Осенью 1961 года в свои четырнадцать лет я имел довольно жалкий вид перекормленного макаронами подростка. Мои занятия плаванием, футболом и баскетболом носили эпизодический характер и влияние на мой растущий организм и вылезающие из него руки и ноги не оказывали никакого. Генетический код, видимо, еще не проснулся или был забит и запуган образом жизни и предостерегающими возгласами каждое утро вылетающими из репродуктора: «Говорит Москва. Московское время шесть часов тридцать минут. Начинаем утреннюю гимнастику. И… переходите к водным процедурам». В нашей семье поднимался хохот. Папа демонстративно делал упражнения, назидательно предлагаемые диктором, его передразнивала мама и все, конечно, заставляли физически развиваться меня, чтобы я рос крепким и стройным. Но, видимо, от раздражающих звуков пианино, несшихся из радиорепродуктора, у меня рос животик, и макароны откладывались складками на щеках, боках и попе. Но больше меня беспокоили дружки из нашей шайки. Они никак не хотели отпускать меня на свободу. Подлавливали, запугивали, били. Я твердо решил от шайки отколоться. Я уже вдохнул нормальной трудовой жизни, и она мне нравилась. Теперь нужно было найти способ защиты от назойливых дружков. Я решил драться с ними за свободу до последней кровянки и пошел в секцию бокса «Динамо». На первой же тренировке тренер Кусикьянц поставил меня в пару с пацаном-разрядником, и тот с наслаждением сломал мне нос. В раздевалке, которая была общей для боксеров, штангистов и борцов, я столкнулся нос к носу с парнем, который приходил к отцу в гараж на Петровском острове. Он тоже был шофером и, как оказалось, занимался в «Динамо» борьбой самбо. Звали его Игорь Андронников. Он поволок меня показывать своему тренеру Александру Чернигину. Чернигин, низенький коренастый мужик, облаченный в куртку самбо синего цвета, посмотрел на меня и спросил, сколько раз я подтягиваюсь. Я сказал, что не знаю. «Иди, подтянись», – показал он на шведскую стенку. Я подтянулся три раза и повис.

– Мало, – сказал Чернигин, – Будешь таскать железо. Понял?

– Понял, – кивнул я, хотя ничего не понял. Какое железо? Я и так целыми днями грузил трубы и швеллеры.

Поджидая 33-й трамвай на остановке, я разговорился с пацаном из этой секции, Серегой Клеверовым, который мне объяснил, что «Динамо» – это спортивное общество милиционеров. А милиционеров я уже тогда не любил. И решил, что пойду в другое общество. Съездил на Конюшенную площадь в «Трудовые резервы». Дмитрий Степанович Доманин сказал, чтобы я приходил на следующий год. Сейчас у него был перебор. Ремеслуха училась драться. Через неделю я приехал в «Труд» на ул. Декабристов, д. 21. Тренировались классики, которых я помнил по фильму «Гуттаперчевый мальчик». Их тренер Дмитрий Моторин стал меня уговаривать записаться к нему в секцию. Ему очень был нужен тяж. Но мне-то он был не нужен. Приехав на другой день, я нашел тренера самбистов Александра Самойловича Массарского. На ходу он мне бросил, что запись уже закончена. Я взгрустнул и сел на ступеньках лестницы обдумать, как жить дальше. Возвращаться в «Динамо» не хотелось, идти в классику к Моторину тоже. Через несколько дней я снова приехал в «Труд» в надежде попасть к другому тренеру, но снова встретил Массарского. Он был весел и, увидев меня, снова в зале окликнул кого-то:

– Ваня, возьми к себе еще парня. Он, вроде, настырный.

Ко мне подошел Ваня, плотный дядя в такой же синей куртке, как у Чернигина, и спросил какого я года рождения и сколько я вешу.

– Ладно, приходи завтра в шесть в верхний зал.

Я обрадовался. Пошел на балкон и смотрел на их тренировку. На балконе было много пацанов. Костя Манчинский, к которому я подсел, сказал, что это мастера и что скоро на Зимнем стадионе будет первенство Ленинграда. Я пошел смотреть соревнования. Борьба мне нравилась своей ловкостью. Но когда вышел Чернигин и стал показывать приемы рукопашного боя против ножа и пистолета, я понял, что попал куда надо. Он делал короткое точное движение рукой, и пистолет, приставленный к его лбу, улетал под потолок, а злодей падал, как подкошенный сноп. Замах ножом закончился скручиванием руки и жалобным воем обидчика. После своей схватки подошел Игорь Андронников.

– Ну, куда ты пропал? – спросил он.

– Да, я в «Труд» записался.

– К Массарскому?

– Нет, к Смирнову.

– Хороший парень. На, почитай.

И он протянул мне журнал «Спортивная жизнь России» со статьей о первенстве мира по дзю-до в Париже. Тогда чемпионом мира впервые стал голландец Антон Хеесинк. На фотографии он тянул за отворот белоснежного кимоно своего японского противника. У меня от эстетического восторга зарябило в глазах. Я вырезал эту фотографию, повесил над своим столом и не мог на нее насмотреться. Я шепнул себе на ухо – буду таким, буду в Париже. И начал усердно тренироваться.

В техникуме среда и пятница были выходные, и после работы я сразу ехал на тренировки. Отцу это очень нравилось, и он отпускал меня с работы пораньше, чтобы я успел отдохнуть. Я заходил в столовую и шел пешком через мост на Театральную площадь. Верхний зал был маленький, и нас набивалось как огурцов в бочке.

Из шестнадцати мальчишек нашей группы я был едва ли не самый слабый. Не считая, конечно, легковесов, таких, как Миша Семененко и Вова Путин, которых Господь уже в шеренгах школьных уроков физкультуры поставил в строю последними.

Сначала мы кувыркались, отрабатывали технику падений, а потом технику приемов борьбы лежа. Нам не терпелось. Ну, когда против ножа и пистолета. Но Ваня, то есть Иван Леонидович Смирнов, методику обучения не нарушал и учил нас не спеша, от простого к сложному. Все равно от нагрузок у меня болела голова и тряслись ноги. Через некоторое время я решил не избегать встречи с братвой. Я еще ничего не умел, но, встретившись, повел себя уверенно и жестко, дал в нос первым.

– Ну, погоди, – услышал я затухающую угрозу.

Бои продолжались несколько месяцев. Я привык, и перестал бояться. Ни отец, ни мать ничего об этом не знали. Радовались, что их сын работает, учится, и занимается спортом. К тому времени мы уже проводили учебные схватки с самим Ваней, и случалось, что я проводил удачный прием даже ему. Он меня хвалил, а потом запускал через бедро, чтобы я не зазнавался раньше времени.

