Эти заметки появились не случайно. Случайным было только мое появление на странице одного автора http://www.litkonkurs.com/?dr=17&;luid=40555 , недавно пришедшего со своими произведениями на ЧХА. Прочитав пять ее стихотворений, а заодно и обратив внимание на удаленные со страницы некоторые рецензии, я поняла, что пора написать то, что зрело во мне уже долгое время. Признаться, мне порядком надоели извечные разговоры о том, как должны писаться стихотворения. Некоторые авторы ратуют за кропотливый труд, многочисленные правки, постоянные поиски единственно верного слова или звука. Перепроверяют и метрику стиха, и точность рифм, сомневаются в удачности образа или согласованности слов. Вычеркивают, переписывают, меняют, снова и снова возвращаясь к тексту. Другие же исповедуют тезис «Стихи приходят свыше, мне их диктуют сверху, а коли так, то и не нужно работать над словом. Главное, успеть записать». Есть и авторы, которым стихи не «диктуются». Они «пишут их душой». А уж душа не обманет, - рассуждают поэты. Сразу скажу, я отношусь к первому разряду. Бывает, правлю уже сложившиеся тексты спустя несколько месяцев, а то и лет. Случается, практически полностью переписываю стихотворение заново. Да, часто строчки приходят сами, без специального на то позволения, бывает, что и сюжет стихотворения меняется в ходе его создания, и финал оказывается весьма неожиданным. Стихотворение появилось, точка поставлена, и… тут-то все и начинается! Сначала эйфория в стиле «Ай да Пушкин, ай да сукин сын!» Полчаса текст кажется шедевром, затем постепенно переводится в разряд выдающихся, а спустя сутки представляется беспомощным, слабым и совершенно никчемным. Тут рифма провальная, тут слога не хватило, а вот здесь вообще амбигуитет, да простят меня читатели за подобные выражения. И садишься, вздыхая, и меняешь слова, и переставляешь строфы (глядишь, одну-другую вообще удалишь)… Пыхтишь, сопишь, ругаешь себя за бесталанность, комплексуешь и вновь приходишь к выводу о том, что жизнь не удалась. В такие моменты я бесконечно завидую авторам, которые, написав свой текст, торопятся опубликовать его, заявляя: «я автор стиха и я пишу так, как мне нравится». Счастливые! Они пишут, как им нравится, и при этом им нравится, как они пишут! Поразительная гармония с самим собой! И не столь важно, что рифмы примитивные, размер скачет, а о пунктуации автор имеет весьма приблизительное представление. Не нужны ни правила орфографии, ни правила расстановки знаков препинания, а уж теория стихосложения, все эти амфибрахии со спондеями и дактилическими рифмами вовсе не имеют никакого значения! Диктуют-то свыше! Ну, или душой написано… И вот записывает прилежный ученик «под диктовку» такие строки: Нарисую на стене Красной краской мотылька, Прилетит ко мне во сне И посмотрит с потолка: Как я сплю и, что мне снится, Может, он ко мне явиться?! (И.Качаровская, «Нарисую») И не суть важно, что мотылек нарисован НА СТЕНЕ, а смотрит С ПОТОЛКА! Автор непременно найдет, что ответить, и подробно объяснит, что имел в виду, не заморачиваясь особенно над тем, что настоящая поэзия не нуждается ни в комментариях, ни в разъяснениях. И совершенно безразлично, что вдумчивый читатель не поймет смысл двух последних строк в приведенной цитате, опираясь на знаки препинания и орфографические правила написания глаголов. И не нужно печалиться о неблагозвучии некоторых сочетаний вроде «как я». «Свыше» этого не услышали, да и душа не в претензии. А разум читателя, его внутренний слух – дело десятое. Знаковыми являются финальные строки стихотворения: «И неважно где, когда, В жизни счастье есть всегда». Тут с автором не поспоришь. Автор счастлив тем, что он пишет. И не столь важно, что именно при этом испытывают читатели. Впрочем, был бы автор, а читатель найдется. Перехожу на страницу публикации стихотворения «Мама». О! Песня! Знакомая до боли. «Давно ли песни ты мне пела, Над колыбелью наклонясь. Но время птицей пролетело, И в детство нить оборвалась. Поговори со мной мама, О чем-нибудь поговори, До звездной полночи до самой Мне снова детство подари». Слова эти многие ассоциируют с Валентиной Толкуновой, песня звучала не один десяток лет, да и сам текст без музыки, несмотря на глагольные рифмы, оставляет ощущение цельного и законченного. С удивлением узнала, что автор слов – небезызвестный Олег Газманов. Впрочем, это присказка. А сказка, как водится, впереди. Итак, открываю стихотворение Инны Качаровской «Мама». Когда ты рядом: в холод, в зной. Я так хочу сказать порой: --- Поговори, со мною, мама, поговори И детство мне обратно