Дарья родилась в восьмидесятом году. Матери ее было за сорок и рожать себе еще одну «связу» она вовсе не собиралась. Время было голодное, неспокойное, деньги обесценивались на глазах. Отец Дарьиных братьев Саши и Славика умер пять лет назад «от водки». Мать их, Галина, похоронив мужа, бившего ее смертным боем, зажила не задумываясь. Полюбила веселые гулянки, щедрых мужчин с интересным разговором. Мальчики уже подросли, много хлопот не доставляли, а потому Галина усердно принялась искать себе нового мужа, желательно, не бедного. С отцом Дарьи они даже жили вместе месяца три, и Галина понадеялась на долгие отношения. Но, гражданский муж внезапно исчез, оставив на память колечко с янтарем и письмо, где просил прощения за все, что оказалось ошибкой. Галина пыталась избавиться от нежелательной беременности всеми известными методами: пила настой из трав, поднимала стиральную машину, прыгала в подъезде с лестницы – ничего не помогало. А уж как она просила знакомую акушерку! Но та, осмотрев подругу, ужаснулась: «Не думай даже, тут пятый месяц! Я ручки-ножки тащить не буду!». Галина смирилась, успокаивая себя, что сожитель, такой тихий интеллигентный и образованный, может быть, еще вернется. А деток он любит, мальчикам конфеты покупал! Так в мечтах пролетела вторая половина беременности, и на свет появилась Даша, названная по бабке Дарене.

В молодости Дарену за красоту взяли замуж в самую Москву. Галина с мужем и маленьким Славиком успели прописаться у бабки за два года перед тем как старенький дом снесли, а на месте его выстроили бетонные пятиэтажки и, нависающую над ними, девятиэтажную серую громаду дома ИТР. Бабка, Галина с новорожденным Сашей, Славиком и, уже тогда непросыхающим Колей, вселились в большую трехкомнатную квартиру на 12-й Парковой. Магазин на углу, до универмага рукой подать, школу из окна видно, еще и метро близко. Считай, раз в жизни повезло!

В эту квартиру, где уже не было ни бабки, ни Коли, Галина и принесла дочку из Благушинской больницы. Всю дорогу, пока шли они с Сашей из родильного, толкая коляску по вязкому мокрому снегу, светило солнце, и только маленькое снежно-белое облачко все время висело над коляской, словно защищая новорожденную малышку от яркого света. Славик служил в армии, после окончания техникума забрали, а Саша учился в десятом классе, помогал, чем мог матери, и готовился поступать в военное училище. Галина в своей аптеке перешла в ночные смены, брала Дашу с собой, и та мирно спала в коляске, стоящей для тепла возле ржавой батареи. Часто Галину не будили всю ночь, они с Дашей обе высыпались и ехали домой в самом лучшем настроении. Малышка уродилась красоты ангельской, а потому привлекала всех проходящих, каждый хотел сказать что-то приятное. И счастливая Галина уже думать не хотела, что пыталась от нее избавиться.

Беда пришла неожиданно. Саша, только вчера отгулявший в Славиковом костюме выпускной вечер, пошел с компанией друзей в Измайловский парк. К ним подошли ребята постарше. Выпили вина, добавили пива, шумели, конечно. Наткнулись на милицейский патруль, завязалась драка, у кого-то из старших оказалось оружие. Саша, задремавший после бессонной ночи на скамейке, получил случайную пулю.

После похорон и пьяных поминок, Галина долго не могла прийти в себя. Славик остался на сверхсрочную, потом предупредил, чтобы мать не писала, потому что уезжает на год в командировку. Галина теперь и в письмах не могла выплакать свою тоску. Жизнь становилась все хуже. На работе стали задерживать зарплату, потом заваптекой решила, что ночное дежурство себя не окупает, и должность ночного ассистента упразднили. Галина теперь работала днем, а дочку оставляла у соседки, которая сидела дома со своим малышом. Деньги уходили, продукты исчезали с прилавков, а на базаре все дорожало ежедневно. Появились магазины ношеной одежды, где недешево продавали гуманитарную помощь. Самые простые лекарства стали дефицитом, и Галина стала потихоньку ими приторговывать. Куда-то разбрелись веселые подруги, и их с Дашей никто кроме соседей не навещал. Сашина могилка осела, а подправить ее денег не было. Сорокапятилетие казалось старостью и окончанием жизни самой.