Наверное, зоркий глаз Массарского что-то во мне разглядел под складками жира, а может ему просто меня стало по-человечески жалко. Может он вспомнил свое трудное детство.

Занимались мы три раза в неделю по полтора часа: понедельник, среда, пятница. В понедельник у меня были занятия в техникуме, и я тренировки пропускал, за что получал выговор от Ивана Леонидовича. Но по каким-то гуманным соображениям, мне разрешали ходить в другие дни, в другую группу к Анатолию Семеновичу Рахлину, где тренировался Вова Путин, Вашкялис, Вася Шестаков и Толя Халевин. Тренеры разделяли ребят на пары, подбирая их по весу, чтобы не было преимущества и перенапряжения. В одной группе у меня спаррингом был Елкин, в другой Халевин. Если меня ставили в пару с Толей Малыгиным или Толей Беликовым, они со мной ничего не могли сделать, потому что были на десять килограммов легче меня, и я при падении мог их покалечить. Выяснилось, что крупные мальчики – это большая редкость, и когда мой партнер не приходил на тренировку, со мной в паре занимались тренеры Иван Леонидович и Анатолий Семенович. Они сами были действующими спортсменами и использовали это для себя как дополнительную тренировку, бросая меня, неумеху, по десятку раз и выколачивая моим телом пыль из борцовского ковра. За год тренировок тело приобрело какую-то форму, а когда я вернулся после отдыха в родной деревне, тренеры меня не узнали. Я был высок, крепок и строен. Большую часть времени в деревне я провел не на любимой рыбалке, а на сенокосе и заготовке дров для престарелых родственников. А работа эта требовала напряжения сил. Дерево надо было повалить в лесу, притащить к дому на телеге, распилить и расколоть. А махать косой по утренней росе оказалось полезно не только для бабушкиной коровы, но и для косых мышц моей спины.

В 1964 году летом мы поехали на сборы в Толмачево. Готовились к первенству центрального совета добровольного спортивного общества «Труд», то есть первенству «трудящихся» спортсменов всего Советского Союза. Жили мы в палатках на берегу реки Луги, играли в футбол, плавали и, конечно, боролись. Боролись без ковра на площадке с песком, увязая по колено. Придумал это Иван Леонидович, который вышел так из трудного положения необеспеченности, но тренировочный эффект этот прием имел колоссальный.

На сборах в Толмачево мы ходили по вечерам на танцы в Дом отдыха «Живой ручей». Натершись до красна телами, мы шли с тетеньками гулять в дремучий лес и падали в объятиях под елки. А потом в иголках, как ежи разбредались по норам. На утро возле наших палаток ходили тетеньки табуном и кричали: «Мальчик, мальчик, позови Колю. Мальчик, позови Толю».

– Они на тренировке, – отвечали мальчики.

Соревнования проходили в городе Краснокамске под Пермью. Команду повез Александр Самойлович. Я в финале проиграл москвичу Толе Бореву потому, что опоздал на схватку. Лежу себе преспокойненько, настраиваюсь. Вдруг, слышу, по трансляции объявляют: «Вторично вызывается Лошадинин». Массарский подбегает:

– Коля, это тебя.

Как так? Выхожу. За опоздание штрафное очко. От стресса руки трясутся, мысли в разные стороны. Толя, не долго думая, хоп – заднюю подножку и удержание. Получите, распишитесь. Я к Александру Самойловичу:

– Не честно. Они же мою фамилию переврали.

– Ну, чего теперь спорить, Коля.

А в Краснокамске я, походя, склеил девочку, пригласил ее на соревнования. Потом мы с ней погуляли, посидели на скамейке, поцеловались. Когда соревнования закончились, она собралась со мной в Ленинград. Александр Самойлович еле уговорил ее остаться. Сказал, что мест в самолете нет, а Коля скоро за ней приедет.

На первенстве «Труда» по юношам я уложил Халевина, Елкина и Баранова и стал чемпионом. Иван Леонидович в учебных схватках часто поддавался мне, давая почувствовать магическую силу хитроумных приемов и вырабатывая у меня уверенность и решительность атакующих действий. Это пришлось как никогда кстати. Шпана из нашей дворовой шайки решила меня наказать за непокорность. Встретили меня в узком переулке Репина, по которому я часто ходил, чтобы избегать встречи с ними. Костюмчик на мне был чистенький. Их было четверо со Славкой Рожновым во главе. Я знал, что в очередной разборке убили Сашку Шахмаметьева и боялся не на шутку. Дрожь в коленках и слабость в руках, желание поговорить и объясниться на словах, не доводя дело до ударов. Но тренировочные схватки с Иваном Леонидовичем научили другому. «Не жди, – говорил он, выставляя нарочно левую ногу. – Подсекай мгновенно. А то сам улетишь».

Рожнов был мелкий, но наглый. Ничего не боялся. Лез всегда первый. Я помнил это по школьным дракам. Кто-нибудь из его шайки нажалуется, и он идет разбираться. Подходит, не здравствуй, как живешь, хряк, в нос кулаком. Кровь фонтаном. Рубаха залита. А он уходит, не попрощавшись. Эти трое меня уже не раз встречали, но дело заканчивалось только угрозами. Здесь я слов не ждал. Собрал волю в кулак и, когда Славка сделал шаг навстречу, влепил ему переднюю подсечку, на лету скрутив руки. Его вертануло как мельницу, и он рожей проехал по булыжной мостовой. Его дружки окаменели. Я выдохнул, расслабился, ну думаю все, победа. Нет. Рано радоваться. Славка вскочил, как пружинка из матраса, и бросился на меня, вытянув вперед руки. Я отошел на пол-оборота влево и повторно влепил переднюю подсечку. Его скорость прибавилась к моей, и он влетел головой в стену дома. С его лба мощной струей потекла кровь. Я резко повернулся к его дружкам. Они шарахнулись врассыпную. Славка сидел на мостовой, держась за голову окровавленными руками.

– Милиция, милиция, – завопил кто-то. Стала собираться толпа.

Я наклонился и дрожащим от волнения голосом спросил: «Еще хочешь?»

– Убью гада, – процедил Славка.

Я пошел домой, с каждым шагом ощущая упругость своей походки. Домой я ворвался, как сквозняк.

– Что такое, – встревожилась мама.

– Ничего.

– Что ты такой взъерошенный?

– На тренировке был.

– Ну и как?

– Здорово. Я победил.

– Молодец.

