя Лунев.

- Надо было эту сосалку хотя бы Юрке отдать, или Наташу угостить. Жлоб несчастный...

Он прошелся по горбатому мосту взад и вперед, покуривая и успокаиваясь, где-то в своем подсознании понимая, что пора и домой собираться, туда, в период так называемого развитого социализма. Хватит уже этих исторических экскурсов, кто ж его к лешему знает, чем они для него могут закончиться.

- Да, домой, пора домой.-

Приказал он самому себе, и резко сбежав с моста, отправился, как ему казалось, по направлению Арбатских переулков.

Огибая невесть откуда взявшийся угол деревянного забора, окончательно заплутавшийся Лунев уперся в высокие железные ворота, над которыми красовались огромный двуглавый орел и выкрашенные яркой краской буквы.

Выбившемуся из сил технику-смотрителю потребовалось несколько минут, чтобы из них сложить нечто подобное словам. Но когда слова окончательно угнездились в его воспаленном из-за всех вышеизложенных событий, приключившихся только за сегодняшний вечер, мозгу, Владимир чуть было не выпрыгнул из собственного пиджака от радости.

- Это судьба! Нет, это и в самом деле судьба, которая, как это не странно иногда бывает ко мне довольно таки лояльна!-

Торжественным шепотом вскричал Лунев, и слегка приведя себя в порядок, троекратно стукнул молоточком в ярко начищенную бронзовую пластину с выгравированной просьбой: «СТУЧАТЬ ЗДЕСЬ!», прикрученную к двери, обитой темной, отполированной деревянной плашкой. Дверь распахнулась, и нахальный техник – смотритель с независимым (по крайней мере, он так предполагал) видом, вошел в приемную дирекции акционерного сотоварищества « АБРИКОСОВ И СЫНОВЬЯ”.

 

5.

В кабинете, пропахшем шоколадом, сладкой карамелью, жженым сахаром и дорогим коньяком, Лунева встретил элегантный молодой человек лет тридцати, в строгой черной паре, ярко начищенных туфлях и столь же сверкающей улыбкой.

- Чем могу быть полезен, господин..., эээ,

- Владимир Семенович Лунев.

Представился он и щелкнул промокшими своими штиблетами.

- Мне к самому!-

вспомнил он особо наглых посетителей начальника своего родного ДЭЗ,

- Лично и очень срочно!

- Очень жаль, господин Лунев. Господин Абрикосов – старший, с супругой, третьего дня, отбыл в свое имение. Откуда предполагает вернуться не ранее, чем к Рождеству. Аудиенция с Иваном Алексеевичем Абрикосовым вас удовлетворит?

- Вполне!-

Володя вновь щелкнул пятками и прошел в сопровождении секретаря в рядом расположенный кабинет.

Представив Лунева, совладельцу кондитерской фабрики Ивану Алексеевичу, молодой служащий тут же вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Абрикосов - младший, модно одетый, довольно упитанный человек в пышных усах и при ухоженной бороде, старательно разделенной надвое, внимательно осмотрел посетителя, и, откинувшись в бархатное с золотом кресло, коротко, но довольно учтиво поинтересовался:

- Я вас слушаю, господин Лунев, кажется? Чем обязан?

Володя, со всей учтивостью и великосветскими оборотами, какие он только смог вспомнить из некогда прочтенных им книг, с пафосом произнес, слегка грассируя для большей правдоподобности.

- Милостивый государь. Мне стало известно, что американские кондитерские фирмы, имеют твердое желание обвалить ваш рынок карамели, а в последствие и всех видов сладкой продукции. Как истинный патриот и сын своего отечества, Империи Российской, я не мог равнодушно пройти мимо этого факта и посему я здесь!

Лунев помолчал, наблюдая за реакцией промышленника, и поспешно добавил, что бы только не слышать этой пугающей тишины.

- За державу обидно!

Иван Алексеевич, не торопясь, раскурил сигару, и несколько раз выпустив через нос ароматный дым, спросил посетителя, пристально вглядываясь ему в глаза.

- А из чего следует сие ваше довольно смелое предположение, господин Лунев? Какие у вас наличествуют факты о конкурентах из столь отдаленной от нас страны, как Америка?

Оробевший техник – смотритель, молча, вынул кругляш сосалки на палочке и положил ее на стол, прямо пред ясные очи Абрикосова - младшего.

