Все мы что-то ищем всю жизнь, отбиваясь от стаи или вливаясь в поисковые отряды. Едва родившись, мы ищем материнский сосок, потом – где и с кем интересней играть и ссориться, ищем, куда пойти учиться, на ком жениться, ищем работу, деньги и так далее – и нет нашим поискам ни конца, ни края... Акакий Лукич Баблов тоже всю жизнь прожил в постоянном поиске. Едва начав соображать, он стал выглядывать обидчиков в толпе сопливых ребятишек и их нянь, откуда то и дело доносилось к нему его ненавистное имя «Кака!». Затем среди сверстников выискивал виновников вечного смятения и болезненной застенчивости из-за причуды своей бабки, давшей ему это нелепое имя; а еще позже – места, где можно было спрятаться от назойливых и насмешливых глаз и строить достойную жизнь. После долгих поисков такое место он нашел: это был большой и богатый хутор Задворки, жители которого трудились в совхозе «Патриот». В этот хутор и привез молодой счетовод Баблов жену-хромоножку со звучным именем Ядвига Арнольдовна Мюллер, которую он ласково называл Ягуся. Была Ягуся большеглазой, громкоголосой и очень амбициозной и вскоре все в совхозе стали называть ее Ягой-костяной ногой – но только за глаза, потому что Арнольдовна была быстрой на острое словцо и спуску никому не давала, а еще потому, что работала она фельдшерицей – а это очень уважаемая в совхозе должность! Жили Бабловы в любви и согласии, вырастили и выучили сына и дожили до времени, когда все пошло прахом. Надо сказать, что для Ягуси это не было неожиданностью, и она давно объявила землякам, что быть разрухе, потому как так уж у нас повелось: лишь только вожди громоздятся на танк – так жди революций, а в России всякая революция разрушительней атомной войны… Так и произошло: не минуло и пятнадцати лет, как хутор опустел, обветшал и стал дышать на ладан. Дети и внуки хуторян рассыпались по миру в поисках богатой жизни, те, кто перекочевал в города, забрали к себе стариков, ну, а родители заграничных бизнесменов, не пожелавшие покидать Родину, и бездетные хуторяне остались в Задворках – от тоски куковать, да свой век доживать. Правда, Задворкам по сравнению с другими хуторами еще повезло: умудрились они вырастить и выдвинуть депутата Госдумы, так тот, пока баллотировался расщедрился на телефонизацию хутора и еще компьютер в конторе установил – на том и кончилась его благотворительность, а сам он, забрав родителей, позабыл родной хутор начисто. Вот эта «техническая оснащенность» и сподвигла Ядвигу Арнольдовну на продвижение хутора к новой жизни. Но случилось это не сразу, а лишь после последнего визита сына и внука Бабловых, когда те, оторвавшись от своего бизнеса, заехали на недельку в Задворки, повидаться с родителями. Стараясь не замечать ветхости их жизни, они всучили им свои щедрые подарки: сотовый телефон, ноутбук и телевизионную «тарелку», а также по пятьсот долларов на страждущую душу и позаботились о включении их в мировую информационную сеть. Внук, перевоплотившийся из Тимофея Баблова в Тима Баблофф, состряпал Задворкам собственный сайт в Интернет и обучил ошарашенных стариков основам его пользования. Блеснув ясным солнышком в полярную ночь, мужики уехали – и вот тут-то напало на Ядвигу Арнольдовну глубокое и мрачное раздумье, отчего Акакия Лукича стало познабливать, потому что он знал: если его Ягусю «осенит» – никому мало не покажется! И он оказался прав… *** За пару часов до того, как Ягусю осенило, Лукич томился смутной тревогой и тоской. Пить ему запретили врачи, а вести круглосуточный трезвый образ жизни было выше его сил и потому решил он скоротать время, блуждая в Интернет. Он давно уже, таясь от суровой Ягуси, часами с вожделением разглядывал едва одетых крутогрудых баб, а в этот день отважился на большее… Его виртуальная прогулка по злачным местам началась с веселой ухмылки, когда пред его подслеповатые очи выскочила табличка: «Вы еще не беременны? Это можно