подари, Автор ничтоже сумняшеся констатирует: «если одна строчка совпадает, то это уж точно не плагиат» Боже упаси, никакого плагиата! Никакого умышленного копирования строчки! Списывать – тоже искусство. Можно списать без ошибок. Можно даже, списывая, внести что-то свое так, что текст станет свежим и неизбитым в своей банальности. Странно: вроде написано одно и то же, но вот Газмановский текст, при всей его простоте и непритязательности, оставляет приятное чувство, а текст Инны – чувство неловкости за автора. Да, Инна, конечно, не в том возрасте, чтобы слушать песни Толкуновой (по ее собственному заявлению). И, наверное, не в том, когда читают классиков. Зачем? И так хорошо. Написала душой – и прекрасно! И опять незачем комплексовать относительно рифмы «счастье - ненастье» и «глаза – слеза». Все отлично! А то, что читатели снова испытывают чувство неловкости, так это читателей и проблема. Хотя нет, не права я. Говорила же, что у каждого стихотворения найдется свой читатель. А то и несколько. Значит, это кому-нибудь нужно, как говаривал В.В.Маяковский. Значит, «продиктованные строки» востребованны? И сразу же задаюсь вопросом: неужто Александру Сергеевичу диктовали так невнятно, что ему приходилось перечеркивать написанное им, «солнцем русской поэзии», по многу раз? Или он был столь нерадивым, что не мог сразу же, набело записать надиктованное? А может, он не «душой писал», поэтому вымарывал и переписывал? Не складывается что-то… Или вот Анна Андреевна наша Ахматова взяла да написала: Был он грустен или тайно-весел, Только смерть – большое торжество. На истертом красном плюше кресел Изредка мелькает тень его. И дальше: И, пророча близкое ненастье, Низко, низко стелется дымок. Мне не страшно. Я ношу на счастье Темно-синий шелковый шнурок. Вот так показана тема потери сто лет назад (стихотворение написано в 1913 году). Ну, конечно, его нельзя сравнивать с вдовьим причитанием, тогда еще и войны-то не было. Даже до первой мировой год остался. Но почему же тогда возникает чувство сопереживания утрате, почему читатель бесконечно верит эмоциям лирической героини, принимая ее потерю? Какими секретами владеет эта удивительная женщина? Думаю, никакого секрета нет. Все предельно просто: она пишет не «в лоб», не «напрямую», она использует выразительные средства языка, она прибегает к описанию «цветов и неживых вещей» (это из другого стихотворения Ахматовой, простите за вольность), чтобы передать внутренние переживания своей героини (или свои собственные?) Мы читаем не просто слова, это запечатленные в буквах чувства. А вот стихотворение Инны «Вдова» построено в форме монолога старой женщины, не дождавшейся мужа с войны (орфография сохранена). Выхожу я встречать на пирон, на обычный вокзал, Где рейки натянуто того, претуго, как стрелы. Полмира он встретил и согрел небольшой этот зал, Но только тебя он, ни разу так и не встретил. И далее Я, слышишь, внука назвала, как звали тебя, И он в мир посмотрел твоими глазами. Только ты будешь знать, кто он для меня. Снова капает дождик твоими слезами, И вернулось назад наше время простое, Ты знаешь над нами небо опять голубое. Вроде и тема-то «посильнее» - все-таки война. И автор – наша современница (к счастью, родившаяся через несколько десятилетий после войны). Значит, и язык, и поэтическая техника могли бы быть более острыми, более современными, насыщенными. Трудно, практически невозможно написать о том, чего не пережил сам, чего не видел близко, так, чтобы читатель поверил. Но поэзия может сотворить чудеса. Можно, не называя ничего напрямую, дать почувствовать читателю внутреннюю силу эмоций. Можно вызвать ощущение пустоты или бесконечного горя, не говоря об этом. Через образ, через звук, через напряжение ритмики. Но для этого в тексте должны быть и образ, и звук, и ритмика. С чего начинается картина? С изучения основ композиции, светопередачи, законов перспективы. Ни один художник не написал шедевр одним размахом кисти. Процесс вынашивания идеи, поиск типажей, компоновка фигур на полотне, работа с этюдами – вот через что проходит гений живописи прежде, чем создаст шедевр. А потом ходит кругами вокруг картины и мучается, и сомневается, и счищает слои краски, чтобы положить их иначе. А ведь рукой живописца водит кто-то свыше. Балерине, конечно, легче. Ничего счищать, ничего переделывать наново, ничего переписывать не надо. Сделала свои 32 фуэте – и отдыхай. Ну, подумаешь, в этот раз подпрыгнула не так воздушно, как обычно. Правда, за воздушностью стояли годы бесконечных репетиций, растяжек, батманов и арабесков, десятки (а