...- Барышня, - неспешно проговорил тот в чернеющий раструб необычного телефонного аппарата стоявшего на столе, по правую руку хозяина кабинета.

- Срочно господина Клепикова ко мне. И пусть он захватит Сидорина и Звягинцева из цеха жженки.

Через несколько минут, возле стола Ивана Алексеевича почтительно вытянувшись, появились вызванные им люди.

- Господа.- Абрикосов неспешно выдохнул в потолок плотный сигарный дым.

- Будьте так любезны, немедленно осмотрите сие произведение и дайте свое заключение. Дело на мой взгляд того стоит…

Худощавый и бледный старик в синем халате, насквозь пропахшем жженым сахаром, аккуратно развернул обертку заморской карамели длинными, узловатыми пальцами...

…Разомлевший в тепле кабинета Лунев, сидел в своем кресле и, попыхивая предложенной фабрикантом сигарой, краем уха вслушивался в оживленную беседу специалистов.

Примерно через час, они ушли, а Абрикосов, вынул из стола десятирублевый, сухо хрустнувший билет и пожав Луневу руку, вложил ему деньги в ладонь.

-Благодарю вас, господин Лунев. Мои специалисты внимательно осмотрели предоставленную вами конфету, и хотя, на ближайшие лет пятьдесят, нашему акционерному обществу не грозят никакие, тем более заморские конкуренты, я хочу вам выразить свою признательность. Прощайте сударь.

Возле крыльца вас ожидает мой экипаж. Назовите свой адрес и вас доставят домой. Мне показалось, что ваше пренебрежение к калошам совершенно неоправданно. Погода сейчас гиблая… Еще раз спасибо.

Уже перед самой дверью, Иван Алексеевич окликнул Лунева.

- Скажите, господин Лунев, вы женаты?

- Пока еще нет господин Абрикосов, но имею определенные виды…

Промышленник поднялся, открыл большой шкаф мореного дуба на внушительных львиных лапах и, достав с полки жестяную, цветастую коробку в виде ларца, протянул ее технику-смотрителю.

- Угостите свою барышню, дрожащий Владимир Семенович. Я уверен, ей наша карамель понравится не в пример больше, чем эта американская финтифлюшка.

...Дверь за Луневым закрылась, и довольно шурша купюрой в кармане пиджака, он сел на кожаное сиденье ожидавшего его крытого экипажа.

Лошадка, ярко – белой масти изящно выгнув шею внимательно взглянула Владимира и выдохнув паром негромко заржала, коротко и как показалось Луневу насмешливо.

- Серебряный переулок, милейший. - Махнул кучеру вальяжно рукой поднаторевший в обращении с благородными господами Владимир, и, прикрыв за собой обитую черным шелком дверцу экипажа, продолжил:

- И, пожалуйста, не торопись, некуда особо....

6.

 

…Если вам, милостивые вы мои господа читатели и читательницы кто ни будь, скажет, что путешествие по дореволюционной Москве в пусть даже и роскошном экипаже удовольствие выше среднего – плюньте ему в глаза. Да-да, просто подойдите и плюньте, и пусть знает, что так будет с каждым, кто посмеет в правдивую канву честного моего повествования ввести пусть даже тонкую нить лжи и лицемерия…Москва, где рядом с высокими городскими усадьбами и доходными домами торчали убогие домишки, где площади соседствовали с пустырями, садами и огородами замощена была далеко не везде и оттого частенько экипаж Абрикосовых то проваливался в ямы, то кряхтя забирался на какие-то горки и неровности…

Ой, господа, что-то меня понесло.., уж лучше я вновь вернусь к моему герою, Владимиру Семеновичу Луневу и тем невероятным событиям, в коих он был главным действующим лицом, а я, ваш покорный слуга - немым (по большей мере), и совершенно честным свидетелем. Итак.… Продолжим…

 

Когда лаковый экипаж Ивана Алексеевича Абрикосова, остановился возле Серебряного переулка, Владимир разве что не закричал от радости: еще бы, ведь его костлявый зад, совершенно неприспособленный для подобных поездок, невзирая на обитые шелком войлочные подушки, с непривычки принимал (и довольно чувствительно) на себя все ямы и колдобины Московских улиц.