Соседка по площадке, тоже одинокая, часто навещала их, жаловалась на жизнь, и ничего удивительного, что скоро они с Галиной стали вместе выпивать с устатку. Потом Галина стала принимать после удачной торговой операции, потом с горя, потому что особой радости в жизни своей не видала. В первый класс она проводила Дашу уже законченной алкоголичкой.

В аптеке Галину перевели из ассистентов сначала в фасовщицы, потом в санитарки…

Даша, может, и неплохо училась бы, но времени на это не хватало. С шести лет она кормила маму, изводившую свою мизерную зарплату на вино. Даша знала все укромные места Измайловского парка, где прятались от милиции, «распивавшие» на природе компании. Она рано утром успевала снять урожай бутылок на Первомайской и даже на Сиреневом бульваре, который считался территорией пьяницы Гриши-балясника. Гриша грозился убить воровку, но поймать быстроногую девочку даже не пытался. Когда стала расти конкуренция в охоте за бутылками, и пятнично-воскресного промысла перестало хватать на еду, Даша стала пропускать школу и собирать бутылки каждый день. Одевалась она в то, что, жалея Дашу, отдавали Галине соседи. Даша занимала всему подъезду очередь в магазине, куда к вечеру подвозили продукты по почти докризисным ценам, стерегла коляски, пока мамы отоваривались, получая за свои услуги то пачку макарон, то кусок вареной колбасы, то пакет молока. Каждый выживает как сможет: эту истину Даша усвоила накрепко.

В школе ученикам из малоимущих семей стали бесплатно давать горячий завтрак, и Даша решила ходить каждый день. Бутылки она теперь собирала после школы, а готовить еду приходилось совсем поздно. Какие уж тут домашние задания! В школе Даше каждый год выдавали от всеобуча тетрадки и ручки, даже форму школьную покупали, когда еще форма была, и дешевые кеды для уроков физкультуры. Читать-писать Даша научилась, считала неплохо, и говорила, на удивление, свободно и правильно. В минуты просветления Галина удивлялась дочери, росшей как трава в степи, и все больше походившей лицом на бабку Дарену, а характером на того, доброго и интеллигентного, отца, в общем.

…Галину, мертвую и уже окоченевшую, нашли хмурым февральским утром на обочине Нижне Первомайской улицы. Кто-то из спешивших к метро сказал, что она работает в аптеке. К Даше в школу позвонили на большой перемене, и завуч, комкая носовой платок, сказала девочке, что мама ее тяжело заболела. Даша, глядя пожилой учительнице прямо в глаза, дополнила: «и умерла?…». Завуч, обнимая девочку, разрыдалась, а Даша оставалась спокойной, только побледнела еще больше обычного.

Даше на прошлой неделе исполнилось двенадцать. Родных у них с мамой не было никого, кроме Славика, десять лет не приезжавшего на побывку. Адрес соседка нашла и телеграмму ему отослала. Три дня соседи ждали ответа и, не дождавшись, схоронили Галину, накрыв скромную могилку венками «От детей», «От соседей», да «От коллектива». После похорон Даша еще постояла рядом с Сашиным покосившимся крестом с выцветшей уже фотографией, переснятой из выпускного альбома на жестянку. Братьев она не знала, и надежду на помощь Славика не питала.

Наутро после поминок, за Дашей приехали инспекторша и участковый, чтобы отвезти девочку в детприемник, а квартиру опечатать. Тронутая красотой и хрупкостью девочки, тетя-инспектор, расстаралась выпросить для Даши место в элитном интернате на окраине Москвы.