Мама даже не догадывалась все эти годы, какие я веду бои с шайкой, зачем я занимаюсь борьбой самбо. Я ей ничего не рассказывал, берег ее. Она так много работала, чтобы прокормить семью. Так мало было у нее радостей. Я не хотел ее огорчать. И с этого дня, я думал, что в этот омут мы больше не вернемся.

Я начал готовиться к первенству города по старшим юношам, где у меня было много должников с прошлого года. Я добавил еще один день к тренировкам и стал ездить в спортклуб Кировского завода, где тренировался мой соперник – тяжеловес Баранов. Его тренер Владимир Давыдович Малаховский принял меня с радостью, шутил, смеялся. Он мне очень напоминал одного из моих любимых киногероев Жана Габена из «Набережной туманов». Я был уверен, что он такой же честный и смелый и научит меня побеждать бандитов. Он действительно много со мной занимался, не обижаясь, что я так часто стал бросать его ученика Баранова.

Первенство города проходило на Зимнем стадионе. Ожидая свою схватку, мы болели за товарищей по команде. Победил Миша Семененко, Толя Беликов. На ковер вышел Юра Жиров. Начал атаку подхватом. Противник устоял и навалился на него. Юра воткнулся головой в ковер и обмяк. Все забегали, засуетились. Юру увезли в больницу. На следующий день он умер от перелома шейных позвонков. Мы были в шоке. Продолжать борьбу было трудно. Мерещилось страшное. Ко мне подошел тренер «Динамо» А.Н. Чернигин: «Ну что, Коля, сейчас тебе шею сломаем». Сказал и пошел, «добрый» человек. Педагог и психолог. Я смотрел ему во след. Хорошо, что я не стал у него тренироваться. На первенстве города я победил Толю Павлова из «Динамо» и своего заклятого обидчика прошлых лет Герку Козлова из «Трудовых резервов» и стал чемпионом города. Об этом написали в газетах и сказали по телевизору. Встретив на улице свою шпану, я услышал одобрительное бормотание, но заговаривать и брататься не стал. Расслабляться с ними нельзя. Стратегию и тактику поединков я уже хорошо изучил.

Старший тренер Александр Самойлович Массарский взял меня в составе сборной мужской команды на матчевую встречу с командой «Даугава» в Ригу. Я не знал тогда еще, что жизнь бывает такой счастливой. В составе сборной мужской команды были знаменитые мастера борьбы, чемпионы города Ленинграда и всего Советского Союза Юра Чистов, Валя Лысенко, Вова Кодинцев, Вова Момот, Аркаша Зайцев, Слава Малафеевский и мои тренеры Ваня Смирнов и Толя Рахлин. Мы жили вместе в одной шикарной гостинице в курортном городке Юрмала, вместе гуляли по красавице Риге, вместе купались на море. Они меня похлопывали по плечу в знак того, что я теперь не пацан, а такой же как они борец. Я таял от тщеславия и выворачивался из кожи. Бегал и приводил к ним хорошеньких девчонок, стоял в очереди за мороженным. Массарский меня одергивал:

– Не забывай, зачем ты приехал. Завтра борьба. Будешь так себя вести больше никуда не поедешь.

Рижане устроили для нас экскурсию на кондитерскую фабрику. Выносить конфеты с собой не разрешалось, а там ешь, сколько влезет. Ну, мы и поели.

На ковер я вышел беспечный и радостный. Я ведь еще юноша, а он, Леонард Мэри, чемпион Латвии и призер СССР. С меня и взятки гладки. Улетел я на первой минуте, даже вспотеть не успел. Иван Леонидович подошел ко мне в раздевалке недовольный.

– Так проигрывать нельзя, Коля.

– Не все равно ли, как проигрывать, он ведь мастер.

– Нет. Не все равно. Можно проиграть достойно, отдав все силы для победы. А можно как ты, с улыбкой. Ты ж предатель. Из-за тебя команда проиграла.

Очень я на Ивана Леонидовича обиделся. А зря.

После успеха на первенстве города по юношам Александр Самойлович перевел меня для тренировок в сборную команду мастеров спорта и тренировки начали носить боевой характер. На этих тренировках основная задача – это совершенствование техники борьбы в боевых условиях спарринга. На тренировках у Ивана Леонидовича и Анатолия Семеновича мы изучали множество различных приемов и учились их проводить в облегченных условиях, то есть, поддаваясь друг другу.

На тренировках у мастеров учиться было некогда. После разминки начинались спарринги в соревновательном режиме. Первое время мною снова выбивали пыль из борцовского ковра старшие товарищи, опытные мастера. По их доброй воле, они могли показать секрет проведения того или иного приема и позволить провести тебе этот прием один-два раза. А потом, схватки, схватки, схватки с максимальным напряжением сил. Я принял эти правила игры и делал определенные успехи. Массарский просил ребят уделять мне особое внимание, так как, по его мнению, я смогу в скором времени закрыть вакансию команды в тяжелом весе. Тяжеловес Гена Васильев, все чаще проигрывал мне на тренировке. Он тренировался в спортклубе «Кировец» и я все чаще ездил к ним на Нарвскую заставу.

Над моим столом висела фотография Антона Геезинка, и я не забывал о своей несбыточной мечте – стать чемпионом мира в Париже. В 1964 году в Токио состоялись Олимпийские игры, в программу которых впервые включили борьбу дзю-до, и Антон Геезинк стал абсолютным чемпионом. Наши Арон Боголюбов, Олег Степанов, Анзор Кикнадзе и Парнаоз Чиквиладзе завоевали бронзовые медали и стали нашими героями. Арон приходил на тренировки к В.Д. Малаховскому, и с ним можно было побороться. Владимир Давыдович просил его показать нам технику исполнения его передней подножки, и мы тщательно копировали его движения. Я был счастлив тем, что наше общество «Труд» такое доброжелательное, и в каждом спортивном клубе тебе были рады.

Когда мне исполнилось шестнадцать лет, и мама устроила дома праздник совершеннолетия, то самыми дорогими гостями стали Александр Самойлович, Владимир Давыдович и мои друзья по секции борьбы. Вскоре после дня моего рождения Александр Самойлович взял меня на первенство Эстонии. Я стал чемпионом Таллинна и занял второе место по Эстонии, проиграв крепкому эстонскому парню Луме. Массарский составил мне план индивидуальной подготовки и сказал, чтобы я не рассеивал своего внимания, а сосредоточился на отработке четырех-пяти приемов, но отрабатывал их до автоматизма. Результат не заставил себя ждать. На первенстве центрального совета общество «Труд» в подмосковных Подлипках я стал чемпионом. Мы остались в Подлипках на сборы к первому первенству СССР среди юношей. Старший тренер Николай Мосолкин объявил, что на этих соревнованиях сформируют первую сборную молодежную команду по борьбе дзю-до и эта команда впервые примет участие в первенстве Европы в Париже. Меня пронзило током предчувствия чуда. Фотография Геезинка как татуировка проступила у меня на лбу.