С трудом, словно побитый добросовестным футболистом, Лунев выцарапался наружу и бросив кучеру как можно более непринужденно:

– Спасибо mon cher, спасибо,

Заковылял к заветному люку, темневшему в торце своего дома.

Осмотревшись вокруг и не заметив лишних глаз, незадачливый пилигрим во времени резко приоткрыл окованную дверцу и шмыгнул во влажную и теплую темноту.

…Всю ночь ему снились жуткие кошмары: то Наташа, истекая кровью, умирала у него на руках, то в высшую лигу КВН, вошла команда Соловецкого мужского монастыря, то сам лично Абрикосов – старший, сидя на облучке и вежливо приподымая дурацкую кепку вместо котелка, раболепно испрашивал Лунева, заикаясь и гундося как при насморке:

- Куда изволите, барин?

А под утро, мокрому от пота Владимиру привиделся поп - расстрига Михась Корноухий, пинающий дверь в его, Луневскую квартиру и отчего-то писклявым женским голосом кричавший:

- Когда же мне, наконец, принесут заказанные мною жаренные бычьи яйца?

…Усталый и опустошенный техник-смотритель с трудом выбрался из цепких объятий Морфея и тут же с ужасом услышал громкие стуки в дверь и голос его непосредственного начальника - главного инженера Мухиной, Валентины Степановны.

- Володя, немедленно открывайте. Я знаю, что вы дома. Сантехник дядя Паша опять надрался, а в сорок первой снова засор. Немедленно просыпайся и дуй к ним. Хватит их жалеть, пора составлять акт. Ты слышишь!?

В подъезде наступила тишина, и лишь грузные шаги главного инженера прозвучали для все еще толком не проснувшегося Владимира Семеновича как отрезвляющие шаги командора: только сейчас он осознал окончательно и верно, что за окном его любимая Москва времен всеобщего равенства и кстати рабочая неделя еще далеко не закончена, и ему и в самом деле нужно срочно одеваться и бежать в сорок первую квартиру, ибо, если экскременты просочатся ниже, а там живет бывший, ох лучше и не вспоминать кто бывший…

Владимир резко вскочил и тут же застыл пораженный увиденным: на столе, в лучах солнца искрилась и сияла ложной позолотой жестянка с карамелью, по рифленому канту которой красовалась надпись:

Поставщики императорского дома.

Обладатели гран-при Парижских выставок 1875 и 1880гг.

Продукция акционерного сотоварищества” АБРИКОСОВ И СЫНОВЬЯ”.

МОНПАНСЬЕ ФИГУРНОЕ». 1884 годъ.

 

Коробка сияла, а в голове у Лунева царила полная неразбериха и кавардак. Фекалии в 41, как это не печально пересилили все остальное и он, торопливо засунув жестянку в карман пиджака и наскоро проглотив кусок хлеба, кинулся в затопляемую, злополучную квартиру.

Наскоро заткнув плотной мешковиной поток экскрементов, рвущийся из унитаза на свободу, и составив акт о непреднамеренном подтоплении нижерасположенной квартиры, не забыв взять с жильцов расписку о запрещении пользоваться канализацией до прихода сантехника, Владимир, плюнув на остальные, не столь спешные свои дела и обязанности техника-смотрителя поспешил на Лубянку.

Почти от самого Пассажа и до Лубянской площади, располагался в те годы в Москве один из самых больших полулегальных книжных развалов, где за известную конечно сумму советских дензнаков можно было приобрести практически любую книгу, начиная от древней букинистки и заканчивая запрещенным самиздатом. Здесь же можно было встретиться и с дельцами от антиквариата и ветхими, но удивительно грамотными и одухотворенными коллекционерами.

-« Анжелика, маркиза ангелов», Алма-атинское издательство.…Продаю за двадцать пять или меняю…

- «Заветные сказки» плюс Барков, меняю на полное собрание…

- Диск Тухманова «По волнам моей памяти», новье, меняю на Новый завет с рисунками Доре на рисовой бумаге…

Шум, толчея, горький табачный дым, трели милиционера.…

Лунев подошел к ветхому старику в поношенном парусиновом пиджачке, сидящему на бордюрном камне. По виду тол был самый обыкновенный старичок из пригорода, но посвященные знали, что дедок этот окончил в свое время Сорбонну, отсидел полные пятнадцать по пятьдесят восьмой, и к тому же обладатель одной из самой большой коллекции Московской кабацкой утвари.