В новой школе за девочку всерьез взялись учителя, заставляли читать учебники и делать задания. Даша же понимала свою жизнь все по той же формуле: ты мне сделаешь хорошо, а я тебе, и каждый выживает как может. В интернате кормили, одевали, меняли постель – хорошо. За это нужно было ходить в школу и дежурить, помогая на кухне и убираясь в спальнях. Все было ясно и понятно. Даша помогала на кухне и драила полы с удовольствием. Она пришивала оторвавшиеся пуговицы и зашивала колготки для всей спальни. И ее, поначалу раздражавшую девочек своим «чистюльским» видом, приняли в интернатский клан. Теперь в школе ее защищали от «вольных» и берегли ее порцию в столовой, случись ей опоздать.

Даша почти не скучала по прежней жизни, в интернате жилось лучше. Только иногда снилось ей, что мамина могилка обваливается, и она падает вниз, в яму, а земля все сыплется и засыпает ее, забивается в нос, не дает дышать. Даша в том страшном сне засыпала под землей и спала, дыша не воздухом, а песком, который расходился по всему телу колючими иголочками-песчинками.

Так прошло три года.

Брат Славик в интернате не объявился, и Даша уже зачислила его к мертвым, к маме с Сашей. После девятого класса Дашины документы отослали в торгово-кулинарное училище, где было хорошее общежитие, построенное еще в богатые годы госпродторгов. Училище гордилось своей столовой и бесплатной спецодеждой.

Даша, переселившись из спальни на двадцать шесть в комнату на троих, опять была счастлива. Первый месяц дался ей с трудом, потому что, не удержавшись, накупила она попробовать разных конфет, а потом и голубые тени для глаз и помаду, как у других девочек. Хорошо, что в день стипендии, сложились они с девочками на завтрак и ужин, а то бы совсем Даша оголодала. Но в октябре она уже работала уборщицей в училище и, получив мизерный аванс, опять почувствовала себя богатой и счастливой. К зиме собралось на китайский пуховик с капюшоном, и Даша летала как на крыльях – тепло! Теперь она могла просто гулять, а не бежать, ежась от декабрьского ветра в интернатском пальтишке. После зимней сессии наступили каникулы, девочки разъехались по домам, и Даша заскучала.

Мысль навестить дом на Парковой пришла не сразу. За три с половиной года из памяти почти стерлась ее прошлая жизнь: походы за пустыми бутылками в Измайловский парк, мама, заснувшая на тахте в мокрых сапожках, соседи. Новая теплая куртка, синяя шапочка, на которой Даша сама вышила белые снежинки, ее новое положение студентки – все это просилось напоказ. Она доехала по радиальной линии до Первомайской, вышла, ведомая цепкой детской памятью, в правильном направлении, и пошла по Первомайской улице, узнавая и вспоминая детство. Даша постояла немного у маминой аптеки, посмотрела сквозь витрину на незнакомых девушек за прилавком, прошла по Нижне Первомайской до школы, потом, наконец, повернула на свою 12-ю Парковую.

Дом стоял на месте, так же полоскалось на балконах белье, как раньше, во дворе яркими пятнами выделялись на снегу детские коляски. Машин, вот, больше стало, да деревья подросли, до третьего этажа достают. Даша, несмело улыбаясь, подошла к, закутанным по-зимнему бабушкам, сидевшим на лавочке у подъезда. Из памяти выплыли забытые имена, Даша поздоровалась, присела рядом. Ее тоже узнали, улыбались ей, хвалили, что учиться пошла, что в интернате «не пропала». Мимоходом не очень лестно упомянули жену Славика. Даша стала расспрашивать. Бабушки, ахая, что брат даже не дал ей знать, что вернулся, рассказывали Даше, что приехал он через два месяца после маминых похорон, что жену, «уж такую заразу», с собой привез. И живет Славик в их квартире, а работает «бандитом», богатого какого-то, - ворюгу, конечно, - охраняет.

Дашу совсем не удивило, что Славик за все время не пришел ее в интернате навестить. Она ему сестра на бумаге и только. Видел Славик ее в коляске, он тогда неделю в Москве гостил, а потом и не приезжал больше. Но в интернате ей говорили, что у нее прописка московская, и что квартира за ней сохраняется, а когда она паспорт получит, то там ее и пропишут. Да и в училище в их группу набирали только с московской пропиской, обещали потом по солидным местам распределить, в отели хорошие, например, или в рестораны дорогие. И учили их серьезно: кондитер из Италии приезжал, целый месяц с их группой занимался, говорили, что весной еще француз приедет, соусам их обучать.

