Глава3. В ОКЕАНЕ СОЛНЦА

 

 

Дыхание утреннего ветерка привело в едва заметное движение гладь бескрайнего моря бледно-зеленых бутонов. Густо рассыпанные цветы – солнериусы – только-только начинают просыпаться после дождливой ночи, напитавшей их свежими минералами от корней до лепестков. Крупные волны лениво блуждают по их головам, расчесывая пробуждающуюся степь вдоль и поперек. Кажется, что ветер боится нарушить покой венчиков неожиданным громким «Пора вставать!». Тем не менее, знает, – утро наступило, и действительно настало время просыпаться. С любовью, как это умеют делать исключительно мамы – нежностью и лаской будить своих малышей – ветер едва касается салатовых головок малышей-солнериусов. Сладкий свет раннего солнца греет, а свежесть кристальной росы освежает утренним душем. От изобилия такой любви цветы один за другим, не торопясь, как потягивающиеся котята, поднимают бутоны и открывают лепесток за лепестком. Постепенно все поле превращается в золотистый, подобный самому Солнцу, океан.

Орды бабочек, пчел и остальных любителей пыльцы, как будто только и поджидали этого момента, кинулись к цветкам одни на работу, другие – позавтракать, а иные просто порезвиться в утреннем благоухании. Эта утренняя кутерьма напоминает действа обезумевших фанатов, когда те набрасываются на фаворитов – облепляют со всех сторон, как мухи миску с сиропом, оставленную на солнцепеке.

Цветы, как на подбор: лепесток к лепестку, стебель к стеблю, - неисчислимой солнечной армией про-стираются во все стороны, сколь хватает взора. На севере воды солнцецветного бассейна ограничиваются далекими пиками Северных гор. Их снежные вершины поражают чистотой белизны даже с такого расстоя-ния. Далеко на западе движению волн препятствует стена высоких широколиственных деревьев – Великие Черные леса многокилометровой протяженности в длину и ширину. И лишь на юг и восток маленькие солн-ца катятся беспрепятственно. Уверенно с разбега бросаются в глубь светло-голубого, почти прозрачного, горизонта и не спеша в нем тонут.

Как маяк, произрастающий из ночной тьмы, среди солнериусов поселилось одинокое хвойное дерево, будто ненароком забредший в город эльфов гоблин. Высокое и довольно стройное, несмотря на свой много-вековой, судя по коре, возраст. Цветы за долгое время сожительства с преуспевшим в размерах соседом привыкли к нему: мужественно, безропотно переносят его присутствие. Но, отгородившись на всякий слу-чай от грубого ствола некоторым расстоянием, освободили надел для сброса хвои и шишек. Однако жив-ность у подножья иглоуса ничуть не смущается несметным количеством такого добра. Напротив, не брезгу-ет и пользоваться обносками старого одиночки.

У основания дерева активно орудуют полчища крупных муравьев черного цвета с синим отливом. Они снуют повсюду. Все четко по графику и распределению должностных обязанностей. Рабочие, стара-тельно подбирают хвоины поровнее, покрепче. Организованной вереницей уносят к муравейнику. Свалива-ют сырье в кучи и порожние так же вереницей возвращаются к местам заготовок. Группа сортировщиков тщательно перебирает стройматериал и передает отборные экземпляры работникам строительного подряда. Те в свою очередь выкладывают наружные стены или затаскивают в жилище для внутренней отделки помещений. Словом – укрепляют цитадель.

У охотников свои заботы: сплоченными командами выворачивают из почвы старые шишки, загибают пласты слежавшейся хвои – разоряют жилища червей и земляных насекомых. Обнаруживая хозяев подзем-ных дворов, охотники незамедлительно нападают, пичкают жертв ядом и так же стройной колонной волокут бесчувственные тушки в продовольственные склады муравейника.

Надсмотрщики стоят вдоль верениц трудящихся насекомых. Блюдут порядок в работе и передвиже-нии. Охрана на подступах к муравьиному кургану следит за входящими и выходящими. Особо скрупулезно с подозрением проверяет весь ввозимый груз на контрабанду. Хотя, казалось бы, что у этих неразумных тварей может подпасть под определение «контрабанда»?..

Здесь же у подножия иглоуса, наступая на черно-синих тружеников вольготно и суетно, шагом и вприпрыжку фланируют разнокалиберные пернатые. Одни из них – местные – спустились с дерева. Они давно позаботились о благоустройстве жилищ на ветвях и в дуплах. Теперь спархивают лишь для того, что-бы заморить червячка, причем в самом буквальном смысле; в данном «ресторане» меню одинаковое и для птиц, и для муравьев. Кстати вторые являются частью меню первым…

Другие птахи – «гастролеры». Так бы, пожалуй, их назвали местные, умей мыслить и говорить. От здешних – праздных – их отличает сверхсуетливость. Будто боясь опоздать на вот-вот отходящий поезд, не выбирая: толстая или тонкая, прошлогодняя или нынешняя, светло или темно-желтая хвоя, - расхватывают, как выброшенную на прилавки «черного рынка» уцененку. Набирают полные клювы иголок и спешат прочь, пока местные не спохватились. Хотя подопрелую хвою, что называется «с душком», брать мало кому хочется. Каждый норовит выхватить такую, после которой не останется устойчивого неприятного запашка из клюва.