– Что, Коля, хочешь стать чемпионом Европы? – спросил Мосолкин.

– Я в Париж хочу.

Ребята захохотали.

Первенство СССР среди юношей 1965 года проходило в городе Львове. К сожалению, на сборах отсеялись многие наши ленинградские ребята: Толя Беликов, Миша Семененко, Толя Малыгин. Славный город-герой Ленинград и нашу школу борьбы представляли лишь двое: я и Костя Манчинский. Костя из группы не вышел. Остался только я. Боролся я, как лев, не останавливаясь ни на секунду, молниеносно проводя эффектные приемы. Уже в четвертьфинале меня подозвал тренер сборной СССР по дзю-до Владлен Михайлович Андреев. Спросил, кто я, откуда, кто тренер. Похвалил за технику, пожелал удачи. Это меня окрылило. В полуфинале я вышел на грузина Зазунашвили, бросил его два раза и попал на удержание и болевой прием. Я занял третье место, но Владлен Михайлович Андреев включил меня в сборную команду СССР за хорошую технику и бойцовский характер. Зазунашвили стал чемпионом СССР. Когда Владлен Андреев стал смотреть его документы для участия в первенстве Европы, то обнаружил что они поддельные. Грузинские друзья выставили со мной бороться джигита на два года постарше. В сборную зачислили меня, но золотую медаль и место в чемпионате переигрывать не стали. Все же закончилось, все разъехались. Чего шум поднимать, волновать общественность? Да и хлебосольные они, эти грузины. С ними про все обиды забудешь. Вино, шашлык, льстивые тосты. Так я и остался с бронзовой медалью и с горечью в сердце. Но грузинскую «честность» запомнил на всю жизнь.

Александр Самойлович мне обрадовался, похвалил, но особой важности этому событию предавать не стал.

– Поехали в Петергоф, – сказал. Будешь там тренироваться к первенству ВЦСПС по борьбе самбо среди мастеров.

Мастера наши встретили меня радушно, похлопали по плечу.

– Молодец Николай, так держать.

– Когда тренировки? – спрашиваю.

– Какие тренировки, съемки у нас. В кино снимаемся. «Три толстяка» называется. Баталов в главной роли.

– Не может быть?

– Может. Даже очень может.

Костя Манчинский приехал на день раньше и во все уже «въехал». Он объяснил мне, что Александр Самойлович всех задействовал в съемках уличных беспорядков времен правления «Трех толстяков» и платит каждому в день по червонцу. У меня голова закружилась от радости: Баталов, Петергоф и червонцы, освобождение от работы. Вот это «компот»

– А тренировки когда? – спрашиваю Костю.

– Утром до съемок и вечером после съемок.

Жили мы в доме отдыха, тренировались в спортзале Военного училища. Тренировались кое-как. Главным были съемки. Утром в гардеробе одевались в киношные костюмы и целый день дурачились на площадке. Туда беги, сюда беги, тех бей. Плохо. Давай еще раз. Александр Самойлович бегал в костюме офицера с кривой саблей и всех рубил. Смешных ситуаций, граничащих с риском для жизни, было много. Подраться на покатых готических крышах, прыгнуть с крыши на землю без страховки, упасть всем телом после броска на булыжную мостовую. В сцене казни Баталов подозвал меня, дал мне трехметровую березовую дубину и попросил, чтобы я вскочил на эшафот и оглушил дубиной троих моих товарищей одетых в солдатские костюмы. Я запрыгнул на эшафот, замахнулся тяжеленной дубиной и стал наносить удар по своим старшим товарищам, мастерам спорта Вове Момоту, Славе Малафеескому и Васе Гавриленко.

– Стоп! – закричал оператор Шапиро. Мои товарищи замерли как вкопанные, гладя на оператора. И получили мощный удар по головам дубиной, которую я не смог остановить. Инерция! Ловили меня долго. Дня три. Били дружно, не испытывая жалости и сострадания. Денег за съемки мы получили не слыханную сумму, рублей по сто. Как за месяц работы на заводе. А радости сколько? Полные штаны. Мы же там еще и с девчонками познакомились. А потом гуляли на Фонтанах и тискались в кустах. Так началась моя кинокарьера. Хотя поначалу я относился к этому делу пренебрежительно. «Делом надо заниматься», – говорил я себе. А делом для меня тогда был Париж и чемпионат Европы.

Спарринг-партнерами на этих сборах у меня были Витя Щенников, Вася Гавриленко и Толя Писоцкий. Все жесткие, как из дерева и однообразные в тактике для отработки бросков и контрприемов, толку мало.

Осенью, продолжив обучение на последнем курсе техникума, я понял, что напишу диплом легко. Знания, усвоенные на работе в ИЭМе, сослужили добрую службу. Я решил сосредоточить все силы и время на подготовке к первенству Европы, которое должно было состояться 9 марта 1966 года в Париже. В январе 1966 года меня и Вову Иванова вызвали на сбор в Москву. Вова Иванов был учеником Владимира Давыдовича Малаховского и тренировался в спортклубе «Кировец». Он боролся в весе 63 килограмма по категориям дзюдо. Его вызвали в сборную, потому что он стал чемпионом СССР в 1964 году в Саратове и по возрасту подходил к разряду юниоров, то есть спортсменов в возрасте от 19 до 21 года. Тренировались мы порознь. Каждый в своем клубе и со своими спарринг-партнерами. Разница в весе партнера в 5 килограммов давала себя знать при выполнении бросков. Но были и тактические вопросы, связанные со спецификой дзюдоисткой одежды – кимоно. Нам выдали эту экзотику, и мы не знали, как в них бороться. Кимоно сползало мгновенно и не позволяло контролировать противника. Всем этим тонкостям Владимир Давыдович попросил научить нас своего друга, призера Олимпийских игр 1964 года в Токио, Арона Боголюбова. Два раза в неделю я ездил на эти тренировки к Малаховскому в спортклуб «Кировец». Раз в неделю в наш клуб на Декабристов, 21 приходил чемпион СССР Валерий Наталенко. На спарринги я ездил к Игорю Андронникову в «Динамо» и к Боре Шапошникову в СКА.

