ЗВОНОК

 

Пришли ночью.

– Кто такие будете? – сквозь сон удивился Сопиков.

– Извини, хозяин, что без стука, – успокоил чей-то голос. – Здешние мы, тутошние. Обслуживаем население. Звонок у тебя не работает. Вели починить.

 

Сознание Сопикова, пронзённое сном, как стрелой сердце, нехотя усваивало неожиданную новость. Звонок и впрямь молчал вторую неделю, и эта, немало усложнявшая быт подробность, как бы свидетельствовала в пользу незванных гостей.

– Не злись, хозяин, сам же и разбудился, – не меняя интонации, но как бы внося в неё личные элементы упрёка, настаивал голос. – Мы не надолго. Починим — и поминай, как звали.

 

«Вот он, новый человек, – сонно размышлял Сопиков, типичный продукт рыночной экономистики». Со времен социалистического реализма электрик был закодированной фигурой и подобрать к нему шифр казалось столь же невозможным, как проникнуться смыслом сегодняшней жизни. И хотя Сопиков был наслышан, что и нынешние умельцы походя сменили гордость на «горькую», чудеса сервиса, пускай и воображаемого, способны вознести душу на высоту, с которой все, происходящее выше пояса, представляется сплошной идиллией.

 

– Не слышу согласия, хозяин, монотонно настаивал голос. – Будем чинить или прощай.

– Не поверю, пока не проверю, – пробормотал Сопиков, проворачиваясь на другой бок и выпуская обойму шипящих звуков.

– Твоя правда, хозяин, – оживился голос. – Доверяй, но проверяй. Нынче перевелись неграмотные.

 

Сомнения вернулись, опережая ночную тишину. Протёр глаза. Огляделся. Квартира казалась распахнутой, как душа гуляки-матроса. Поскрипывали на обвисших петлях створки шкафа. Остывший окурок в тапочке. Бутылка с остатками пива на полу. Ловчее всего обошлись с холодильником. На месте, ему предназначенном, загадочно мерцал тёмный квадрат следа.

 

Вмиг припомнились и обрели реальность ночные тени. Заманчивое обещание неведомого доброхота выглядело нестерпимой насмешкой над самым дорогим, что связывало ещё Сопикова с жизнью: надеждой на перемены к лучшему. « Попадись, гад, в мои объятия, – закипал Сопиков, – сошью саван точно по мерке».

 

Он нажал кнопку звонка, не веря в успех. Лёгкие, как шарики ртути, разбежались, рассыпались электрические трели. Нажимая ещё и ещё, Сопиков сгустил их до какофонии, похожей на ту, что издаёт симфонический оркестр, нервно прочищая горло перед началом концерта.

 

– Не обманули! Действует! – возликовал Сопиков. – Выходит, можем, когда захотим.

 

И захлебнулся радостью, сродни той, что испытывает тонущий, принимая дно за твёрдую землю.

 

МИГ УДАЧИ

 

– Сделаем всё, что в наших силах, – пообещал плотный, надёжно замурованный в броню непроницаемости, мужичок, напомнивший Шепетухину неочищенный от сучьев дубовый ствол. – У нас честно, как в банке.

– Какие претензии! – страстно взмолился Шепетухин, – Приходите, а уж как мы с женой обрадуемся, увидите сами. Главное — начать, а уж заканчивать будем с божьей помощью, полегоничку-потихонечку.

На следующий день маляры явились, когда хозяева ещё спали. Сонный Шепетухин не знал, куда усадить гостей. Жена, тоже сонная, тыкалась по буфетным полочкам в поисках завтрака. Когда яичница с колбасой зашипели у гостей во рту, Шепетухин спохватился:

– Чарочкой не побрезгуете?

– На службе? – сложно качнулись маляры, плотоядно облизываясь. – На службе… ни-ни!

– Редкостные вы мои! – Шепетухин был само вдохновение. – Труженики ненаглядные. Признаюсь, раньше полудня не ждал. А вы, извольте радоваться, ни свет ни заря. Притом, что за день намаетесь, рук-ног не ощущаете.

Маляры скорбно потупились.

 

– А сколько неблагодарных заказчиков, – пенился Шепетухин, - не мне рассказывать, не вам слушать. Обиходить, покормить — такого и в мыслях не держат. Только и понимают, что совать повсюду свой нос и недостатки выискивать. Будь моя воля, обслуживание такого населения запретил бы категорически.

 

Шепетухин долго ещё распространялся о нынешних сложностях, от которых голова кругом, но пуще всего о том, как намаялся с ремонтом квартиры. То обещают зимой, когда по сырым стенам хоть лозунги протеста пиши, то смету такую заломят, будто не в двух комнатушках побелить, а возвести дворец спорта. Да сжалилась, видать, судьба, подфартило…

 

– Вы чего, братцы? – спохватился Шепетухин, заметив, что маляры с беспокойством поглядывают на часы. – Время обедать? А я заболтался. Надюша, супчику работничкам нашим сообрази.

 

Отобедав, вышли на балкон покурить. Снова завязалась беседа, пока маляры не объявили дружно:

 

– Извини, хозяин, если чего не так, нам пора.

– Так рано?

– В другорядь дольше посидим, покалякаем. Нынче у нас халтурка наклёвывается. Явка сознательных обязательна, сам понимаешь.

– Понимаю, как не понять, – вздохнул Шепетухин и пошёл провожать.

– Кстати, хозяин, – старший из маляров вынул какую-то бумажку, – распишитесь.

– Зачем?

– Подтверждаете, что никаких к нашей работе претензий. Нынче народец шустрый. Чуть что сразу в суд тащит.

 

Шепетухин расписался и, заглядывая малярам в глаза, осторожно напомнил: – До завтра. Буду ждать с нетерпением.

 

И, оскорблённый собственной жадностью, рассовал по карманам гостей смятые купюры.

Борис Иоселевич