А вдруг не захочет Славик ее прописать?

Куда же ей, Даше тогда деваться? И из училища выгонят…

Даша в тот день не решилась идти знакомиться с братом, попрощалась с бабушками у подъезда, и пошла к метро.

...

Тетя Нина-инспектор позвонила в училище после восьмого марта. Велела она Даше взять справки в учебной части и уговорилась встретиться с ней через неделю и помочь заполнить анкету на паспорт и прописку. Все сложности с отказом Славика прописать сестру, инспектор взяла на себя, и к концу мая вызвали Дашу в паспортный отдел и вручили новенький паспорт с пропиской на 12-й Парковой.

На лето Дашу пристроили в спортивный лагерь поварихой. Вместе с пожилым шеф-поваром Семенычем, они поделили пополам ставку посудомойки, и прекрасно уживались на кухне вдвоем. Семеныч отпускал Дашу на речку, а Даша отмывала вечером всю посуду сама, потому что к концу дня Семеныч был уже «никакой». Зато, готовил шеф для персонала отдельно, доказывая своими кулинарными изысками, что мастерство не пропьешь. Даша, никогда не евшая так много и вкусно, и никогда не выезжавшая из пыльной летней Москвы на свежий воздух, выросла за лето на десять сантиметров. А еще рецептов от Семеныча в ее блокнотах добавилось сколько!

Тридцатого августа Даша вернулась в училище, успела убраться, пока соседки не заселились. Первого сентября пришла на занятия в новых джинсах, с рынка, правда, но все равно - джинсы. Она еще кроссовки купила, но это на осень, когда дожди пойдут. А до зимы еще деньги найдутся на сапожки. И сумочку очень хотелось купить, хоть какую.

- Вот, в следующем году работать буду, - думала Даша, - всего накуплю!»

В общежитии вахтерша кивнула Даше на мужчину, стоящего у окна – ждет, мол, тебя. Даша, не узнавая, смотрела на высокого крепкого, коротко стриженого, молодого еще мужчину.

- Ты, что ли мамашина выблядка? – спросил он, сплевывая на пол. – А ну, выйдем!

Даша, как во сне, двинулась за ним на улицу, больно ударившись дверью, которую он специально толкнул ей в плечо.

- Вы – Славик! - догадалась она.

- Слявик, Слявик! - со злостью передразнил ее мужчина. – Для тебя – Вячеслав Николаевич.

Он больно схватил Дашу за руку, и наклонился над ней, дыша ей в лицо табачной вонью.

- Слушай, ты, как тебя, – зашипел он, – если тебя ко мне прописали, то это не значит, что у тебя права на квартиру есть. Твоя дура-инспекторша меня пугает, что квартиру по суду менять будет. Хрен ей! Только пусть вякнет про размен – я ее лично пришью и тебя вместе с ней.

Даша зажмурилась. При ней часто ругались мамкины гости, что приходили к ним в последние годы, и соседи ругались. И пьяные в Измайловском парке и на бульварах. Но никто не угрожал ей и никто не говорил с ней с такой злостью. За всю свою коротенькую жизнь Даша никому не помешала. Кормила спившуюся мамку, помогала интернатским девчонкам, убиралась в комнате и мыла общежитский коридор за соседок. И вдруг, оказалось, что она мешает жить этому незнакомому брату, которого знала только по фотографии, что унесла с собой в интернат. Это фото сейчас висело у Даши над кроватью и на нем улыбалась мама, обнимая за плечи Сашу и Славика. Того самого Славика, который сейчас так больно тряс ее за руку.

- Только подойди еще раз к дому, сучка малолетняя! - шипел он, брызгая слюной Даше в лицо.

Даша выдернула руку.

- Не кричите, Вячеслав Николаевич! – дрожащим голосом сказала она. – Мне вашего не надо. Без прописки меня из училища отчислят, а жить с вами я не навязывалась.

