Шел последний день уходящей осени. А еще брел по жизни Человек. Брел себе, брел, да и забрел потихоньку в старый заброшенный парк. Могучие лиственничные деревья теснились в беспорядке, не забыв, однако, оставить маленькие проплешины в зарослях порыжелой травы – для новой молодой поросли. По краям парк зарос раскидистыми кустами рябины, как бы оберегая зарослями сохранившуюся частичку настоящей Природы от наступающей цивилизации… дальше начинался асфальт… сплошной асфальт. Осень заканчивала приготовления к передаче своих прав подступившей вплотную зиме: убирала последние листья с веток. И эти листья с приглушенным шорохом мягко ложились под ноги бредущему по аллее Человеку. Потому что жестяно шуршать уже не могли – осень вдоволь напоила мелкими, но продолжительными дождями и землю возле аллей, и сами деревья, и почерневшие кое-где деревянные скамьи – тоже дослуживавшие свой век. Прошлогодние листья минорно почернели, а новая листва золотистым ковром пыталась прикрыть эти остатки уходящей красоты… и случилось чудо. Яркая обнаженность свежеопавших ажурных листьев оттенялось как бы бархатом прошлогодних – будто смальта из золота на черном бархате. Вверху, в кронах могучих деревьев, разгуливал ветер, разгоняя и вновь собирая низкие серые тучи, из которых время от времени срывался первый несмелый снежок. Но здесь, внизу, все было тихо, сыро и угрюмо. Среди травы даже попадались грибы – случайные прохожие обходили этот якобы необитаемый парк стороной, опасаясь всяких пугающих неожиданностей. И только влюбленные ничего не боялись – парк был их прибежищем, здесь они прятали от людских глаз первую, а порой и последнюю, любовь, назначали свидания и устраивали сцены ревности друг другу… Отсюда, бывало, шли прямо в ЗАГС- благо он находился всего в двух кварталах от старого парка. А еще в парк приходили поэты и писатели: кто за вдохновением, а кто просто так – отдохнуть от дел и забот мирских, посидеть на старенькой скамье, прикрыв веками поблекшие от времени глаза, подытожить прожитое бремя, приготовиться к… чему-нибудь, в общем, приготовиться – ведь каждому Человеку в мысли не прокрадешься. А так как наш Человек в связи с очень почтенным возрастом и накопленным жизненным опытом имел отношение более к сонму писателей, чем влюбленных – была и у него своя укромная скамья для раздумий и воспоминаний: возле старого огромного фонтана, с чашей, облицованной осыпавшейся со временем голубой кафельной плиткой. От этой-то огромной круглой чаши и расходились во все стороны ровными лучами аллеи, вымощенные тротуарной плиткой. Сейчас на одной из них, возле самой чаши, присутствовал еще один Человек - девочка… может, девушка . За плечами ее висел школьный рюкзачок, в руке она держала толстую тетрадь в пластиковой обложке. Обходя по кругу пустующую сейчас чашу фонтана, девушка время от времени нагибалась, поднимала очередной сорвавшийся с ветки лист и, покрутив его в руке, либо отбрасывала в сторону, либо, распрямив, бережно вкладывала между страниц тетради. Подойдя ближе, писатель разглядел, наконец, ее всю: в коротком осеннем пальто, шапочке с помпоном, на шее шарфик. И лицо: юное, не блиставшее красотой, однако симпатичное и… что удивительно для осеннего времени - с конопушками вокруг смешливо вздернутого носика. Однако лицо девушки вовсе не было веселым, скорее, наоборот. Казалось, вкладывая очередной золотистый лист в тетрадь, она едва при этом сдерживала слезы. Девушка тоже заметила писателя, но ничем не выдала своего состояния – все так же методично нагибалась в поисках очередного красивого листа. Это был из ряда вон выходящий случай – школьницам категорически запрещено было появляться в старом парке, под страхом немедленного отчисления из учебного заведения. Да они и сами бы не рискнули поодиночке заглядывать в него. Значит, здесь был случай объяснимый. И, для искушенного писателя, вполне житейский. - Свидание, значит,- утвердительно прокомментировал он, садясь на лавку возле фонтана и доставая из кармана своего пальто курительную трубку и коробочку с табаком. Девушка разогнулась и, комкая в пальцах только что поднятый листок, утвердительно кивнула, прикусив нижнюю губку. - А к чему дневник школьный изводишь?- писатель указал трубкой на тетрадь в ее руке.- Листья ведь сырые… - Это не школьный вовсе,- девушка крепче прижала к себе тетрадь.- Это мой личный дневник. Только уже ненужный, вот! Потому и складываю в него гербарий. - Не пришел, получается, твой Ромео,- снова констатировал писатель. – Ты- то хоть любишь его? - Н-не знаю еще,- девушка сильнее прикусила губку и влага, копившаяся до этого в уголках глаз, пролилась из одного предательской слезинкой.- Но он хороший, я у Осени спрашивала…- слезы покатились одна за другой уже из обоих глаз, сливаясь в две мокрые дорожки. Прямо по симпатичным конопушкам. И вдруг вместо снега сверху, сквозь голые ветки деревьев закапал дождь. Скорее всего, это были извечные капризы уходящей осени – как же ей не хотелось покидать этот старый уютный парк. Но писатель не был бы писателем, если бы не почувствовал – осень плачет вместе с девушкой, сочувствуя ей, ее первой наивной любви и веры в то, что все назначенное в этой жизни рано или поздно сбывается… - Знаешь что?- он положил девушке на плечо свою теплую широкую ладонь и дружески легонько сжал.- Ведь это твое самое-самое первое свидание? - Ну да,- она доверчиво подняла на него мокрые глаза. – Я пришла в парк, а он …не знаю, как жить дальше… - Вот глупышка!- рассмеялся писатель. – Тысячи причин могут помешать человеку не прийти в назначенное время. Но если это даже та, единственная – ты представить сейчас не можешь, сколько раз еще в жизни тебе предстоит испытать сладость радости и горечь потери. Это мне с некоторых пор нужно считать каждую мою осень – их ведь так мало у меня осталось. А тебе… эх, да что говорить! Пошли, выведу тебя из парка. - Нет, я еще подожду,- девушка упрямо вновь прикусила губку. Писатель заглянул в ее глаза – в них сквозь слезы блеснула решимость. Чего? Дождаться? Бороться? Или забыть? - Ну, хорошо. Я пойду, пожалуй, чтобы не мешать. А ты приходи сюда на следующую осень, ровно через год. И тогда расскажешь мне окончание этой истории. Хорошо? И он ушел домой. Сел к столу и написал, о девушке и осени…как умел - в стихах и прозе. Потому что каждый писатель в душе всегда немножко... или множко, поэт. Через год после окончания школы девушка вновь пришла к этому фонтану в старом парке. Прямо из ЗАГСа, в фате... А писатель уже не смог… Осень вновь – позолота в бархате, Из рябинности кисея… Я шепну ей чуть слышно: - Здравствуйте! Вы не помните? Это я… В зарифмованном слов, количестве, Как гербарием в дневнике, Ваше Красочное Величество - Наважденьем, В любой строке, Беспорядочный смысл каракулей: Парк… аллея… чего-то ждём… Мы ведь обе тогда заплакали, Я о прошлом… А вы дождём. У меня не сошлось в свидании, Ваше время – в календаре. И, конечно же, ожидание, И прощание - в декабре… Вы, Величество, снова в бархате, Да и я повзрослевшая. Как, вы Новая Осень? Ну, здравствуйте! Познакомимся? Это – я… | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