Те, кто похрабрее, осмеливаются устроить привал и перекусить опять-таки на скорую руку. Их пове-дение тоже типичное: движения быстрые, резкие, частые озирания по сторонам. Если завсегдатаи могут себе позволить покопаться в меню, выбирая насекомых пожирнее, послаще, то залетные же хватают, кого ни попадя и глотают не жуя. Порой такая спешка выходит боком. Не всем новоприбывшим известна неписаная истина: КРУПНЫЕ ЧЕРНЫЕ МУРАВЬИ НЕ ГОДНЫ ДЛЯ ПИТАНИЯ!!!

Тех бедолаг, которые по неосторожности схватили зазевавшегося насекомого, вторые безжалостно наказывают: вонзают клыки в язык птицы и в скором времени вновь оказывались на свободе живыми и … порой даже невредимыми. Наверняка, насекомые переживают немалый шок от нешуточной борьбы за вы-живание. Однако и те кусачи, которым все-таки не повезло и их расчленили смертоносные клювы пернатых обжор, погибают отомщенными: сам погибну, но и врагу сладко не покажется. Внутри каждого припрятана контрольная капсула с едким ядом. Отведав такого угощеньеца, птицы забавно трясут головой и тут же за-бывают о целях прибытия. Срываются с места, и мало кто возвращается сюда в скором времени вновь.

Поднимаясь взглядом по стволу, наблюдаем одного из жителей высотки-иглоуса – единственного, кто не скачет и не резвится, радуясь свету нового дня. Глухо погукивая на толстой ветви, по-сиротски прижав-шись к корявому стволу, засыпает ночной охотник софин – гроза близ живущих грызунов. Для него рабочая смена завершена.

А вот и вероятные кушанья софина! Попискивая вполголоса, чтобы ненароком не разбудить палача своего рода, мыши степянки выныривают из-за цветочных стеблей, хватают первую попавшуюся шишку и шустро волокут обратно за единственную надежную, на их взгляд, защиту – «великую солнериусову стену».

 

Тем временем солнце набирает силу, все выше отрываясь от горизонта. Вторя ему, степь заливает пространство над собой желтой пеленой, приветствуя светило, как старшего брата или отца солнценосных питомцев.

Солнериусы улыбаются небесному сторожиле во все тридцать два лепестка. Растут они настолько близко друг к другу, что степь похожа на единый бархатный ковер с вытканными золотой нитью ладонями цветов. Если один тянется, влекомый ветром, в одну сторону, за ним синхронно движутся второй, третий, четвертый и так далее, до тех пор, пока смежная волна не заставляет цветы разворачиваться и бежать в другую сторону.

Портит впечатление о монолитности степного полотна маяк-иглоус, будто клинок, пронзивший его снизу вверх. Но старый хвойный варвар по-своему красиво смотрится среди прекрасных золотых эльфов. Все-таки стоит отметить – иглоус и солнериусы удачно дополняют друг друга, сливаясь в сказочную композицию.

Есть и явно нарушающий гармонию утреннего пейзажа элемент, заметный даже невооруженному взгляду.

От Великих Черных лесов в сторону дерева тянется вереница непохожих друг на друга следов. И на следы биологических существ они похожи мало. Отпечатки лап животных? И да, и нет...

Глубина их говорит о немалой массе обладателей таких конечностей. Величина и слишком уж пра-вильная, даже можно сказать, геометрически правильная форма о чем-то подсказывают тоже. Но суть при-ходится домысливать: представлять невероятных фантастических созданий.

Одни – следы двуногого существа. Похожи на отпечатки лап огромной птицы с двумя длинными ког-тистыми, расположенными параллельно друг другу, пальцами спереди. Сзади – третий, вдвое короче, тоже с когтем. Существо кое-где останавливалось; в тех местах следы ровняются друг с другом.

Справа от них оттиски лап четвероногого зверя. По четыре когтистых пальца на каждой конечности и угловатые подушечки лап рисуют образ дикой хищной кошки. Шаг ровный, широкий. Там, где птица оста-навливалась, кошка присаживалась на задние лапы. Ее ребристое «место для сидения» хоронило под собой гораздо больше цветов, чем четыре конечности при ходьбе.

А вот третье существо описать по следам сложновато. Мало того, что они не похожи на следы ни од-ного из ныне существующих видов животных, так еще и отпечатываются периодически!..

Если, конечно, пофантазировать, то можно представить громадную ящерицу о двух ногах с длинным тяжелым хвостом, что оставляет за собой зигзагообразную борозду промеж следов трехпалых лап. Их странность еще ив том, что они резко заканчиваются в одном месте, и неожиданно появляются в другом: либо с этой же стороны от других отпечатков, либо с противоположной. Будто их хозяина – как софин гры-зуна – ухватила летающая ящерица еще больших размеров и поволокла в гнездо, но по дороге не удержала – выронила. Иной раз странные следы развернуты на 180 градусов, словно их чудный обладатель шел задом наперед. Время от времени вклиниваются между другими.