Сан Саныч - робко обратился к нему Лунев, протягивая коробку с монпансье.

- Не посмотрите?

Тот, приподняв кустистые брови, внимательно осмотрел молодого человека и только потом предлагаемую жестянку. Аккуратно расстелив на острых своих коленях чистый носовой платок, коллекционер вынул из внутреннего кармана пиджачка большое увеличительное стекло на пожелтевшей ручке мамонтовой кости и только тогда принял из Володиных рук коробочку с карамелью. Дотошно осмотрев ее снаружи, он неопределенно хмыкнул и бережно приоткрыл крышку.

Лунев в спешке так и не удосужившийся до этого рассмотреть содержимое коробочки пораженно ахнул.

Разноцветные фигурки величиной не больше детского мизинца, сказочные зверушки и солдатики из прозрачной карамели, каждая отдельно завернутая в слюдянисто-прозрачную облатку, в три слоя заполняли сверкающий ларец. Даже сквозь упаковку, от карамели шел удивительно плотный, приторно-сладкий запах.

- Карамель конечно новодел?- Чуть слышно спросил Сан Саныч.

-Нет, родная. – Выдохнул Владимир тревожно оглядываясь.

Старик прикрыл жестянку, и устало откинулся вновь в упор, разглядывая Лунева.

- Что бы за столько лет сахар не потерял прозрачность!? Возможно ли?

- Даю слово, что конфеты Абрикосовские…

Лунев присел рядом с коллекционером и слегка, кончиками ногтей постучал по коробочке, словно подгоняя мысли старика.

Тот пожевал нижнюю губу и, придвинувшись почти вплотную к своему молодому собеседнику, шепнул:

- Сейчас пятьсот, а после экспертизы карамели еще четыресто…Согласны?

Владимир слегка кивнул, но уточнил:

-Сейчас пятьсот, пачку бумаги А-4, и цветной ксерокс на всю ночь.

– tres bien – согласился тот, и аккуратно завернув коробочку, убрал ее в дефицитный в те годы целлофановый пакет с ярким рисунком.

С этой минуты действия, в которых принимал участие Владимир, завертелись в бешеном темпе.

В течение дня, Лунев умудрился:

1.Выловить более менее трезвого сантехника дядю Пашу и, пообещав ему выписать в следующем месяце сверх урочные, доставить его в квартиру №41,где вдыхая миазмы из переполненного унитаза и

прокуренных легких водопроводчика он в течение часа честно исполнял роль подсобника (принеси, подай, какого хрена вертишься?).

2. Сбегать в больницу к знакомой медсестре и за взятку в 25 (двадцать пять) рублей и твердое обещание жениться на вышеупомянутом медработнике, приобрести полный пакет противотуберкулезных таблеток, как-то: «Паск» и «Тубозит».

3. Под присмотром главного инженера Мухиной Валентины Степановны и двоих представителей общественности женско-старческого пола перемерить желтой, тряпичной рулеткой прилегающую к переулку площадь раскрошившегося асфальта и передать акты замера в головное предприятие по ремонту дорожного покрытия - «Автодормехасфальтреммостстрой»№6.

4. Купить Наташе шелковый платок и несколько патрончиков с губной помадой.

5.Договориться с Мухиной об отпуске за свой счет, туманно пообещав ей нечто этакое, и очень дорогое…

Цветной ксерокс, как это ни странно оказался в подсобке пивного бара «Жигули», что на углу Калининского проспекта.

Под присмотром везде вхожего Сан Саныча, Лунев сделал первые, пробные копии с дарованной ему лично Абрикосовым - младшим хрустко-шуршащей, новенькой десятирублевой ассигнации.

- Ну, вы занимайтесь Володя,

-шепнул ему бывший узник Гулага.

- А к шести часам утра постарайтесь закончить. Уж не обессудьте, милейший, придут уборщики, а им право слово не стоит знать, чем вы здесь занимались ночью. Власти, знаете ли, ваши действия могут и не одобрить.

И уже у порога он окликнул Лунева:

- Володенька. Если у вас появится что-либо подобное, вы уж не забывайте про старика.…

Лунев кивнул и закрыл за ним дверь на все замки.