Слезы переполнили глаза и пролились на, загорелые за лето, Дашины щеки. Она обошла брата, взялась за дверь в подъезд, обернулась, и, не вытирая слез, сказала, глядя Славику прямо в глаза:

- Я бы вам сестрой была, а вы… – и закрыла дверь, под яростную брань того, кто мог бы стать ее братом.

Ночью Даше опять снилось, что она падает к маме в могилу, а земля осыпается и давит на грудь, не давая дышать. Проснулась она от боли в груди, левая рука совсем онемела – пальцем не двинуть. Даша долго растирала руку, запыхалась даже. За окном еще было черно, и она завернулась в одеяло и закрыла глаза. Но сон не шел, а перед глазами стояло злое лицо Славика, так похожее на мамино. Она заснула только под утро.

Училище Даша заканчивала в десятке лучших. С начала весны приходили к ним в группу «покупатели», подбирали себе работников. Их группа считалась особенной, им даже умудрились прочитать краткий курс о винах и их сочетании с разными блюдами. Время наступало новое, изобильное, и завсегдатаи ресторанов и кафе желали получить за свои деньги элитное обслуживание.

Приезжал к ним в училище, тогда еще мало кому известный, Аркадий Новиков. Он, вроде бы, отобрал Дашу для набиравшей популярности «Царской охоты», но на втором собеседовании, когда число претенденток уже упало до десятка, предложил ей попробовать «работать в семье». Даша даже не сразу поняла, что он предлагал. Новиков в тот же день отвез ее в особняк красного кирпича с белыми окнами в новом, только застроенном поселке Николино. Хозяин дома, Сергей Иванович, был близким знакомым Новикова.

Беленькая тихая Даша понравилась хозяевам, и они предложили платить ей вдвое против того, что обещали в ресторане.

Через три недели шофер помог Даше погрузить в багажник черного джипа ее старый, еще мамин, чемодан с вечно заедающей молнией, и два пластиковых пакета – с обувью и с зимней курткой.

На следующее утро Даша уже хлопотала у плиты. Клава, домоуправительница, сидела за столом и писала под Дашину диктовку список продуктов. Хозяйка обсуждала с ними меню на неделю и отдельно на выходные, потому что ожидались гости. В пятницу хозяин, всю неделю с большим аппетитом поедавший Дашину стряпню, сказал Вере Андреевне: «Чутье у Новикова! Сказал «берите эту малышку, не прогадаете!». Обернувшись к Даше, собиравшей со стола посуду, добавил:

- Спасибо, детка, я такие вареники только у бабушки ел, лет сорок назад.

Ее хвалили, ей улыбались, и Даша старалась.

В комнате у нее фотография мамы с братьями стояла на тумбочке, на столе лежали блокноты с рецептами, а в шкафу висели четыре комплекта формы для обслуги. И денег она зарабатывала кучу: с одной зарплаты можно было сапожки купить.

Так прошла осень, потом зима. Восьмого марта ожидались гости, приехали хозяйские дети. Хозяйка загодя отправила Клаву за рыбой, сын обожает жареную форель, а Даше заказала на десерт крем-брюле, дочкино любимое. Дашу не то чтобы удивило, что хозяйка знает вкусы взрослых и уже живущих отдельно детей, но очень заинтересовало. У нее самой, только недавно начавшей нормально питаться, еще не было любимых блюд. Даша готовила для обслуги и охраны, варила, жарила, подавала, и сама ела вместе с ними все подряд, потому что было вкусно, сытно и «от хозяев».

- А какое мое любимое блюдо? - думала Даша, нарезая морковные кружочки. – Леденцы Чупа-чупс, наверное, или конфеты шоколадные.