Мама с папой в октябре 1965 года получили от государства трехкомнатную квартиру на проспекте Науки, дом 26. Туда ходил один трамвай и один автобус, которых нужно было ждать полчаса и час на них ехать. Мамину радость по поводу новой отдельной квартиры с ванной и туалетом я разделить не мог, так как добирался домой поздно вечером, а в семь часов утра уезжал на работу с огромной спортивной сумкой, полной амуниции и учебников. Весь день я проводил в казенных учреждениях и хорошо понял, почему народ нарек новостройки спальными районами. Домашнюю еду я видел в усеченном виде и основной запас энергии поглощал в столовой-ресторане Дома ученых. Всю теплоту домашнего очага мне давала мама моего друга Вовы Рябинина – Вера Ивановна, угощая нас чаем в зимнем саду особняка Великого князя Владимира, переданного по предложению А.М. Горького в дар советским ученым. Они относились к нему бережно, и в нем можно было насладиться изысканным уютом. Опасно было к этому привыкнуть и принять как должное. Окружающая действительность и нравы сограждан были совсем другими. И отрезвляли меня как холодный дождь.

Изнурительные тренировки довели мой вес до предельного минимума – 93 килограмма, но накопили выносливость, мощность и филигранную технику исполнения приемов.

Едва отпраздновав с лимонадом новый 1966 год, мы с Володей Ивановым отправились 21 января на сборы к первенству Европы в Москву. Мы приехали в ЦСКА на Песочной улице и узнали, что сбор начнется с отборочных схваток между претендентами. По два лучших в весе останутся тренироваться к первенству Европы до 7 марта.

Вова проиграл Витьке Бутырскому и выбыл из борьбы. Я красиво победил Леху Шутенко, Сережу Новикова, Вову Третьякова и Роина Одешелидзе, которого привезли из Грузии вместо великовозрастного Зузунашвили. Вову Иванова я провожал с грустью. Оставаться одному в этой своре молодых волков было жутковато. Жили мы по четверо в комнате. Я поселился с Андреем Цюпоченко, Сашей Меркуловым и Витей Жердевым. Мы подружились еще на сборах в Подлипках и на чемпионате во Львове, подбадривали друг друга во время схваток. Борьба – спорт индивидуальный. Все зависит только от тебя самого, надеяться больше не на кого. И единственная ниточка помощи на ковер может протянуться от твоих товарищей и тренера, болеющих за тебя с трибун стадиона. Мой тренер на сбор приехать не смог или не захотел. Наверное, были дела поважнее. Для меня же на время подготовки к первенству Европы на свете не существовало ничего более важного. Утром мы выходили на пробежку по стадиону. С нами в пансионате жили хоккеисты ЦСКА. На пробежках мы дурачились с Валерой Харламовым и Сашей Рагулиным, несли друг друга на закукорках. Потом мы шли на легкую разминку в зал на татами, а они бежали в столовую и захватывали лучшие бифштексы. Кормили на сборах нас так, как я не мог себе даже представить. Свежайшее мясо, икра, заморские фрукты. В одиннадцать на татами начиналась тренировка по отработке техники борьбы дзюдо. Владлен Михайлович приглашал мастеров из ЦСКА, «Динамо» входивших в сборную СССР Борю Мищенко, Олега Степанова. Они возились с нами, показывали секреты. Однажды появились японцы, показали нам захваты кимоно и особенно секреты начала бросков – выведение противника из равновесия. У них я узнал, что детей в Японии начинают учить с пяти лет на уроках физкультуры в школе и рассказал потом А.С. Мас-сарскому. Он изумился и набрал экспериментальную группу малышей девяти лет, где я помогал ему и начал свою педагогическую стезю. После утренней тренировки мы отдыхали, обедали, ездили в кино и в музеи. Вечерняя тренировка начиналась в семнадцать часов по полудни и состояла из соревновательных поединков с разными партнерами без учета весовой категории. В борьбе дзюдо это было нормой.

Часто в спаррингах принимали участие мастера из взрослой сборной. Приезжали даже из других городов: А. Кикнадзе, П. Чиквиладзе, А. Киброца-швили из Тбилиси, В. Саунин из Киева. Владлен Андреев, старший тренер сборной СССР, основных претендентов в спаррингах ставил не часто. Происходило это, как правило, в конце недели и вызывало в нас высокое нервное напряжение. Ведь решалась судьба места в сборной. В конце второй недели мы сошлись в поединке с Роином Одешелидзе. Роин на первенстве СССР не боролся, так как в Грузии занял тогда второе место за Зазунашвили. И формального права на место в сборной не имел. Но грузинский тренер уговорил Владлела Андреева посмотреть Роина в государственных интересах. Роин превосходил меня в весе и силе, но был грузен, неповоротлив и медлителен. Я превосходил его техникой, быстротой и злостью за незаконное его появление на сборах. Татами в пансионате ЦСКА был уложен вплотную к стенам и защитных матов на стенах не было, а в некоторых местах опасно торчали батареи отопления. В схватке с Роином я повел с первых минут сделав ему заднюю подножку на вазари. По мере того как он выдыхался я проводил все больше эффектных приемов: бросок через спину с падением, подсечку под пятку одноименной ноги. Краем глаза я видел довольное лицо Андреева. Он хвалил мою технику. Грузинский тренер выходил из себя, кричал на Роина. Роин, ощутив близкое поражение бросился в атаку. Он пер на меня, как танк, выталкивая с татами. Действия в такой ситуации были отработаны мною до автоматизма. Я мгновенно уперся ногой в его жирный живот и, наращивая плотность захвата свободно болтающегося кимоно, сел на татами, перекатываясь на спину и, что было сил, запустил Роина броском через голову. Роин в последнее мгновение соскользнул с моей ноги и, неуклюже согнувшись, полетел с большой скоростью на край татами, угодив плечом и головой в батарею. Все замерли, Роин лежал и стонал. Доктор Гиселевич подскочил к Роину и осторожно перевернул его на спину. Роин морщился, стонал и хватался правой рукой за левое плечо. Я стоял изможденный, обливаясь потом. Подошел Сашка Меркулов и, пряча улыбку, похлопал меня по плечу:

– Молодец, Ник. Место в Париж твое.

Роина отправили в Тбилиси через пару дней. У него была сломана ключица. Я остался единственным претендентом на место в тяжелом весе юниорской сборной. В категории юношей выиграл прикидки Вова Третьяков. В оставшееся время, когда по плану Владлена Андреева нужно было наращивать интенсивность борьбы, мы берегли друг друга и откровенно филонили. Я терзал молодого Сережу Новикова и полутяжа Петю Малиновского.