Когда из урчащих недр ксерокса прямо в подставленную, распахнутую сумку посыпались первые листы с изображением двуглавого орла и цифрой десять под ним, тогда же, пред ясные очи подполковника КГБ Советского Союза Типцова, Н.Ю., лег письменный донос от сексота проходящего под кличкой «Химик».

« Довожу до вашего сведения, что в Москве появился некто гр. Лунев, В.С.,

Войдя в сговор с бывшим ученым – филологом гр. А.А.Прохановым,

бывшим осужденным по ст. УК СССР по статье №58.

гр. Лунев, В.С передал вышеупомянутому гр. А.А.Проханову коробку с карамелью, которая по химическому составу не могла быть произведена ни на одной из кондитерских фабрик расположенных на территории СССР.

Я лично производил экспертизу карамели по просьбе гр. А.А. Прооханова, в чем и подписываюсь. Химик. 15.12.1979г. «

7.

 

…В дорогой енотовой дохе и тяжелой, бобровой шапке на шелковой подкладке во дворе доходного дома Шмелева, что на Самотеке, появление Лунева вызвало определенный ажиотаж.

Неспешно(как того требовал весь его нынешний антураж), брезгливо перешагивая через запачканный нечистотами и кучками человеческих экскрементов снег во дворе дома, проследовал он в дворницкую, и уже через несколько минут, оставив на память работнику метлы и лопаты одну из идеально сработанных на цветном ксероксе копий заветного червонца, точно знал, что брат и сестра, играющие по дворам на шарманке живут в пятнадцатом номере, что на втором этаже.

С трудом, перепрыгнув через огромную, отчаянно храпевшую фигуру спящего, и надо полагать смертельно пьяного мастерового, тушей своей перегородившего коридор, Володя робко постучал в массивную дверь, с криво вырисованной цифрой пятнадцать…

- Да, да.- Услышал он родной голос Наташи и, выдохнув, открыл дверь.

- А вот и я. – Нарочито уверенно проговорил он.

-Здравствуйте.

-Вы все - таки нашли нас?- еле слышно проговорила Наташа.

- А вот Юрко и не верил. Все вралем вас величал,… Правда, Юрко?

Проговорила она весело, при этом губки ее слегка приподнимаясь, обнажали идеально ровные и белые зубки.

- Ну, подумаешь, обознался,- Нехотя признался Юрка.

-С кем не бывает? Да и вообще, мало ли, что он пришел. Это по большому счету еще ничего не значит.

- Еще как значит!- весело крикнул Лунев.

- А ну, живее собирайтесь, вы переезжаете на новую квартиру. Хватит в этой ночлежке прозябать! И поскорее ребятки, у парадного кучер дожидается. Замерз, небось.…

Когда все расселись в просторный экипаж, Владимир заботливо прикрыл колени девушки мягкой, медвежьей полостью и слегка выглянув, крикнул, задремавшему было извозчику:

- На Тверскую любезнейший. Сначала к Елисееву, ну а после в магазины готового платья. Знаешь, небось, такие?

- Не сумлевайся барин, найдем. Чай не первый день в Первопрестольной живем. Все знаем. Но залетная! Трогай ласточка.…Трогай!

Пегая, заиндевелая лошадь, дернула украшенным розовым бантом хвостом, и весело цокая по припорошенной снегом мостовой, поспешила убраться с негостеприимной и грязной Самотечной улицы.

…Из широко раскрытых, магазинных дверей Елисеевского, клубы плотного белого пара выносили на мостовую пряный запах свежих, копченых колбас и осетрового балыка. В клубах этого ароматного пара, легко одетый в голубого шелка рубаху, и черные штаны, обвисшие живописными складками вокруг узких голенищ, антрацитом блестевших сапог, стоял приказчик, и громким голосом зазывал покупателей.

Впрочем, и без его призывов дела в магазине шли в гору - покупатели то и дело заходили в роскошно украшенные лепниной и зеркалами торговые залы.

- Я быстренько. - Шепнул Володя и пропал за дверью гастронома.

Уже через четверть часа, они, весело переговариваясь и смеясь, ехали дальше, от магазина к магазину.

Разрумянившаяся Наташа грызла вензелем закрученный мятный пряник, а ее брат, удивительно быстро поглощал довольно большой круг, Великопольской сырокопченой колбасы, сытно пахнущей чесноком и перцем, и твердой, словно каблук сапога того самого, только что виденного ими приказчика.