исправить!». Представив себя беременным, Лукич похихикал и пробрался на заветный сайт. Выбрав из галереи голых путан самую пухленькую, он нажал на фото, чтобы та предъявила ему свои прелести во весь экран, и стал ждать загрузки. Однако, слегка приоткрыв плечи, изображение на экране застыло и Лукич, не сообразив ещё что компьютер завис, расстроился: «Ну, вот! В кои века решил гульнуть от Ягуси, так на тебе!..». И тут на экране начались чудеса. Застыдившаяся невпопад девица исчезла, а на ее месте появилась …Ягуся! Она стояла возле ступы, по форме напоминающей летающую тарелку и тщательно, до блеска натертой. Ступа была снабжена круглыми фарами, а на её боку красовалась реклама: «Покупайте Бленд-а-Мед, не изведаете бед!». Его старуха была в бандане, в ковбойке и в джинсах, как персонаж из реальти-шоу «Последний герой» и осуждающе смотрела на супруга разными глазами: один глаз, бледно голубой, был у нее прищурен, а другой, карий, напротив – широко раскрыт. – Ягуся, у тебя глаза разные! – испугался Лукич. – Ну и што? – нисколько не стушевалась та. – Просто у меня один глаз для ближнего обзору, а другой для дальнего. Я уже не такая молодая, чтобы тратить оба глаза на всё про всё. А вот тебе, Какушка, надоть все зенки выколоть, чтобы ты при живой-то жене на бесстыжих баб не пялился!.. Яга схватила помело и, стремительно увеличиваясь, стала выползать из экрана: – Очнись, дед! Приди в чувство! Ты, видать, совсем сбрендил со своей еротикой! И она нещадно вцепилась в тщедушные плечи своего старика… Лукич раззяпил зенки и со страхом уставился на вполне реальную Ядвигу – и глаза у той были одинаковые: задумчивые и мечтательные. – Што, кобель старый, на баб потянуло? – беззлобно поинтересовалась она. – Брось-ка ты последнюю силушку на глупости тратить, иди лучше собирай хуторян на сход – меня осенило… *** Собрать чертову дюжину хуторян во двор к Бабловым было совсем несложно и уже через полчаса все они выжидательно уставились на приосанившуюся Ядвигу Арнольдовну, дивясь про себя ее странному наряду: стареньким джинсам внука, клетчатой рубашке со скрученными узлом углами подола на впалом животе и алой косынке, повязанной назад концами на седой голове – на манер комсомолки довоенных годов. В качестве важного аксессуара на поясе джинсов старухи, как кинжал в ножнах, висел зачехленный мобильник. Прямо-таки атаманша! – Вот што я вам скажу, земляки… – начала издалека Ягуся. – Днями приезжал сюда из своих заграниц мой сын и оставил нам с дедом по пятьсот долларов… Хотела я отложить их на смерть – да передумала… Не собираюсь я помирать! Дети наши и внуки чужбину обустраивают, а тут все рушится… Нельзя нам, старикам, помирать, покуда не поднимем мы свои Задворки – вот што я поняла, пока без сна ворочалась… Наш это недогляд, что детям нашим все по фигу, нам и ишправлять… Еще с молодости говорила Ягуся пришепетывая из-за щербы в зубах, образовавшейся у нее оттого, что нарвалась она однажды на кулак приревновавшего ее мужа. Из-за гордости, что ее тихоня-муж проявил настоящий мужской характер, зубы она вставлять не стала, а с годами, с потерей еще десятка зубов, этот дефект дикции у нее усилился – что, впрочем, никого не смущало. Вот и сейчас «земляки» слушали ее почтительно, не перебивая, и, лишь когда Ядвига Арнольдовна сама сделала паузу, Авдотьич позволил себе осторожно заметить: – Дык, что мы сможем изменить, Нольдовна, в нашей-то поре, да с нашими деньгами? – Это ништо, Авдотьич, што стары мы и не богаты, – успокоила его «атаманша». – Главное, штобы голова на плечах была и кураж. А деньги мы заработаем. Надо только нам объединиться. Был у нас совхоз, стал безхоз, а отныне будет дедхоз «Кураж»… Ну, и раз уж так случилось, что теперь я хуторской олигарх при твердой валюте – я и буду всему Головой. – А почему это ты атаманить берешься? – попытался возмутиться Аверьяныч, привыкший всю жизнь перечить жене и