Голова с похмелья все никак не хотела отрываться от подушки и готова была даже расстаться с телом, лишь бы ее не дергали. Да и тело противно дрожало и бессильно валялось на железной, виды видавшей кровати-односпалке. Но мысли, начавшие было появляться в слегка протрезвевшей голове Михалыча, были куда гаже и противнее дрожащего тела. То, что перепил – полбеды, а то, что сделал прогул на работе и сегодня, как ни крути, надо будет все же объясняться с директрисой, как между собой называли сотрудники заведующую детского дома, вот это уже беда полная! Мужчина тяжко вздохнул, вспомнив, как она отчитывала его «на ковре» после предыдущей попойки на рабочем месте. Но тогда хоть прогула не было, а теперь…

 

О том, что будет теперь, Михалычу думать не хотелось. Мало того, он часто и судорожно мотал головой, настойчиво пытаясь отогнать дурные мысли, в которых витал злобный взгляд директрисы, слышались длинные нудные нотации, и возникал его, Михалыча, смиренно-покорный образ с глазами то часто мигающими, то потупленными и смотрящими в одну точку. Через силу, приведя себя в более-менее приемлемый вид для встречи с начальством, он неуверенно вступил на порог детского дома. Ребятишки, повстречавшиеся на пути, весело приветствовали его. Иван Михайлович даже слезу смахнул с ресниц, неожиданно набежавшую на глаза. Ведь у него никого в целом мире, кроме этих ребят, не было. Никого и ничего. Жена с маленьким сыном ушла давно к состоятельному и, как она сказала, более надежному мужчине. Слезно просила не портить сыну жизнь и не появляться на глаза, мол, его другой отец воспитает, не такой рохля. Проблемы с работой добили окончательно. Вот только директриса детского дома, обратив внимание на его золотые руки, дала ставку плотника. Но Михалыч понимал, что будь эта ставка более оплачиваемая, то никакие золотые руки тут роль не сыграли бы. Плотником он был только по штатному расписанию, а на самом деле кем он только не был в своем детском доме, ставшим для него более родным, чем однокомнатная холостяцкая квартирка!

 

- Михалыч! Тебя к директрисе вызывают, срочно! – прокричала на ходу Дарья, уборщица.

- Начинается… - вздохнув, понуро поплелся он к кабинету.

- Так… Опять пил, теперь еще и на работу не вышел. Терпение мое лопнуло, выгнала бы и глазом не моргнула, если бы не Новый год, - на этот раз директриса была немногословна, выражалась четко и без лишней тягомотины, видимо, она торопилась.

 

Михалыча это приободрило, только он никак не мог взять в толк, при чем тут Новый год.

- Будешь, Михалыч, Дедом Морозом, быстренько готовься. Снегурочка, то есть Алена, все тебе и расскажет.

- Но… я… только с техникой или прибить там чего, починить, гайку какую закрутить… А с детишками… тут никак, Анфиса Петровна, ну никак я не умею. При всем желании, не умею.

- Видимо, Михалыч, ты не понимаешь, что я решила прогул тебе простить. А то ведь разговор и другим боком пойти может, - Анфиса Петровна грозно глянула поверх очков, а потом, уже мягче, добавила. – Да ведь и сам ты, Михалыч, не маленький, должен понимать, откуда в государственном детском доме деньги на профессионального Деда Мороза?

 

Растерянного и обескураженного Михалыча сразу же поддержала пышногрудая и румяная Аленка-Снегурочка. Подмигнув ему глазом, жирно подведенным черным карандашом, шепнула на ухо:

- Не дрейфь, Михалыч, мы с тобой перед представлением по сто граммов дернем для веселости, а потом, главное, в пляс пуститься, настроение создать… Понятно?

 

Услышав про сто грамм, да еще в компании такой соблазнительной дамы, к которой раньше не знал как и подступиться, сразу стало и понятно все, и весело, даже от утренних дурных и тяжких дум следа не осталось. Да много ли надо настоящему мужику?! Сто грамм да вот с такими формами Аленка-Снегурочка! И была - не была! Где наша не пропадала!

 

Во время праздника Михалыч вошел в раж, стучал посохом когда надо и не надо, поднимал на руки визжащих от восторга малышей, приплясывал, даже пускался вприсядку. Снегурочка зычным голосом тянула песню, таща за собою в хороводе раскрасневшуюся детвору. Но даже в этой кутерьме Михалыч ловил на себе подмигивания Алены, и это делало веселье безудержным.

 

- А теперь, дети, надо всем вместе крикнуть: «Раз, два, три! Елочка, гори!» И в этот момент загадать свое самое главное желание, и оно обязательно сбудется в новом году!

 

Михалыч тоже блаженно прикрыл глаза. В его воображении уже неистово крутилось заветное желание со знакомым образом белозубой Снегурочки, с видом уютной, обихоженной женскими руками, квартирки, с несущимся запахом яблочного свежеиспеченного пирога.

 

- Раз, два, три! Елочка, гори! Задумываем, загадываем желание, ребятишки! И оно обязательно сбудется в новом году, надо только верить!

 

Праздник удался на славу! Анфиса Петровна осталась очень довольна. Забыв про прогул и сменив гнев на милость, дала Михалычу еще и отгул на следующий день. Но самая большая награда его ждала от Аленки, которой тоже давно опостылела одинокая жизнь.

 

Через год Анфиса Петровна уже не ломала себе голову над проведением новогоднего праздника. Супруги Иван Михайлович и Алена прикипели к детскому дому душой и обосновались тут надежно. А веселый праздник прошлого года прочно закрепил за ними статус новогодних персонажей.

 

- Ребята, а сейчас мы все вместе позовем Дедушку Мороза! – румяная Снегурочка жизнерадостно выглядывала из-за елки.

- Дедушка Мороз! Дедушка Мороз! Иди к нам!

 

- Это… Это не Дедушка Мороз! Это обманщик! Обманщик! Обманщик!!! – пронзительно-громкий, отчаянный крик вихрастого шестилетнего Сережки полоснул по самому пику праздника. Тишина наступила мгновенно, и только безудержные рыдания мальчишки и топот убегающих худеньких ножек остались в торжественном зале.

 

Анфиса Петровна нашла Сережку, бьющегося в истерическом плаче, в заброшенной пустой раздевалке. Прижав мальчишку к себе и дав ему вволю выплакаться, услышала шепот: «Я каждый день повторял то желание, я так ждал маму, так старался, так хотел ей понравиться…»