Не жалея ксероксных купюр, Лунев снял себе по привычке небольшую но уютную квартиру на Арбате, в доме с рыцарем, а своим друзьям, что бы не компрометировать скромную девушку - отдельный номер в доме Бахрушиных на Поварской, прямо возле церкви.

Хорошее питание, теплая одежда и лекарства, которые стала принимать согласно рецептуре Наташа, сделали свое дело. Она явно шла на поправку.

Все реже и реже, хрупкое тельце девушки сотрясали приступы выворачивающего кашля, а кровь уже практически не появлялась на ее, теперь уже надушенном и накрахмаленном платочке.

К Наташе приходили лучшие врачи столицы и поражались необычайно быстрым выздоровлением молоденькой пациентки. Но тем ни менее все они сходились в одном: Наташе просто необходимо поменять климат и съездить на Русский Кавказ или другие, какие минеральные воды.

Владимир, довольно быстро освоившийся в столичной жизни девятнадцатого века, благоразумно обменял свои самопальные дензнаки на золотые, чеканные червонцы.

Но эта его финансовая операция не прошла мимо глаз тех, кому надо, и уже к февралю на стол его превосходительства, Генерал-губернатора Москвы легло письменное донесение от околоточного Арбата и прилегающих к нему улиц и переулков Хвостова Ильи Титовича:

 

« Ваше превосходительство. Вчера, 29 января 1884 года от рождества Христова, неким господином Луневым В.С., при содействии паспорта на имя девицы Наталии Нестеровой, из мещанок Московской губернии, в сберегательном банке было обменяно 50000 пятьдесят тысяч рублей ассигнациями на положенное количество золотых десяток, равное внесенным денежным билетам.

При детальном рассмотрении, кассир Федотов определил, что все без исключения купюры, внесенные в кассу банка, оказались фальшивыми.

Выполненные с высоким качеством ассигнации от настоящих отличаются лишь следующим:

1.Качество бумаги более низкое, чем полагается на настоящих билетах.

2.Номера на всех ассигнациях абсолютно одинаковы.

3.Краска, употребляемая при изготовлении подделок менее стойкая, чем на настоящих казначейских билетах.

4. Водяные знаки отсутствуют.

При обмене, ассигнаций на золото, господин Лунев, представившийся как специалист по кондитерским изделиям при дирекции акционерного сотоварищества «АБРИКОСОВ И СЫНОВЬЯ».

Но в дирекции кондитерской фабрики, подобный факт не подтвердился. «

 

К донесению, скрепкой было прикреплено донесение от 2го февраля 1885года.

 

« Г.Лунев, проживающий в отдельном номере доходного дома купца 3й гильдии. Молодой человек 25-30лет, без особых примет. Девиц легкого поведения домой не проводит и оных не посещает. Ни к одной из известных политических движений не принадлежит. Церковь не посещает. Содержит брата и сестру Нестеровых. В последнее время пристрастился к игре в рулетку. Играет неудачно. Топтун по кличке «Шершавый».

 

…Отношения Владимира и Наташи развивались, как и полагалось бы между молодыми людьми, практически все свое время проводившие вместе. Лишь иногда, по воскресеньям, Наташа и ее брат, уходили в церковь, на воскресные службы, и тогда в эти часы вынужденного одиночества, Лунев, подняв воротник и глубже надвинув на глаза свою шапку, приходил к заветному, угольному люку.

Его словно магнитом тянуло сюда, к этому странному коридору между тем миром, в котором он вырос и осознал себя как личность, и этим, в чем-то быть может более наивным, более комфортабельным лично для него миром, миром в котором он встретил столь дорогого для себя человека, Наташу.

Да, Володе с каждым днем приходилось все труднее и труднее ей, столь наивной девочке лгать, все более и более запутываться в собственном вранье.

Если на ее вопрос, отчего он вдруг так быстро разбогател, Лунев с показной грустью говорил, что совершенно неожиданно, получил довольно крупное наследство, и в это еще как-то можно было поверить, то свое отношение к религии, воспитанный в духе атеизма скрыть было практически невозможно.

И еще эта рулетка…

Он частенько ловил себя на желании как можно скорее уложить Наташу спать, а самому тот час отправиться в ближайшее игорное заведение.

Сухой треск шарика, мотающегося по кругу, сводил молодого человека с ума.