начальству. – Вон у Лукича твово тоже твердая валюта есть, пусть он и командует! Ядвига, миролюбиво щурясь, выслушала строптивого земляка и пояснила: – Нельзя его с таким именем до людей пускать! Смеяться будут, сердце его рвать. Он и так у нас при портфели будет: счет наш будет вести, коль он у нас счетовод. И ишо будет моим заместителем. Завтра мы с ним поедем в район и откроем валютный счет… – Нет, надо в область ехать! – деловито возразил Аверьяныч, вынужденный принять пояснения самозванки. – В районе бабкоматов нету… – Ну, может, ты и прав… – продолжала удивлять народ своей покладистостью Ядвига. – Может, и вправду надо ехать в город… Нам еще нужен будет вёбмастер. – Какой, какой мастер?! – оживился глуховатый Ильич, блиставший некогда гордым званием хуторского племенного жеребца. «Атаманша» так тепло взглянула на «гордость» хуторян, что у Лукича мелькнула мысль, что не зря, видать, он в молодости вышиб жене два зуба, а та, оставив без внимания его съехавшиеся к носу брови, скривила в понятливой улыбке тонкие губы: – Это совсем не то, о чём ты подумал, Ильич. Што касается твоих особых способностей, то будешь зарабатывать сексом по телефону… Раздался дробный дребезжащий смешок хуторян, который перекрыл ядовитый, звонкий ещё голосок Пантелеевны: – Да у него кроме трех остатних зубов ужо давно ничего не торчит! – Это ништо, даже лучше: отвлекаться на глупости не будет. – не сдавалась Ядвига. – Главное, штобы он был в полной памяти. Пусть вспомнит, как всех брошенок и вдовиц на хуторе привечал. Небось кроме агрегата у него и язык был хорошо подвешен, коль любую умел склонить на любовную связь. А ежели што подзабыл, пусть по телевизору поглядит еротику… Ишо можно позвонить с моего телефона бабам, которые этим занимаются. А ты, Пантелеевна, коли такая бойкая, пойдешь к нему в пару, инпатентов будешь ублажать… – Вот еще! – весело фыркнула Пантелеевна. – На кой мне инпатенты? Я лучше петь буду с Марфой и с Катериной. Мы группу сделаем: трио «Задворкина виагра», – размечталась она, приподнимая юбку и критически оценивая свои сухопарые щиколотки. – По хуторам поедем, будем денежку зарабатывать… – Тогда лучше «Бабки – акселератки», – подхватила ее идею Ягуся. – Старые русские бабки были, новые русские бабки есть, а вы будете наиновейшие – продвинутые русские бабки. – Какие ты слова-то знаешь, Нольдовна! – восторгнулся Никитич. – Ты как раз и есть самая продвинутая бабка на хуторе! А другие-то, бесталанные, чем займутся? – Ты, Никитич, и Кузьмич у нас главные матерщинники – будете рекламой заниматься, сочинять завлекалки да бабки с купчиков требовать на наш счет. – Надо на хуторе бабкомат поставить, – вставил свое слово привеченный начальницей Кузьмич. – И краски купить, чтоб на заборах рекламу писать… Ему никто не возражал, так как каждый примерял новую жизнь на себя. – Надоело мне на земле горбатиться, хочу стать бизнес-бабой!.. – вздохнула Ниловна. – Ты, Арнольдовна, меня не забудь к делу приставить. А я отдам в общий котел, свою валюту. У меня тоже есть: аж сто долларов. – Ладно, Ниловна, – согласилась Ядвига, – будешь в жюри, мы с тобой кастинги будем устраивать. – Какие кастинги? Кому? – азартно вскричали сразу несколько стариков. – А это главная часть моего бизнес-плана! –заявила предводительница. – Будем тут, в Задворках проводить реальти-шоу «Последний герой»… – она обвела притихших земляков гордым взглядом и пояснила: – Они там на Первом канале экзотику ищут, трудности для выживания, бешеные деньги за это платят – а у нас тут всего этого с избытком и задаром… Ягусю перебил Авдотьич: – Да, екзотики этой у нас предостаточно: есть развалины, чащи из лебеды и камыша, лабиринты, речка… А уж грязи – немеренно! И жрать тоже нечего. А на спецзадания этим любителям екстрима надо поручать строительство, покос травы, перекопку и прополку… И пусть себе соревнуются, кто скорей и лучше! – Хорошо бы пару