Кое-где бедолаги солнериусы так утоптаны, как если бы там резвился добрый десяток взрослых ша-тунов. Перед такими-то «игровыми площадками» двое других существ и останавливались. Или же шли в обход.

Ну и до мурашек по телу доводят жутковатые картины площадей напрочь выжженных цветов. Остат-ки праха с еще дымящейся почвы подхватывает ветер и тут же развевает над головами солнериусов, скор-бящих о потере собратьев.

Следуя по отпечаткам лап, догоняем и их первоисточников – трех огромных звероподобных роботов. Предположения об их внешностях, описанных выше, оказываются верными процентов на девяносто девять.

Один из них – оставляющий птичьи следы – робо-птеродактиль высшей ступени эволюции. Синие с серебром крылья аккуратно сложены на спине. На них по два остроконечных фаланговых образования. Внушительных размеров беззубый клюв загнут по орлиному вниз. Трехпалые когтистые лапы и не шнуро-видный, а веерообразный хвост, состоящий из наслаивающихся одна на другую тонких стальных пластин. Эти элементы единого металлического организма говорят о том, что объект, с чьего образа создавался пте-робот, был уже далеко не ящером, но еще не совсем птицей.

На ослепительно белом корпусе в форме неправильного сплюснутого додекаэдра, под каждым кры-лом от плеч назад тянется пара труб турбинных двигателей. Желтые окуляры выделяются яркими узкими треугольниками на черной эмали рогатой головы – импонируют пейзажу.

Четвероногим «существом» оказался робот, образ которого копировался действительно с дикой хищ-ной кошки, но весьма древнего происхождения – саблезубого тигра смилодона, какими была населена пла-нета Земля в кайнозойскую эру. У зверобота два острых серебристых клыка длиною около полуметра каж-дый. Шея массивная плавно переходит в широкий грудной отдел и высокую холку. Особо впечатляющий вид строению металлического тела придают две лазерные пушки, угнездившиеся на холке. Корпус тигра к тазовому отделу сужается. Крупные лапы: задние, словно недоразвитые, чуть ли не вдвое короче передних, что наверняка препятствует быстрому передвижению и сокращает длину прыжка хищника. Короткий гиб-кий хвостик плавно загнут кверху острым кончиком. Цвет окуляров зверобота постоянно переливается: ме-няется от светло-голубого до цвета индиго.

Что касается третьего участника похода, так ему воистину не найдется конкретного аналога ни в од-ной из известных «живых природ». Если, конечно, не брать в учет предположение, что некая группа сума-сшедших ученых втайне от Закона вывела новейший вид животного. Скрестила обыкновенного тираннозав-ра и, что ни на есть, самого обыкновенного огнедышащего дракона. Причем одного нелегально вывезли на машине времени из Юрского периода, второго не весть на чем из древних мифов. Элементы именно этих двух зверюг присутствуют в третьем роботе. Громадный корпус туловища заканчивается длинным толстым хвостом. Долговязые трехпалые задние лапы предназначены для быстрого бега. Короткие двупалые перед-ние, не предназначенные не для чего. Голова – гибрид черепов собаки гончей породы и крокодила. Пасть клыкастая, обе челюсти обрамлены рядом никелированных клиньев-зубов с алмазными лезвиями. Оптиче-ские датчики ядовито-зеленого цвета смотрят холодно, диковато, наверняка, повергая в оцепенение всех, даже случайно заглянувших в них. По голове – от носа до макушки – тянутся два ряда частокола гребней, напоминающих прическу панк-рокера. На спине пара небольших перепончатых крыльев из особенного эластичного, но с виду очень прочного материала, отливающего позолотой.

Он-то и создавал ярко-выраженную хаотичность в веренице следов: перелетал с одной стороны иду-щих на другую, реял над головами попутчиков или просто парил рядом то, ускоряя полет, уносился далеко вперед, то, снизив обороты, отставал от товарищей. Порой падал на землю перед носом двоих, крутился и корчился, как капризный ребенок. В эти моменты птеродактиль и тигр, вынужденно останавливаясь, без удовольствия взирали на представления. Или, не замечая гиперактивного товарища, молча обходили «сце-ническую площадку» с обеих сторон. Дино-дракон ничуть не смущался подобными наплевательствами при-ятелей; тут же догонял и, силой распихивая, вклинивался между ними.

При всем этом шествие сопровождалось непрерывным потоком громкой, хриплой речи, разбавляемой то громотворным скрежетом смеха, то недовольным ворчанием, больше похожим на ругательства. Вслед за словесным «водопадом» следовали нескончаемая жестикуляция коротенькими пальчонками и непрерывные движения хвостом, со скрипом цепляющим металл других робо-животных.

Так тройка стальных гигантов, грубо распарывая степное полотно, приближалась к старику-иглоусу.