- На зеро ставок больше нет.…

Частенько среди ночи, дородный швейцар в шинели, украшенной золотыми позументами, выводил его из казино смертельно-пьяного и проигравшегося:

- Да что вы право слово артачитесь, ваше сиятельство?

Выговаривал ему тот, ухмыляясь одними глазами.

- Завтра проспитесь и приходите. Все одно вы уже красное от черного отличить не можете, право слово. Да и денежек у вас с собою более нет…

-Что ты понимаешь, болван!?- Плакал у швейцара на каменном его плече Лунев и, размазывая по лицу сопли и слезы, неистово грозил кому-то:

- Да я! Да у меня там! Да если я захочу…

- Да-да, конечно…- устало отмахивался утомленный за день швейцар, и слегка повернув упрямого и пьяного посетителя, придавал ему ускорение при помощи самого примитивного удара коленом под тощий зад.

Владимир плача от обиды и как ему казалось оскорбительного для него неверия со стороны старого служаки-швейцара, шатаясь и спотыкаясь, шел к себе домой, сбрасывая с себя по дурацкому своему пьяному обычаю шубу и шапку и с каким-то дешевым купеческим шиком отбрасывая их в снег, далеко позади себя…

 

8.

- Что Володя,- промычал сам себе Лунев, проснувшись под утро и мучаясь страшной головной болью.

- А не пора ли тебе возвращаться домой? Смотаюсь, пожалуй, с Наташкой на Кавказ и домой. Хватит, отдохнул, пора и честь знать, да и Юрку уже давно пора в школу устраивать, здоровый уже парень, а все один год церковноприходской…

Владимир со стоном наклонился и вытащил из-под кровати желтой кожи ридикюль, где он хранил свое золото, советский паспорт и мятую книжицу комсомольского билета.

- Нда - удрученно протянул он.

- Такого пассажа я не ожидал. Тут не то, что на Кавказ, на одну приличную ставку и то не хватит.…

На дне ридикюля, тускло блестела всего одна монетка.

Лунев подошел к окну и с тоской посмотрел на серый, февральский рассвет, на серые силуэты домов напротив, на серую фигуру одинокого мужика, стоящего под газовым фонарем и практически в упор разглядывающий его окно.

- Стоп, стоп, стоп - тихо простонал Владимир, опускаясь на кресло стоящее поодаль. - Что-то мне это лицо кажется знакомым…

Он вспомнил, что за последние дни уже не раз ему встречался этот человек с лицом подпорченным псориазом.

- Пасут, сволочи. Как пить дать пасут.…

Заскучал он, вспомнив, что не раз в свое время читал, там еще, у себя дома, что сыскное дело в дореволюционной России было поставлено на необычайную высоту…

Выбежав в подъезд и кликнув вездесущего дворника, татарина из Поволжья, он вручил ему клочок мятой бумаги - письмо к Наташе, наспех написанное им тут же, на лестничной клетке:

 

«Дорогая Наташа, срочные дела вынуждают меня спешно покинуть Москву. Вернусь через несколько дней.

Прошу тебя, не думать обо мне плохого, но если я для тебя что ни будь, значу, срочно и безотлагательно, сейчас же съезжай со своей квартиры и жди меня в тех номерах, где ты жила до нашей встречи. По возвращению все объясню. Твой Владимир».

Татарин, получивший от напуганного молодого человека целую горсть медяков, радостно поспешил по уже давно известному ему (он и раньше передавал подобные послания этой молодой женщине) адресу, а Владимир, прихватив последний золотой и рассовав документы по карманам своего дорогого (по последней Парижской моде) костюма, с самым независимым видом вышел на улицу.

Филлер, пропустив молодого человека на двадцать – тридцать шагов впереди себя и упорно читая газету на ходу (ну и жох!), двинулся следом.

И напрасно Лунев почти бегом плутал по переулкам и тупикам Арбата, сыщик с заметным лицом все, также упрямо уставившись в развернутую газету каждый раз, оказывался на расстоянии видимости.

Но все ж таки Володе повезло. Резко повернув в противоположную сторону, и почти столкнувшись с настырной ищейкой лоб в лоб, он, приподняв приветственно шляпу, почти бегом кинулся в проходной подъезд, вынырнул с другой стороны дома и, не обращая внимания на удивленные лица редких прохожих, как был в своем шикарном костюме, так и прыгнул в угольный люк, спешно прикрыв его дверцу над головой.