Когда нужно было выказать рвение к тренировкам мы, договорившись, устраивали показательные выступления для Владлена Михайловича с одноклубником-полутяжем Толей Боревым. День отлета приближался. Нам выдали синие шерстяные костюмы с буквами СССР на груди и новые кимоно, чтобы вся Европа видела, как мы хорошо живем.

В последний день тренировки на татами были по желанию. Утром мы вышли на пробежку по стадиону. Трусили по морозу и собрались на завтрак. На встречу «выкатили» хоккеисты и Валерка Харламов уговорил меня, Шуклина и Доничева поиграть в футбол на снегу. Играли три на три. Ворота сделали из шапок. В азарте игры я не заметил, как взмок. К вечеру у меня поднялась температура. В середине сбора у меня уже такое случилось, но мама прислала поездом мне курс мономицина. Тетя Аня встретила поезд и привезла лекарство в пансионат ЦСКА. Док Гиселевич сделал несколько уколов, и я восстановился. Я просил его ничего не говорить Андрееву. Он обещал. Я страдал ангинами, накануне соревнований. Видимо это была реакция на стресс, появившаяся у меня, после шока с пацаном, попавшем под автобус на моих глазах. На этот раз доктор был озабочен:

– Коля у тебя фуникулярная ангина – это серьезно.

Он сделал мне блокаду прямо в гланды. Вытерпеть уколы в горло огромной иглой я мог только от очень большого желания. Доктор сказал о болезни Андрееву. Он пришел в номер, поддержал меня, но по лицу его было видно все. Утром команда вылетала во Францию. Заменять меня было поздно по всем статьям: и прилет и оформление документов требовали времени. Я принес команде «баранку». Владлен Михайлович мне этого не простит никогда.

Ночью я проснулся от удушья. Пацаны позвали доктора. Он вызвал скорую, и меня увезли в больницу. Когда мне вырывали гланды, команда летела в самолете во Францию. От температуры я все время бредил. Когда пришел в себя, мне казалось, что все это случилось в страшном сне. Я не хотел жить. Ребята прислали мне афишу, фотографии и газету в которой на первой полосе была их фотография. Вся команда в костюмчиках с буквами СССР на груди, совсем как та, которую я сделал за два дня до отъезда, когда нам эти костюмчики выдали и провели собрание о патриотических чувствах к Родине. Только себя на этой фотографии я найти никак не мог. На другой странице газеты я нашел маленькую заметочку о том, что советская команда приехала без своего главного претендента на золото в тяжелом весе Роина Одешелидзе, который за день до вылета заболел ангиной, и французский тяж Рыжкофф очень огорчился, потеряв возможность опрокинуть своего красного земляка. Все ребята до единого стали чемпионами и призерами первенства Европы. «Баранка», которую я своей болезнью принес команде, особой роли в успехе не сыграла. Но Владлен Михайлович мне этого не простил. Вычеркнул меня из своей жизни.

Мой тренер А.С. Массарский был занят важными делами и на мою юношескую трагедию внимания не обратил. Другое дело Владимир Давыдович. Случившееся он воспринял, как собственное горе и не обращая внимания на мои сопли, начал верстать план подготовки к первенству Европы следующего 1967 года в Лондоне.

В мае 1966 нам сообщили, что молодежного чемпионата в этом году не будет и отбор будет проходить по результатам взрослого чемпионата СССР. Я вошел в тройку первенства города, вторым стал на первенстве Центрального Совета ДСО «Труд» и занял второе место на зоне первенства СССР.

В июне 1966 года, как бы, между прочим, я с отличием закончил техникум. В осенний набор меня должны были забрать в армию. И хоть тренер СКА Валерий Морозов обещал меня забрать в спортивную роту, я в армию не хотел. Дальнейшее обучение я связывал с профессией кинорежиссера. Встреча с Григорием Козинцевым на съемках фильма «Гамлет» сулила мне обучение у него на высших режиссерских курсах. Но для этого он посоветовал мне окончить какой-нибудь институт. Я пришел в театральный и прошел три тура отбора на актерский курс В.В. Меркурьева. В августе нужно было сдать общеобразовательные экзамены и учиться на актера. В это самое время пришла повестка из военкомата о призыве в армию. Видимо тренер СКА «подсуетился». Я заерзал, побежал в институт авиаприборостроения, куда мог поступить на льготных условиях, как отличник. Сдал экзамен по физике на пятерку и до зачисления уехал с Александром Самойловичем в Сочи. Мы плавали с аквалангами, бегали в горы, играли в теннис. Однажды на пляже у гостиницы «Приморская», где мы загорали, играл в карты Иосиф Кобзон. Двое картежников на него потянули и, наверное, побили бы начинающего певца, но я вступился. Очень уж мне нравилась песенка «А у нас во дворе есть девчонка одна…» Мы подружились и часто ужинали вместе в хинкальной в порту. Поступив в институт, я быстро отбился от необходимости переходить в «Буревестник», так как поступил сам, не в спортивном наборе.

Финал первенства СССР 1966 г. проходил в цирке города Тбилиси. Я проиграл А. Кикнадзе, В. Саунину. Обыграл В. Усика и занял 7 место. Владлен Михайлович Андреев вяло похвалил, сказал, что на сборы к Европе вызовет, но боится за мое горло. Малаховский успокоил: «Выигрывать просто нужно у всех за явным преимуществом. Тогда он тебе и улыбаться будет приветливей. А то ты хочешь «баранки» команде подвешивать и чтобы тебя за это еще крепче любили». Устремив свои мечты на Европейский Олимп, я воспринял присвоение мне звания мастера спорта СССР как что-то само собой разумеющееся. У Владимира Давыдовича Малаховского появились перспективные тяжеловесы Валера Карпуткин и Боря Каплан. С ними я и начал тренироваться. Они, не в пример маститым мастерам вроде И. Андронникова и Б. Шапошникова, позволяли бросать себя на тренировках. Владимир Давыдович давал мне разные установки на борьбу, а я их выполнял, запуская ребят то влево, то вправо и выколачивая ими пыль из борцовского ковра, как когда-то это делали со мной. Методика эта была очень эффективная особенно потому, что рядом находился Владимир Давыдович, направляющий каждое движение. На тренировках в нашем клубе на Декабристов, 21 спаррингов со мной избегали из боязни травмироваться. Единственным, кто не боялся мне помогать, был Вова Момот.

Я стал проводить с ним много свободного времени. Часто приезжал к нему на Зверинскую улицу (на жердочку) или к стенам Петропавловской крепости позагорать и похохотать от его шуток, анекдотов и цитат из «12 стульев». Вместе со мной он натаскивал своего младшего брата Димку.