крокодилов найти, да в речку пустить для страху… – почесывая золотушное ухо, мечтательно протянул Савельич. Я бы за ними приглядывал, кормил их… – Кем? – съехидничала Пантелеевна. – Теми, кто от прополки увиливает? – Теми, хто много болтает! – парировал Савельич – Ты, Савельич, больно зол и напорист, – быстро сориентировалась Ядвига. – Будешь у нас заниматься шантажом и угрозами. – И кого пугать будем? – сразу согласился Савельич. – Депутата нашего, – ответила все продумавшая «атаманша», – если он откажется привлечь к нам телевидение. Будешь его шантажировать грехами молодости. А грешков за ним предостаточно: и в садах воровал, и дочку агронома обрюхатил, и потом еще в совхозе приворовывал. У меня на него досье уже собрано. – Мы теперь совсем как мафия! – горделиво заявил Авдотьич, – всей семьей будем капусту рубить! – Какую капусту? – робко удивилась сравнительно молодая еще Марфа. – До осени еще далеко. Капусту надо еще вырастить… – Какая ты наивная, Марфуша! Криминальных сериалов не смотришь? – впервые за сход подал голос Лукич, муж и заместитель начальницы, – рубить капусту или зелень – это значит доллары зарабатывать! И все деды загалдели, как грачи по весне: мы теперь мафия! И на Задворках мафия водится! А киллеры у нас будут? Вот еще! Какие киллеры? Мы мафия для выживания, а не для обогащения, мы работать будем, хутор отстраивать!.. – Эй, хуторяне! – перекричала всех Ягуся. – Коли все согласны с главной идеей, давайте её обмоем! Об остальном поговорим после, а сейчас собирайте стол, тащите, што у кого есть – гулять будем! Стол собрали быстро, напились тоже скоро – какая крепость у стариков, которые и так уже опьянели от перспективы жить в полную силу, а не медленно помирать? И которых окрылили новые надежды… Потому, вкусив ровно столько, сколько нужно для праздника на сердце, старушки выскочили на круг с задорными частушками. Начала концерт Пантелеевна, выкрикивая звонким голосом первый куплет, эстафету подхватила Кирилловна, свою нелюбовь к олигархам продемонстрировала пышнотелая Петровна, следом басовито запела Марфа – одним словом: пошло-поехало… И до самой ночи звенели песни и гудели тихие разговоры в позабытых всеми Задворках, надеющихся на возрождение. А и правда: ну, что наши столицы без задворок? В столицах делают революции, сулят демократию и прочие призрачные блага, а будет ли жива Россия – зависит от тысяч ее задворок! Они и есть настоящая Россия! ___________________________________________ _____________ Приложение Задворкины частушки ___________________________________________ _____________ Ах, весною манит травка, девки кинулись гулять, скоро ихние прокладки будет незачем скупать. Довела меня реклама — стала я изнемогать: вместо солидола Раму предлагаю потреблять. Мой мужик, наверно, спятил, Топ-модель ему нужна, А у той под пышным платьем с двух сторон одна спина. Полюбила я бомжа, подарил он мне ужа, положу его я в банку, пущай пенится маржа Заведу себе я киску, всех вокруг шокирую: назову его Бориской, а потом кастрирую. Мой милёнок золотой нынче стал совсем крутой, нацепил очки на шнобель, а в штаны заправил мобель Заработаю три цента, положу на депозит, набегут на них проценты, куплю себе "индезит". Вновь у нас большой скандал: рубль, говорят, упал. Эх, куда же, кабы знать, и тихонько подобрать. Округ мой одномандатный с уютною квартирою, засылайте депутата— я с ним подискутирую. Мой милёнок бизнесмен пропадает на бирже, я ж без продыху и смен трос тягаю на барже. С дефицитою в бюджете никого не балую: не глупей других на свете, хоть и баба шалая. Говорят слаба Рассея, вот вам фигу с перчиком, испытаю Алексея — я не так доверчива. К нам Америка со смыслом заселяет свой фольклор, ТРАХНУ всех их ... коромыслом, вот и весь мой разговор. Мой милёнок, как котёнок, виски-с любит потреблять, любит он его с пелёнок, Ну, и стерва... его мать! |
Положение о Клубе
Сделать стартовой