«Шершавый», почти бегом выскочил за ним, но его удрученному взгляду предстал практически безлюдный, запорошенный жиденьким снежком Серебряный переулок.

- Ушел сволочь,- сплюнул он с досадой и, пробежав еще пару кварталов для очистки совести, отправился писать докладную записку…

 

Володя подбежал к своей, если можно так сказать уже родной лестнице практически успокоившимся и, посмеиваясь, ступил на первую скобу.

- Тоже мне, сыскарь нашелся. Сейчас еще столько же червонцев нашлепаю и всю вашу хваленую жандармерию вместе с тобой, шершавая твоя рожа, куплю.

Шкаф как обычно отодвинулся практически без усилий и тут Лунев увидел,…нет, скорее почувствовал, что в его комнате кто-то есть.

Воздух в квартире был буквально пропитан алкогольными парами, а со стороны любимого дивана доносился мощный, с переливами и всхлипыванием мужской храп.

- Засада! - пораженно шепнул молодой человек и аккуратно выглянул из проема.

Его диван и в самом деле был самым наглым образом занят.

Огромный детина, в черном костюме и мятых брюках, не снимая обуви согнувшись в позе эмбриона, лежал поверх клетчатого пледа и откровенно спал. В изголовье, на полу стояла целая батарея из пустых водочных бутылок, а на венском, колченогом стуле, придвинутом к дивану вплотную, лежал самый настоящий, правда несколько запылившийся пистолет.

Обложенный со всех сторон техник смотритель на цыпочках прошел на кухню, снял телефонную, замотанную кое-как изолентой трубку и набрал номер своей начальницы, Мухиной.

- Это я, Володя - прошипел он.…

На другом конце провода, сквозь шорох эфира, обрывки чьих-то разговоров и судеб он услышал ее, может быть в первый раз самый обыкновенный, по-человечески добрый голос.

- Беги Вовка.…Беги куда хочешь…. Я не знаю, что ты натворил, но тобой заинтересовалось КГБ. Беги Володя.-

Он аккуратно положил трубку и вновь вернулся в комнату.

- КГБ - подумал он, нервно потирая ладони. - Им – то собственно, что от меня надо?

Словно зомби он подошел к спящему и внимательно, почти не дыша, посмотрел на пьяного оперативника.

Тот, застенчиво улыбаясь во сне, семенил ногами и словно ребенок шевелил пухлыми губами с прилипшими к ним хлебными крошками. Из уголка его рта тонкой, дрожащей ниткой повисла прозрачная слюнка.

- На посту пьешь, сука!

Неожиданно для себя, громко и внятно проговорил Владимир и взял со стула непривычно тяжелое оружие.

Спящий повернулся к Луневу спиной и громко и резко испортил воздух.

От неожиданности, бедный техник-смотритель доведенными последними событиями до нервозного состояния, граничащего с истерикой, выронил пистолет, который (бывает же) при ударе о половицу, выстрелил.

Грохот и пороховой дым тот час заполнили комнатушку, а пуля, отрекошетив от кирпичной стены, рассерженной пчелой вылетела в окно. Звон разбитого стекла, вконец добил Владимира и тот, не соображая, что в конце то концов он делает, рыбкой, словно в воду, нырнул в спасательный люк.

Зацепившись ногой за верхнюю скобу, он непроизвольно взглянул наверх.

Пораженное лицо вглядывающегося в темноту КГБшника, на мгновенье показалось в светлом квадрате люка и в тот же миг, что-то сухой и теплой волной пронеслось мимо упавшего на дно колодца Владимира. А над его головой, вместо привычного, толстой доски люка прошитого ржавыми гвоздями оказался монолитный, железобетонный подвальный свод.

 

…По Калужскому тракту, мимо Голицинской больницы с ее колоннадами и масонскими знаками на фасаде, сквозь позднюю мартовскую пургу пробивалась странная троица - молодая девушка с мальчиком, внешне очень похожие друг на друга, и худощавый мужчина лет тридцати, сгибающийся под весом большой, заправленной в тряпичный футляр шарманки, шлепающий по лужам и грязным колеям от телег, своими некогда роскошными, а ныне вконец разбитыми туфлями крокодиловой кожи…