Крем удался на славу, корочка зарумянилась. Даша уже вытирала посуду, когда на кухню пришла хозяйская дочка Алена, говорила с ней попросту, спрашивала про училище. А еще восхищалась и благодарила Дашу, мол, во французском ресторане так хорошо не готовят. За ней на кухню вышел хозяйский сын. Был он высок, улыбчив, одет в голубую майку с иностранной надписью. Волосы его, собранные на затылке аккуратным хвостиком, доставали до лопаток, глаза насмешливо смотрели на закрасневшуюся Дашу. Он спросил, не осталось ли вишневого киселя, и Даша старательно вылила из кастрюли остатки, поставила чашку на блюдце, подала. Заглянувший на кухню хозяин, бросил взгляд на Дашины, совсем уже малиновые щеки, и предупредил:

- Игорь! Дарье голову не крути, она еще всерьез тебя примет, сирота, учить некому было. - И добавил: - А понравилась – женись, может, за ум возьмешься, а то мне надоело дерьмо за тобой разгребать!

Вот не скажи хозяин про женитьбу, может, и обошлось бы, а так…

Игорь приезжал почти каждый день. Шоколадные конфеты в коробках теперь валялись в Дашиной комнате даже на шкафу, а в вазе, которую Игорь притащил из дома, стояли настоящие розы. Даша до этого только раз нюхала розы, когда в училище вручала букет завучу. Но ее, Дашины, розы были в два раза больше и пахли они просто волшебно. И вообще вся жизнь была сплошным волшебным праздником.

Первой заметила Дашино недомогание Клава, рассказала хозяйке. Игорю Вера Андреевна сообщила в тот же вечер, стыдила и грозилась, что расскажет отцу.

- Отец у нас непредсказуемый, сам знаешь, - говорила она. – Еще жениться заставит, замаешься потом. Быстренько это дело решайте, и смотри, не забудь предупредить, чтобы подстраховались от таких проблем. Даша и знать не будет, а тебе спокойнее.

Лето прошло-пролетело. Даша не то чтобы пополнела, но оформилась по-взрослому. Налились груди, неожиданно обрели форму ноги, талия казалась еще тоньше, а шея сгибалась под закрученным на затылке узлом тяжелых золотисто-белых кос. Даша, появившаяся в доме в прошлом году акварельной девочкой, расцвела новой яркой красотою. Жалела ее хозяйка и дарила ей свои платья и кофточки, тоскливо провожала Дашу глазами Клава, пыталась урезонить подругу горничная Олеся. Напрасно! Даша не слышала и не хотела слышать. Она жила в сказочном королевстве с прекрасным принцем и никакие чары не могли заставить ее открыть глаза. Женщины отступились: не первая, не последняя, все равно вместе им не быть, так пусть девочка хоть немного порадуется. Только хозяин, полюбивший Дашу как родную, ничего не понимал и любовался своей похорошевшей «деткой».

На Новый год собрались гости. Игорь с друзьями уехал на Новый год в Грецию. Он уже позвонил и поздравил родителей, но Дашу к телефону, конечно, не позвал.

...Загрузив в последний раз посудомоечную машину, Даша, набросив курточку, пробежала по тропинке к себе. У дверей комнаты ждал ее, завернутый в розовый целлофан и перевязанный лентами, белый медведь с конфетами в толстых лапах.

– Игорь заказал доставку! – догадалась она.

И снова на душе стало ясно и спокойно. Даша развернула медведя. Он был мягкий, пушистый, просто просился на руки. Она легла спать в обнимку с новой игрушкой, и снились ей в ту ночь пушистые и мягкие сны.

О том, что Игорь женится на дочке крымского партнера, Даша узнала через неделю. Хозяйка говорила по телефону из кухни, договариваясь с подругой поехать в магазин.

- Мне что-нибудь летнее нужно покупать, потому что в Крыму в апреле уже тепло, - говорила она. – Они будут в греческой церкви венчаться, потом в горы поедем, там ее отец отель снимет для свадьбы. Сергей очень счастлив, что Игорь выбрал такую хорошую девочку, мы боялись… - тут взгляд Веры Андреевны остановился на застывшей у плиты Даше. – Я тебе перезвоню! – быстро сказала она в трубку.

Разговор с хозяйкой был коротким.

- Ты же понимаешь, что Игорь не может на тебе жениться! – сказала она. – Ведь понимаешь? Ты умная девочка, Дашенька, ты должна понять. Его женитьба даст возможность Сергею Ивановичу расширить бизнес, выйти на европейский уровень. А что можешь дать ему ты? Жениться нужно в своей среде, тогда семья будет крепкой.