то и сотни) стертых пуантов, кровящих пальцев на ногах и изнурительных упражнений. А выходит на сцену – и как будто некая сила свыше несет балерину по воздуху с легкостью, недоступной простому смертному. И музыкант, прежде чем с невероятной мощью исполнить фортепианный концерт или пьесу для виолончели, ежедневно несколько часов проводит у инструмента, начиная с гамм и арпеджио, по многу раз повторяя и оттачивая каждый пассаж… А за его спиной слышится дыхание музы. И это она водит его рукой во время концерта. Но музу заслужит не каждый. И тут очень кстати (или некстати) вспоминается высказывание Томаса Эдисона: «Гений — это десять процентов таланта и девяносто процентов пота». О ком это он? О физиках? О математиках? О гениальных ученых вообще? А может быть, о любом гении, будь он служителем науки, поэтом, живописцем или спортсменом? Ведь среди спортсменов тоже есть гении, не так ли? Так почему же поэты, пишущие «под диктовку», не потеют? Почему их душа довольствуется тем, что выскользнуло из-под пера сразу, немедленно, без шлифовки и обработки «продиктованного»? Почему любое написанное слово приводит автора в состояние полного, глубокого и окончательного удовлетворения созданным? Чем поэтическое произведение отличается от рифмованного (иногда очень плохо рифмованного и технически недоработанного, слабого) текста? Мне кажется, настоящая поэзия вызывает отклик в душе читателя, заставляет его сопереживать, испытывать эмоции, откликаться на созвучие словесной вязи и бесконечно верить прочитанному или услышанному. В этом случае читатель не видит изнанки, не обращает внимания на рифмы, метрику, количество строф и прочие технические тонкости. Потому что автор предлагает законченное, отшлифованное, со всех сторон обработанное произведение. Готовый продукт для употребления, так сказать. И только специалист, литературовед увидит в этом тексте бесконечный труд, и только он сумеет приподнять завесу над секретом мощного эмоционального воздействия поэтического произведения. Если можно писать душой, то почему нельзя душой печь пироги или кроить платья? Я бы не хотела носить платье, сшитое душой кутюрье. Я верю в искренность желания мастера, я верю в то, что он мечтает сделать мир лучше, изменить его. Но я не хочу ходить в одежде, сметанной наживую, с висящими пуговицами и плохо притачанными деталями. Не хочу, чтобы у меня натирало у шеи и собиралось складками на спине. Не хочу, чтобы тянуло по бокам. В этом случае мне будет глубоко наплевать и на душу закройщика, и на душу модельера. Так почему же пишущие душой или «под диктовку» не хотят попотеть хотя бы немного? Впрочем, зря я так распалилась. Не боги горшки обжигают, и всем уже давно известно, «из какого сора растут стихи, не ведая стыда». Важно, чтобы стихи выросли, а не лебеда какая-нибудь. И не лабуда. А если диктуют что-то не то, так может, и не стоит диктанты такие писать? Как говаривал один мой знакомый, \\\\\\\\\\ \\\\\\\\\\ \\\\\\\\\\ \\\\\\\\\\ \\\\\\\\\\ \\\\\\\\\\"в ы говорите, что стихи нам диктуются сверху. Как можно править божественное? Попробуйте. Со-временем, вы заметите, что диктовать вам стали гораздо грамотнее\\\\\\\\ \\\\\\\\ \\\\\\\\\\ \\\\\\ \\\\\\\\\\ \\\\\\\\\\ \\\\\\\\" И в заключение мне хочется снова процитировать финальные строки одного из поэтических опусов Инны: Мы решаем всё в жизни сами И судьбу творим своими руками. Стоит только тебе захотеть И ты сможешь всё суметь. Или сумеешь все смочь. В том числе, отличать настоящую поэзию от пустоцвета, писать грамотно, без ошибок, а главное – воспринимать критику с благодарностью, ибо критикующий – щедрее и неравнодушнее автора рецензий типа «Близко» или «Легло на душу». Ибо критикующий пытается достучаться до самого нутра автора, помочь увидеть текст сторонним взглядом, подсказать выход. Ибо критикующий понимает, что недостаточно записать «диктант», что главная работа автора – на пути сомнений и неуверенности, на пути поиска единственного слова, единственной строки, единственно возможной рифмы. Автор же, отвергающий критику и помощь, автор, уверенный в абсолютности своих творений, идет в тупик. Автор, желающий своим стихотворениям добра, за критику поблагодарит. Иной же – обрушится на критика. Бедного критика, потратившего свое время на чтение недоработанных стихотворений и искренне желавшего помочь. Вот такие мысли «надиктовались мне свыше», когда я по просьбе Надежды Сергеевой попыталась написать обзор для Фонда содействия новым авторам. Единственная просьба: будем говорить о стихах, а не о личностях. |
Положение о Клубе
Сделать стартовой