Вова своей вязкой манерой борьбы и невероятной устойчивостью учил меня доделывать прием до конца. Но самые невероятные хитрости он преподносил мне в борьбе лежа. Удержания и уходы от них, болевые и удушения так не умел делать никто в Ленинграде. На сборе в Москве похожую манеру я встретил только у Давида Рудмана из куйбышевского «Динамо». Учиться на первом курсе института было трудно. Опять пошли общеобразовательные предметы: история КПСС, немецкий язык, начертательная геометрия, которые набивали у меня оскомину.

Я уже работал параллельно на профильной кафедре космической медицины на полставки и занимался серьезными делами. Сессию я сдал кое-как и поехал на сбор к первенству Европы в Лондоне. Я сильно похудел и в тяжи не годился. Нужно было драться за место в весе до 93 кг. Компания там собралась на загляденье: Толя Трофимов, Женя Солодухин, Толя Борев, Сережа Новиков, Валера Рухлядев, Петя Малиновский. Боролись мы все на равных, без явного преимущества. Трофимов и Солодухин имели лучшие места в первенстве СССР для взрослых. Моя прошлогодняя болезнь заронила неприязнь ко мне у В.М. Андреева. Думалось, навсегда. Я уехал со сбора домой, а на Европу поехал Е. Солодухин и стал чемпионом. В тяже чемпионом стал Вова Третьяков. Через два месяца проводилось первенство СССР среди молодежи (19-21 год) с прицелом к Европе 1968 года в Лиссабоне. Я волок трудный и нудный груз учебы первого курса и тренировался два раза в день кроме воскресений. Утренние тренировки проводил в институте, съедал бифштекс по-деревенски за 1 рубль 10 копеек в уютном ресторане Дома архитекторов и ехал к шести часам на вечернюю тренировку то к Малаховскому, то к Массарскому. После тренировок я успевал зайти с друзьями в джаз-клуб насладиться музыкой. В кино мы обычно ходили днем, прогуливая лекции в институте. Единственное, чего нельзя было пропустить, это семинары по Истории КПСС, на которых нужно было отмечаться за проработку трудов великого Ленина. Эти труды можно было прочесть только в Публичной библиотеке им. Салтыкова-Щедрина в длинных коридорах которой удавалось одновременно с этим склеить какую-нибудь студентку и, провожая ее домой, потискать на парадной, а может даже и…

В Ригу мы с тренером решили ехать в тяжелом весе. Я подъел макарон и картошки на 95 килограммов. Мне было двадцать лет, и это была последняя попытка проявить себя в молодежной категории. Компания собралась сильная, но главным конкурентом был Вова Третьяков. Двукратный чемпион Европы, чемпион Москвы среди мастеров. Мы с ним дружили уже три года, переписывались, делились мыслями, встречались на соревнованиях. Малаховский сразу встал на дыбы:

– Не обнимайся с ним, он тебе не девушка. Он твой враг.

Я не спорил. Нас посеяли в разных подгруппах. Два дня борьбы прошли предсказуемо. Я уложил Леху Шутенко, Ваню Шерстянко и других чемпионов Молдовы, Азербайджана и Эстонии. Вова Третьяков умял своих подопечных, и мы с ним вышли в финал. Массарский всем очень довольный, пожелал мне удачи и поехал отдохнуть к знакомым. Малаховский был озабочен. Он не знал моих планов и моей мотивации.

– Коля, посмотри на их хитрые рожи. Они тебя расслабляют.

– У него травма, Владимир Давыдович.

– Ну и что. Пусть ложится в больницу. С травмой чемпионом не становятся. Ты готов стать чемпионом, Коля. Стань им. А потом будем жалеть Третьякова.

Он запретил мне с ним разговаривать.

Вовка зашел ко мне в номер и позвал в кафе. Я пошел. Он стал рассказывать мне грустную историю, что его тренер Валерий Фраер, если он не выиграет золото отошлет его в штрафбат охранять зэков. У них в «Динамо» такое практиковалось. Когда мы выходили из кафе нам встретился Малаховский. Он покачал головой и ничего не сказал.

Спал я плохо. Снилось, как Вовка стоит с ружьем на вышке, охраняет зону, в снежной пурге.

Утром мне было все предельно ясно. Друг должен жить счастливо в Москве. Мне серебра хватит. Тем более что я буду снова претендовать на место полутяжа в сборной.

Малаховский подошел ко мне перед схваткой.

– Как ты?

– Нормально.

– Что нормально?

– Все нормально.

– Ну, давай, Коля, – понижая голос, сказал он.

– Это твой шанс.

– Ну, да, – подумал я с ухмылкой. – Последний.

Я вышел с легкой дрожью. Третьяков, прихрамывая, встал в левую стойку, как бы оберегая правую ногу. Я взял захват. Мы потолкались, проверяя друг друга. Он не проявлял реальной активности. На краю ковра он сделал попытку своей коронной передней подсечки, но вяло и без захвата. Я легко переступил и выкатился за ковер. Судья дал нам обоим предупреждения за пассивность, Малаховский сидел на краю ковра и не скрывал волнения. Массарский вел беседу с Владленом Андреевым, а тот краем глаза смотрел нашу схватку. Шум в зале делал только Валерий Фраер, призывая Вовку убить меня. Наша схватка была последней в чемпионате, и все борцы собрались возле нашего ковра, предвкушая пиршество. Мы сошлись снова. Вовка осторожно попер на меня. Я сел назад и поднял ногу для упора в живот, но Вовка ногу отбил и накрыл меня своим брюхом на удержание. Я рыпнулся для приличия два раза и стал ждать, когда пройдут тридцать секунд и мне вручат серебряную медаль чемпионата СССР среди молодежи 1967 года. Массарский меня обнял, а Малаховский похлопал по плечу. В анкете участника я написал, что у меня два тренера А.С. Массарский и В.Д. Малаховский. Массарский очень обиделся и носил эту обиду много лет.

Летом я поехал в спортивный лагерь от института готовиться к первенству Европы в Лондоне. Вместо этого я влюбился там в девушку, исхудал и забросил учебу. На тренировках был вялый. Ученик Малаховского Валера Карпуткин так подрос, что бросать его стало трудно. В сборную СССР мы поехали с ним вместе. Он по юношам, я по юниорам. Прикидку в полутяжелом весе я проиграл Валере Рухлядеву и уехал домой, утершись. Карпуткин поехал в Лондон и стал вице-чемпионом Европы, чем заслуженно наградил Владимира Давыдовича.