Вера Андреевна говорила еще что-то, но Даша уже не слышала. Перед ней поплыла и закружилась кухня, а плиточные узоры вдруг стали стремительно приближаться и, почему-то, ударили ее по щеке. Очнулась она уже у себя в комнате. Потом приходил врач, выписал ей витамины, велел пить соки. Несколько раз заглядывала Олеся, Клава приносила поесть. Даша лежала оцепеневшая и неотрывно глядела в потолок. Вечером, когда совсем стемнело, в дверь постучал сам Сергей Иванович. Он присел на кровать, долго гладил Дашу по руке.

- Ты прости, детка, - говорил он, - но Игорь тебе не пара. Не такой муж тебе нужен. Я не знал, что тут у вас с ним, но и знал бы – не обрадовался. Ты не сердись, это сейчас больно, потом пройдет, вот увидишь. Я еще этому Ромео выдам по первое число!

- Не надо, - прошептала Даша, - не ругайте его, это я…

Наутро она уже жарила оладьи к завтраку, варила кофе, подкладывала Алене, заночевавшей вчера у родителей, взбитые сливки и ее любимый сливовый джем. Вера Андреевна смотрела на Дашу с удивлением, и велела Клаве следить, как бы девчонка чего над собой не сделала. Вечером Сергей Иванович позвал Дашу к себе в кабинет.

- Я, Дашенька, решил тебе квартиру купить, - сказал он. – Кто знает, как жизнь сложиться, а свой угол всегда пригодиться. Через пару недель все бумаги будут готовы. Мы с Верой в апреле уедем на целый месяц, у тебя будет время мебель купить, еще чего там нужно.

Он потрепал ее по плечу, и на Дашино шепотное «спасибо» ответил, вздохнув:

- Ничего, детка, жизнь наладиться. Ты молодая, красивая, работящая, теперь еще и со своим жильем будешь.

Через три недели, как раз на Дашин день рождения, Вера Андреевна и Сергей Иванович вручили Даше ключи от однокомнатной квартиры в Одинцово. Олеся завидовала, Клава ревновала Дашу к хозяину, но виду никто не подавал, поздравляли. В выходные Даша с Олесей поехали посмотреть квартиру. Они отыскали розовато-серую девятиэтажку, нашли квартиру, открыли дверь. Даша с опаской обошла кухню, комнату, заглянула на балкон.

- Класс! – восхищалась Олеся. – Комната большая, ванная просторная, будет где стиралку поставить, а кухня какая хорошая, плита почти новая. Ты чего молчишь? Не нравится, что ли? – толкала она в бок Дашу.

- Нравится, - шептала Даша. – Комната большая, ванная, кухня…

- А балкон какой! – обмирала от восторга Олеся. – Надо шкаф на балконе сделать. Завтра пойдем диван покупать. Ты говорила, что на диван денег хватит.

- Хватит, - соглашалась Даша.

Стараниями Олеси и, помогавшей им советами Клавы, за два месяца в квартире появился раскладной диван, и, купленный в магазине подержанной мебели, кухонный гарнитур с маленьким столом и табуретками на тонких ножках. Клава на хозяйской швейной машинке пошила яркие ситцевые занавески для кухни. Олеся купила в подарок чашки в красный горошек. Алена, услышав, что у Даши теперь есть жилье, привезла в подарок набор кастрюль и коробку всякой хозяйственной мелочи. Жизнь, как сказал Сергей Иванович, налаживалась.

Игорь не приезжал. Белый медведь сидел на шкафу в Дашиной комнате и потихоньку покрывался пылью. Конфетные коробки Даша выбросила, а вазу для цветов отмыла и поставила в кладовку.

Так дожила она до весны. Апрель в тот год был теплый, солнечный. Вера Андреевна и Алена весь март ездили по магазинам, покупали подарки и наряды к свадьбе. Перед отъездом в Крым, Алена с мужем ночевали у родителей, чтобы на рассвете вместе ехать в аэропорт. Чемоданы собрали с вечера, выставили в коридор. Вечером, уходя к себе, Даша споткнулась и долго стояла, глядя на вещи.

- Ничего не изменить, - крутилась в мозгу невесть как родившиеся строчки. – Ничего не изменить, не смогу я разлюбить, я могу лишь вспоминать, не могу понять!

Даша не знала, что у нее сложились стихи, она вообще мало знала о том, что жизнь не всегда подчиняется простой формуле «ты мне сделаешь хорошо, а я тебе». Она так старалась, чтобы Игорю было с ней хорошо, а получилось... Даша стукнула кулаком по чемодану и пошла к себе.

Утром хозяева уезжали впопыхах, даже кофе пить не стали. Уходя, Вера Андреевна сунула Даше в руку деньги:

- Пока нас не будет, съезди, холодильник себе купи.

Свадьба была назначена на субботу. Клава отпустила Дашу с Олесей еще в четверг, велела назад приехать не позднее утра понедельника. Холодильник они купила в местном универмаге, к вечеру Даше его доставили, подключили, и он весело загудел. Подружки поставили на стол бутылку вина, сыр, колбасу, масло и белый батон, потом заели все чаем и бисквитным тортиком. Даша впервые пробовала вино, ей понравилось, голова немножко кружилась, зато сердце больше не сжималось при каждом вздохе.

- Надо жить дальше, - думала она, - может быть, еще когда-нибудь увижу его.

Олеся в который раз рассказывала Даше о своей жизни в Бобруйске, нищете из-за которой пришлось бросить школу и помогать родителям.

- А я что умею кроме этого самого? Зато, легла под папиного начальника, ну, чтоб папу не уволили. Всех тогда поувольняли, а его - нет! – хвасталась она. – А сюда уехала – вообще везение. Я на квартиру заработаю и девочку рожу. Жить будем припеваючи, пылиночки с нее сдувать буду, - мечтала она.

Под эти нехитрые мечты Даша успокоилась, стала думать о том, как накопит денег на мебель, как станет жить дома и ездить на работу. И что тех денег, что хозяйка дала на холодильник, хватит еще и на тюль на большое окно. Даша глядела в черноту за окном, в которой расплывались звезды, и слезы одна за другой капали на бисквитные крошки.

Спасть они легли за полночь. Ночью Даше приснилось, что она падает в овраг, а земля осыпается, давит на грудь, не давая дышать, и уже никак из оврага не выбраться. А на краю оврага стоит маленькая Олесина дочка и машет ей рукой. Даша проснулась, посмотрела в серые рассветные сумерки.

«Снова день, - подумала она. - А у меня никого нет, и дочки не будет». Даша оделась, расчесала волосы, но косу заплетать не стала. Тихонько подошла к двери, протянула руку к замку, и, вспомнив что-то, зашла в кухню. Она присела к столу, вытащила из сумки блокнот и что-то написала на чистой странице. Открытый блокнот остался на столе, а Даша тихонько вышла на лестницу и защелкнула за собой замок.

О чем она думала, поднимаясь на чердак? О маме, которая когда-то ее любила, или об отце, ее не узнавшем? А может быть, вспомнила Славика, с досадой оттолкнувшего ее, как попавшегося под ноги щенка? Видела ли она любимое лицо Игоря? Вспоминала ли тех, кто был добр к ней, кто пытался скрасить ее существование? Плакала она, или слез уже не было?

Даша лежала на асфальте перед домом с некрасиво задравшейся юбкой, нелепо согнутыми ногами, рукой, отброшенной назад. Дашины волосы, уже перепачканные в грязи, обрамляли ее лицо ярким золотом.

А над ней, на утреннем солнце, таяло маленькое снежно-белое облачко. И на балконе девятого этажа захлебывалась криком Олеся, прижимая к груди Дашин блокнот со словами: «квартира пуст алесе будет».

Клава взяла на себя смелость похоронить Дашу за хозяйские деньги. Маленький холмик с крестом и табличкой втиснули между могилой матери и брата.

В мае, на родительскую субботу, приезжал на кладбище Славик. Постоял, подивился, сел в машину и укатил. Пил он в тот вечер без остановки. Пил и плакал, сам не зная о чем.