В октябре 1967 г. утешением мне стало выступление в матче по дзю-до между командами Ленинграда и Тбилиси на зимнем стадионе, куда я пригласил свою любимую девушку с мамой. Я вышел против грузинского гиганта Гиви Онашвили, ставшего олимпийским призером спустя год. С таким превосходством противника в силе и весе я мог рассчитывать только на внезапность и молниеносную убийственную атаку. Едва мы сблизились после приветствия и потянули руки для захвата, я схватил рукава его кимоно, низко подвернулся, и он, как расстральная колонна, описав в воздухе дугу, грохнулся на татами. Зал ахнул. Судья, видимо из политеса дал вазари. Я сник. Гиви вскочил и начал меня трясти как грушу. Через несколько минут у меня помутилось в голове, и я решил упасть набок. Гиви навалился на меня и, сопя, начал рвать меня руками. Он еще не знал, что этого незачем было делать, так как считали удержание и через тридцать секунд начали отрывать его от моих «останков», чтобы объявить победителем.

С Олимпа своего я съехал на пятой точке. Еще несколько лет вплоть до 1975 года я боролся и даже одержал много славных побед. В 1971 году я стал чемпионом центрального совета всесоюзного общества «Зенит» и получил приз соревнований за лучшую технику, выиграв все схватки чистыми бросками. Но куража уже не было. К Олимпу я больше не стремился, то ли осознавая бесперспективность этого, то ли бессмысленность. Я видел, как многие герои спорта, олимпийские чемпионы мыкались и унижались перед чиновниками, чтобы дождаться жалкой квартирки от государства или очереди на покупку машины.

Еще были годы изнурительных ежедневных тренировок, еще были нервные перенапряжения участия в соревнованиях на первенство города Ленинграда, первенство Советского Союза. Еще выходил я на татами с кумиром моей юности – голландцем Антоном Хеесинком на матчевой встрече сборных команд в Риге. Еще выходил я на ковер и татами со «стопудовыми» мужчинами, надрывая свои мышцы и надламывая кости, получая за этот ратный труд, бумажные похвальные листы, эмалированные знаки отличия и ценные подарки, которые не принимали даже в комиссионку. Еще была международная встреча в 1969 году за сборную профсоюзов г. Ленинграда с французскими дзюдоистами в зале СКА под руководством главного тренера ЛОС ДСО «Труда», Леонида Ионовича Усвяцова.

На матчевую встречу с французами я пригласил всех своих дружков с Невского. Народу в СКА набилось битком. Восточные единобортсва после олимпиады в Токио вызывали огромный интерес. Я боролся вяло, не хотел обижать своего французского визави. После матча, пока я мылся в душе, зал опустел. Я, одинокий и опустошенный, брел по Невскому и, чтобы избавиться от скуки, решил зайти к своему дружку Вохе на Невский, 5. Я обалдел. Вся французская команда ползала по Вовкиной квартире в одних трусах. Вовка бегал по соседям и собирал у них старое тряпье, чтобы одеть французов. Они с восторгом приняли его предложение продать с себя все свои вещи и просили только что-нибудь натянуть на себя. Так они и возвращались по Невскому в «Европу» в лохмотьях, с русскими рублями в карманах. Что они хотели на них купить? Наверное, водку и матрешек. Прямо исход Наполеона! Я краснел от стыда и не знал, куда провалиться.

Денег у советского человека хватало лишь на скудную пищу. Заработать на спорте было невозможно. Спорт был любительский. Правда, Леня Усвяцов переманил к себе многих моих товарищей, «подвесив» их на Металлический завод или устроив в весьма своеобразный институт при заводе – «ВТУЗ». При подготовке к соревнованиям спортивное общество кормило своих спортсменов в течение двух-трех недель оплачивая питание в виде талонов на еду 2 руб. 50 коп. в день. В сборной СССР кормили на 5 рублей в день. Наши месячные зарплаты были от 75 до 150 руб. в месяц. То есть хватало только на еду. Чтобы купить себе чего-нибудь еще подрабатывали, кто, как мог.

Динамовец Игорь Андронников ежедневно за 120 рублей в месяц ходил перед тренировками «отмечаться» в пожарную часть. Вова Мамот левачил на такси, Леня Усвяцов занялся скупкой-продажей валюты, Петя Иванов нес с завода радиоприемники и продавал их ребятам. Сели они вместе, одновременно. По Петиным рассказам Леня в тюрьме пользовался большим авторитетом. Для меня примером стал Валера Наталенко, защитивший диссертацию в Военно-медицинской академии.

Я из чувства верности остался у Массарского. Он давал возможность подработать, приглашая нас на съемки фильмов в сценах драк и баталий. Спорту он стал уделять меньше внимания. Он уже получил звание заслуженного тренера РСФСР и переключился на заработки в кино. Я помогал ему. Тренировал маленьких ребятишек, как когда-то тренировали меня.

Новой волной нахлынул интерес к восточным единоборствам. Я перевел и изучил каратэ, по английской версии книги мастера Оямы и организовал с помощью моего приятеля Вити Терехова полулегальную секцию для таких же, как он внештатных сотрудников КГБ. Они «пробили» мне небольшую зарплату. Но я все больше остывал к занятиям спортом. Бездумная физическая нагрузка приводила меня к отупению. В книге Оямы я нашел духовное начало в занятиях единоборствами – дзен-буддизм. Мне стало интересно постичь и сравнить историю возникновения единоборств у разных народов в разные века с разной философией и религией. Стремление к высшему, ограничение себя во всем, довольство малым – это постулаты бытия, которые меня привлекали. Но вокруг кишели соблазны, звали витринами ресторанов и магазинов. А там даром ничего не давали. Просили взамен деньги.

Деньги нужно было зарабатывать. Съемки в кино показались мне перспективным делом. Там можно было использовать свою спортивную подготовку. Да и атмосфера на «Ленфильме» притягивала к себе необычностью, непохожей на заводскую. Одно слово – «Фабрика грез». Туда я и направил свои стопы.

Оставалась самая малость: нужно было сообщить о своем решении моему тренеру А. С. Массарскому. Чего тут такого? Ну, пришёл мальчик в секцию, позанимался спортом пятнадцать лет, научился стоять за себя, побеждать противников. И ушёл заниматься другим ремеслом – дело же добровольное. А он найдёт кого-нибудь другого вместо меня, научит, покажет секреты. Когда я сказал о своем решении Александру Самойловичу, то лицо его будто покрылось инеем. Он смотрел куда-то мимо меня.

– Ну, ладно. Если ты так решил, – сказал он протяжно и пошёл по коридору «Ленфильма» в другую сторону.